Леденцов проиграл подряд четыре ставки. Зрители и игроки загудели, как стадо слонов, поражённых насморком. Все уже привыкли к нечеловеческому везению уверенного в себе мужчины, но теперь фортуна явно сменила милость на гнев. Емельян Павлович мимолётно отметил про себя, что злорадствующих было меньше, чем сочувствующих, — и снова сконцентрировался на противобетонных работах.
— Емельян Павлович, — прошептали ему на ухо, — может, уже усиливать можно?
Леденцов оглянулся и чуть не сплюнул, обнаружив преданный взгляд Сергея Владиленовича.
— Конечно, усиливать, — процедил он, — ты что, не видишь?
Текстолог в отставке мелко затряс головой, ссутулился и прикрыл глаза. Сразу стало легче. Луч фонаря уплотнился, приобрёл отчего-то синий оттенок и принялся вгрызаться в бетонную оболочку. Окаменевшая масса зашипела и начала испаряться. Сквозь полуприкрытые веки Емельян Павлович заметил, что расслабившаяся было дама в очках вся подобралась. Мысленное пространство тут же заполнилось новой порцией цементирующего раствора. Леденцов снова, как и три дня назад, почувствовал охотничий азарт. Емельян Павлович зажмурился. Он уже не думал о зрителях. Существовали только он и эта наглая особа, которая посмела ему противостоять.
Нет, не только он! Были ещё его помощники, его глаза, уши, руки.
— Катя! — приказал Леденцов. — Тринадцать. Половину всего.
Возможно, Катенька и посчитала такую ставку слишком крупной. Возможно, ей казалось такое поведение (после четырёх проигрышей!) слишком рискованным. Но все тем же специальным женским чутьём она сообразила, что возражать — себе дороже.
Емельян Павлович очень отчётливо, до рези в закрытых глазах, представил себе шарик на числе 13. Слой белого и густого раз за разом закрывал эту ячейку, и тогда Леденцов напрягался ещё сильнее. Луч стал ослепительным и тонким. Он даже зазвучал на невыразимо высокой ноте. Он уплотнился так, что “13” едва помещалось в круге света… И “бетон” вдруг, в одно мгновение, исчез!
Немедленно пришло осознание боли. В голове словно лопнула какая-то крепёжная деталь. Емельян Павлович раскрыл левый глаз. Потом правый. От боли он плохо соображал, но что-то было не так. Что-то…
Рулетка ещё не остановилась! Шарик продолжал с дробным стуком перескакивать с ячейки на ячейку. Целых пять секунд Леденцов смотрел на вращающееся колесо, пока не спохватился и постарался ещё раз вызвать в воображении нужную картинку.
Он не успел.
Просто не хватило времени, чтобы сконцентрироваться.
— Зеро! — сообщил крупье, и толпа разочарованно загомонила.
Представление “Эх, везунчик!” завершилось фарсом. Зрители начали разбредаться.
Емельян Павлович, не таясь, рассматривал незнакомку в очках. Теперь ему хотелось не приударить, а врезать по самодовольной роже. Брюнетка тоже не отводила взгляда. Она даже не торжествовала. У неё был вид виртуоза-профессионала, который отыграл очередной скрипичный концерт на одной струне и теперь принимает заслуженные поздравления (“Ничего особенного, господа. Я делаю это каждый четверг”).
Леденцову не было жалко денег. В конце концов, это были не его деньги. И выигрышем распоряжался бы тоже не он. Но вот так, хитростью, победить его! Мастера силы!
Все последующее Емельян Павлович проделал не задумываясь. Он не стал размениваться на ерунду. Он действительно ударил — не кулаком, как хотелось, а мыслью… как хотелось не меньше. Мысль оказалась нехитрая. Можно сказать, мелочная. Но очень действенная.
6
В номер Катенька влетела первой.
— Иван Иванович! -закричала она с порога. — Это… он! Я его чуть не убила.
Леденцов, который слышал всё это из коридора, хмыкнул. Он-то думал, что его супруга разразится яркой, продуманной речью. По крайней мере, всю дорогу Катенька кипела молчаливой яростью. Саня, который единственный мог представлять точный ход её мыслей, делал Емельяну Павловичу страшные, как у Кинг-Конга, глаза и скрещивал руки у горла. И вот — на тебе, такая словесная беспомощность.
— А мне понравилось, — хохотнул Саня.
Судя по звону, графин разбился всё-таки о стенку, а не о его голову.
“Теперь можно и войти”, — решил Леденцов.
Он оказался прав, непосредственная угроза жизни миновала. Катенька умчалась в ванную, где её утешали Елена Кимовна и Алена Петровна, Иван Иванович снимал показания с Сани (для лучшей мыслепередачи держа его за обе руки), а Сергей Владиленович стоял за торшером, инстинктивно стараясь занять минимум пространства.
— Что ж вы так, — покачал головой Портнов. — Раздевать постороннюю даму на глазах у молодой жены!
— Да я пальцем не притронулся! — Емельян Павлович старался держаться непринуждённо, но чувствовал себя неловко. — Просто у девушки оказались некачественные колготки. Вдруг взяли и поехали.
— Ага. И юбка, значит, тоже некачественная? Это, поверьте, было уж совсем лишним. Я понимаю возмущение Екатерины. Судя по впечатлениям Александра…
— Слушайте, — Леденцов приложил руки к желудку, — ни на что я там не смотрел! Ей-богу. У меня башка трещала, как спелый арбуз. Кстати, есть ли у нас какая-никакая аптечка?
Иван Иванович оторвался от мануальной беседы, внимательно посмотрел на Леденцова и выудил из-за дивана бутылку янтарной жидкости.
— Это отличное средство против головной боли, — сказал он, протягивая ёмкость Емельяну Павловичу.
— “Ви-Эс-Оу-Пи”, — простонал Саня. — Ой, что-то у меня тоже резко начались боли в области мигрени!
— Не опережайте события, — посоветовал Портнов, наблюдая, как ловко Леденцов справляется с пробкой, — ваша головная боль будет только утром. Сейчас мы займёмся глубокой разведкой.
Саня застонал с новой силой. Емельян Павлович тем временем припал к горлышку. Это был не просто дорогой, а ещё и очень хороший коньяк. Голова немного просветлялась, но продолжала гудеть.
— А что ж вы думали? — заметил Иван Иванович. — Серьёзный противник обеспечивает серьёзную головную боль. Во всех смыслах. Девицу, с которой вы так невежливо обошлись, хорошо готовили. И не один год.
— Кто? — Емельян Павлович наконец оторвался от горлышка и начал шарить взглядом в поисках бокала. — Ваши коллеги?
Портнов не стал развивать тему.
— Посмотрим, — сказал он. — Александр, вы готовы?
— Есть хочу!
— Голод обостряет чувствительность. Вы, Емельян Павлович, пожалуй, ступайте. Вам нужно выспаться. Да и Катерину не лишне было бы успокоить. А мы… Алена Петровна! Голубушка! Почтите нас своим обществом.
Заведующая появилась с секундной задержкой. По пути из ванной она швырнула в Леденцова испепеляющий взгляд. Емельян Павлович отхлебнул последний разок, поставил бутылку на тумбочку и отправился утешать Катеньку. Из комнаты донёсся обречённый голос Сани:
— Я не вижу ваших рук!
Через полчаса уговоров зарёванную Катеньку удалось выудить из ванной. Проходя мимо комнаты, она вмиг забыла свою обиженность и дёрнула Леденцова за рукав:
— Палыч! Что это с ними?
