его разговору. Портнов, наоборот, слушал с очевидным вниманием.
— Любопытно, — сказал он. — Вы в прошлом филолог?
Леденцов вздрогнул. Не хватало ещё встретить здесь однокашника.
— Лингвист, — ответил серый человек. — Точнее, текстолог. Был младшим научным сотрудником института кибернетики. В Москве.
Последнее обстоятельство он отметил с чувством превосходства.
— И зовут вас?
— Тридцать Три, вы же слышали. Это уменьшительно-ласкательное от “Тридцать Три Несчастья”.
Емельян Павлович наблюдал за беседой с недоумением. Он не представлял, кому придёт в голову обращаться к блеклому бомжу уменьшительно, да ещё и ласкательно. Зато в глазах Портнова горел охотничий азарт.
— Это потому, — продолжал Тридцать Три, — что я приношу несчастье. Так считают.
Иван Иванович чуть не облизнулся.
— Если бы я верил в судьбу, — сказал он Леденцову, — я бы сказал, что это её знак. А где найти вас, милейший, — обратился он к бывшему лингвисту, — ради продолжения беседы?
— Здесь. Или на вокзале.
Вопроса “зачем?” он не задал. Раз спрашивают, значит нужен. Господам виднее.
— Послушайте, — Емельян Павлович еле дождался, пока Тридцать Три отойдёт на шаг, — зачем вам этот бомж? Мы говорили о людях, которые хотят блага, а творят чёрт знает что.
— А это один из них, — ответил Портнов, глядя в спину спившемуся текстологу. — Типичный мастер сглаза. Не слишком сильный, но для начала сойдёт.
— Для какого начала? Учтите, я в авантюры никогда не впутываюсь.
— Уже впутались.
— Леденцов! — крикнул охранник. — Портнов! На выход с вещами!
9
Емельян Павлович так и не понял, почему, покинув каталажку, он не послал этого ненормального Портнова ко всем чертям со товарищи. Более того, уже на следующий день вёз его на своей “аудюхе” в сторону вокзала. Так получилось. Офис все ещё опечатан, счета арестованы, и заняться решительно нечем. Даже доказывать правду долго не пришлось: мэр лично пообещал во всём разобраться и “объяснить этому щенку, кто есть кто в городе”. “Щенком” оказался молодой горячий прокурор, который вдруг бросился бороться с криминалом вообще и “крышеванием” в частности. Кто-то из завистников указал на “Мулитан”, и…
Леденцов помотал головой. Все, надоело. Вячеслав Андреевич кровно заинтересован в стабильности бизнеса, вот пусть и выкручивается, раз мэр.
Сидящий рядом Иван Иванович сегодня был немногословен. Запас красноречия он растратил, убеждая Леденцова найти лингвиста-бродягу.
— Вы ведь спать не сможете, — говорил он, — все будете Думать о моих словах, о мастерах силы и сглаза. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.
“Ладно, — решил Емельян Павлович, — посмотрим, что да как. Информация лишней не бывает”.
Тем временем его пассажир встрепенулся и сказал:
— Заедем по дороге на Кирова, подберём человека.
Леденцов механически повиновался. И тут же удивился собственной покорности.
На улице имени невинно убиенного их ждала дама лет сорока в — мягко говоря — скромном костюмчике и с пакетом. Из пакета доносилось благоухание мясного фарша.
— Здравствуйте, — сказала она тоном учительницы и устало погрузилась на заднее сидение.
— Меня зовут Емельян Павлович, — сказал Леденцов, выруливая на проспект.
— Я знаю, — чётко ответила пассажирка и добавила. — Алена Петровна Громыко, заведующая детским садом номер три.
Емельян Павлович попытался сообразить, какая тема, кроме погоды, могла оказаться интересной для всей компании, но обнаружил, что подъезжает к вокзалу.
— Я его сейчас найду, — заявил Иван Иванович и выскочил на тротуар.
Поводив носом, он решительно направился в сторону зала ожидания. Леденцов ещё раз обратил внимание на выправку этого странного человека.
— Он раньше был военным? — спросил Емельян Павлович через плечо.
— Иван Иванович? Нет. Просто у него такой образ жизни.
Повисла пауза.
— А вы давно его знаете? — спросил Леденцов.
— Лет двадцать, — ответила Алена Петровна, — и он всегда был такой.
— А кем он работает?
Ответа не последовало. Емельян Павлович обернулся: пассажирка улыбалась и смотрела в окно. Леденцов уставился в запотевшее лобовое стекло. Крупные, как улитки, капли неторопливо штриховали стекло сверху вниз.
— Всего пару дней назад солнышко было, — сломался Леденцов, — а сейчас опять… дождь…
— Не говорите. Синоптики обещали потепление, а вместо этого, вон, все небо обложило.
Тема была исчерпана. Капли барабанили по капоту. Емельян Павлович покрутил ручку настройки приёмника, не нашёл ничего по душе и выключил его. “Хоть бы он пришёл уже, — подумал он с тоской. — Ну давай, пошевеливайся!”. Леденцов откинулся на сидении, заложил руки за голову и… наткнулся в зеркале заднего вида на взгляд Алены Петровны. Что-то было в нём дикое.
— Что случилось? — спросил Емельян Павлович, оборачиваясь. — Вам плохо? Открыть окно?
Пассажирка имела вид человека, который сидит на заминированном унитазе. Леденцову сразу вспомнилось “Смертельное оружие”.
— Нет, — сказала Алена Петровна бескровными губами, — всё в порядке. А вы женаты?
— Нет. И детей нет. Вам точно не плохо?
— Наоборот. Я так много читала о вас в газетах. Вы такой умный. Как ваша фирма называется?
Заведующую детским садом словно прорвало. Она требовала от Емельяна Павловича подробностей ведения бизнеса, рассказа о литературных пристрастиях, свежих анекдотов и отчётов о личной жизни. Он даже удивляться не успевал. И отвечать не всегда получалась, иногда дамочка резко меняла направление дискуссионной атаки.
Вдруг всё кончилось. Алена Петровна замолчала на полуслове. Проследив её взгляд, Леденцов заметил Ивана Ивановича, который практически волок на себе текстолога Тридцать Три.
— Я не могу! — пассажирка вылетела из машины так, словно в заминированном унитазе раздался подозрительный щелчок. — Он такой! Я не удержу!
“Какой я «такой»? — изумился Леденцов. — Сексуальный? Или она просто психопатка?”
— И не надо, — ответил Иван Иванович, — держать нужно вот этого, он “отбойник”, а Емельян Павлович — “топор”.
Алена Петровна закрыла рот ладонями, замерла, икнула — и разрыдалась.
“Господи, — подумал Емельян Павлович, — как её к детям подпускают, такую нервную?”
10
