Тут в комнату входит секретарша, и судья вынужден настроиться на более серьезный лад. Секретарша сама очень серьезная и очень юная, с пышной грудью под наглухо застегнутой блузкой. Она принесла документы на подпись. Подписывая, судья, ничуть меня не стесняясь, бессознательно, по привычке, обнимает ее за талию.
Выходя, секретарша встречается со мной взглядом и с невинным видом улыбается. Я решаю, что ей семнадцать. Потом оказывается, что девятнадцать.
- Изабель, - бросил судья, когда та была уже в дверях. - Приготовь, будь добра, пропуск для госпожи Лепаж… Мари-Мартина, если не ошибаюсь?
Я киваю в ответ. Когда дверь за секретаршей закрывается, судья говорит, что во время оккупации видел фильм 'Мари-Мартина' с Рене Сир в главной роли.
- Как она была очаровательна, как трогательно играла! А какой мелодичный голос! Какое мастерство!
Несколько секунд он будто грезит наяву, потом, все так же глядя расширенными глазами в пустоту и не меняя тона, сообщает:
- Вот и на этот раз ваш подопечный ускользнул от наказания и исчез… Знаете, чем он меня восхищает? - Судья глубокомысленно смотрит на меня. - Упорством и отвагой, благодаря которым он всегда выходит сухим из воды и устремляется дальше… - Следует вздох. - Чтобы в конце концов прибежать - куда? Знаете, где его поймали? В одном из тех заведений, где он уже однажды нашел приют и которые распорядилась закрыть Марта Ришар. Круг замкнулся, его погубила женщина.
Судья перебирает листки в раскрытой папке, вытаскивает один и, пробежав глазами, говорит:
- В одно сумрачное воскресенье, сумрачное прежде всего для вашего клиента, в 'Червонной даме'…
Блуждающий по моим коленям взгляд судьи наполняется такой тоской, что я опасаюсь потока признаний, которые поставили бы меня в затруднительное положение, - о студенческих кутежах, первых подвигах молодости, - выслушивать все это я не в состоянии. Однако Поммери бормочет:
- Редкий экземпляр этот ваш Кристоф! Солдаты, выставлявшие девиц с их чемоданами и птичьими клетками, нашли наверху за раскрашенной холстиной чулан и запертого в нем парня. Вот послушайте, что пишет капрал, который его обнаружил: 'Он забился в угол, как испуганный ребенок…'
Еще раз вздохнув, судья поднимается и тяжелым шагом расхаживает по кабинету.
- Поздно вы пришли, любезная. Он схвачен в апреле, в мае приговорен военным трибуналом к расстрелу, в последнюю минуту помилован решением правительства и благодаря хлопотам супруги затребован гражданским судом. Однако военные его не выпускают. В результате образовался целый клубок юридических проблем.
- Вот именно, удивительно то…
Он вяло машет рукой.
- Прежде всего прошу меня не перебивать. Мне и самому крайне неприятно быть причастным к этому делу. Суд, которому предоставлены все полномочия, собирается через пять недель в Сен-Жюльене- де-л'Осеан под моим председательством и при закрытых дверях - семеро присяжных будут выбраны жребием из жителей полуострова. Предполагается, что решение этого суда обжалованию подлежать не будет.
- Но послушайте, как может…
- Так и может, - сухо отрезает Поммери и машинально ударяет ладонью по столу. - Поверьте, я предпочел бы остаться без глаза, чем прибегать к процедуре, которая до такой степени противоречит тому, чему меня всю жизнь учили. Иногда я думаю, не сон ли это.
Отвернувшись, он умолкает и отдергивает на окне занавеску, чтобы немного прийти в себя.
- Конечно, сейчас такое время, - говорит он наконец. - Кроме того, существует прецедент. В тысяча девятьсот девятнадцатом году в Мартиге, что в Буш-дю-Рон, чрезвычайным судом был приговорен к расстрелу Жорж-Мари Дюме. В тысяча девятьсот восьмом он был призывником-матросом и его осудили за убийство девочки-подростка. Дюме бежал с каторги, его схватили спустя одиннадцать лет после совершения преступления и расстреляли. Будь моя воля, я бы вынес вашему клиенту самый суровый приговор, и ему, как Дюме, пришлось бы выбирать между расстрелом и гильотиной.
Щеки мои горят, и в страхе я могу выдавить из себя только одно:
- Но Кристоф невиновен.
- Невиновен в чем, детка? За то время, что вам осталось, вы не сможете распутать и шестой доли обвинений против него! Одно только перечисление вменяемых ему преступлений занимает двадцать три страницы! Самые мелкие из них - дезертирство, взятие в заложники, покушение на убийство, изнасилование, пытки, спекуляция оружием, сношения с врагом, шпионаж…
- Что?
- Шпионаж! Военные жаждут его крови! И, к несчастью для вас, вашим самым ожесточенным противником будет герой войны, весь увешанный орденами, бригадный генерал Котиньяк. Кому присяжные больше поверят?
Голос у меня перехватывает, я еле сдерживаю гнев. Ухожу я с огромным досье, которое он отложил для меня, - три скрепленных ремнями 'кирпича'. Прощаясь, он с сокрушенным видом треплет меня по щеке.
- Я найду всех женщин, с которыми имел дело Кристоф. Им они поверят, - обещаю я.
Судья молчит. Он запирается в своем кабинете вместе со своим скептицизмом и конфетами.
В вестибюле я сталкиваюсь с Изабель, секретаршей. Она протягивает мне пропуск в тюрьму для свиданий с Кристофом: свиданий в течение часа по вторникам и пятницам вплоть до суда - между тремя и шестью вечера.
- Я видела, как вы защищали клиента в парижском суде, - говорит девушка. - У меня в комнате на стене ваши фотографии, я их вырезаю из журналов. Вы лучше всех и самая красивая. Я уверена, вы выиграете процесс.
Конечно, девица немного не в себе, но от ее слов я готова разреветься.
Я шагаю по набережной с гордым видом, словно современная Матильда, прижимающая к груди голову своего возлюбленного. Я бросаю ее на заднее сиденье своей легковушки, черной, как мои мысли. Напрасно я твержу, что через несколько часов увижу, обниму, въяве прикоснусь к человеку, который навсегда остался в моей душе, - добрую минуту я плачу, склонив голову на руль.
Спустя год после окончания войны на косе Двух Америк было не так оживленно, как было в летние сезоны. Здесь, как в Дюнкерке, немцы сдались лишь на следующий день после общей капитуляции 9 мая 1945 года. Повсюду валялись снаряды, некоторые, застряв в дюнах, так и не взорвались.
Об этом мне поведал ворчливый рыбак, который подрядился довезти меня до крепости. Черт меня дернул в это первое посещение вырядиться как на парад - строгий темно-синий костюм, плотно облегающий фигуру, и туфли на высоком каблуке - идеальная одежда для плавания в протекающей и к тому же провонявшей рыбой моторной лодке Слава Богу, переправа занимает не больше десяти минут, и плывем мы по спокойному морю под голубыми небесами.
Тюрьма, где содержится Кристоф, - это крепость, построенная при Ришелье и лишь во время оккупации как-то обустроенная. Мы причаливаем к пристани на ржавых сваях под высокой отвесной стеной. Меня поджидает солдат, заприметивший нас еще издали. Он очень сожалеет, но я не могу ступить на остров раньше трех.
Мне приходится четыре минуты просидеть в лодке, обдуваемой теплым ветерком.
- В армии как делали все через задницу, так и продолжают. Болван на болване, - говорит рыбак, обращаясь к солдату.
- Вот уж не думаю. Когда ты служил, болванов в ней было куда больше, ты один стоил десятка, - парирует тот.
Наконец, поддерживая - один сверху, другой снизу, - они втащили меня на понтон. Можно себе представить, как мне было удобно в узкой юбке, задравшейся выше подвязок. И туфлю я чуть было не потеряла - хорошо, что рыбак успел ее подхватить, прежде чем она шлепнулась в воду.
Не знаю, был ли солдат предупрежден о моем визите, но пропуск он у меня потребовал. Я предъявила. Он крикнул: 'Эй, там!' Со скрежетом открылась тяжелая дверь. Меня перепоручили другому
