— Нет, так и должно быть.
Какое-то время мужчины пили молча: Портнов — с наслаждением гурмана, Леденцов — насторожённо принюхиваясь после каждого глотка.
— И как вы собираетесь это проделывать? — сказал Емельян Павлович, возвращая чашку на стол. — В смысле лечить этого сглазного мастера?
К пению в ванной добавилось гудение строгого и ласкового женского голоса.
— Я? — пожал плечами Портнов. — Я не собираюсь. Лечить будете вы.
— Ещё чего! У меня дел невпроворот! Как минимум неделю буду от заказчиков отбиваться да с поставщиками объясняться. И вообще, зачем это мне?
Иван Иванович ответил только после того, как вдохнул дымящийся над кружкой пар и закрыл глаза.
— Вы не хотите ему помочь?
— Хочу. Но я не могу помочь всем бомжам…
— Не всем, — Портнов так и стоял, держа кружку перед собой двумя руками и зажмурившись, — только этому конкретному. Более того, это пойдёт на пользу вам же.
“Всё-таки вляпался, — подумал Леденцов, — знал же…”
— Поздно уже, — сказал он, — пора мне домой.
— Вы сможете проверить свои силы на практике, — Иван Иванович по-прежнему находился в чайном трансе. — Развить свои способности. Научитесь ограничивать или, напротив, усиливать их. А заодно человека спасёте.
— У меня времени нет…
— Куда вы торопитесь? Кто вас ждёт? Только не врите. Залейте лучше чай ещё раз, хотя бы и кипятком. Возможно, вторая вода вам больше понравится. А времени на возню с нашим нетрезвым другом почти не потребуется. Думаю, вы справитесь за один-два сеанса.
Емельян Павлович побарабанил пальцами по столу, но всё-таки поставил чайник на огонь.
— Не знаю, — сказал он, — чаю выпью, но, думаю, ни в чём вы меня не убедите.
— Да? — Иван Иванович хитро приоткрыл один глаз. — Убедил же я вас, что вы — мастер силы? Без особого труда, заметьте.
Пение бомжа наконец-то прекратилось. Алена Петровна продолжала заботливо бубнить. Леденцов обдумывал последнюю фразу Портнова и вынужден был с ней согласиться: он уже не сомневался в своих способностях, хотя и не мог вспомнить аргументов собеседника. Тут засвистел чайник, и Емельян Павлович наполнил заварник.
— Допустим. И в чём будет состоять лечение?
— Проще простого. — Иван Иванович поблёскивал уже обоими глазами. — Вы будете думать то же, что и наш друг-текстолог. Его усилиями цель будет отдаляться, вашими — приближаться. Туда-сюда.
Портнов свободной от кружки рукой совершил ряд возвратно-поступательных движений.
— Тянитолкай какой-то, — сказал Емельян Павлович.
— Нечто вроде. Вы сильнее, уж поверьте, не льщу. Поэтому вы должны будете подстраивать свою силу под его. Чем сильнее он толкает, тем сильнее вы тянете. Он усиливает, и вы усиливаете.
— А смысл?
— В какой-то момент он выйдет за пределы своих возможностей и, скажем так, перегорит. Или, если вспомнить давешнюю аналогию, пружина лопнет.
Дверь ванной открылась, но оттуда вышла только Алена Петровна.
— Совсем протрезвел, — сообщила она, пряча улыбку в пухлых губах, — стесняться начал. А поначалу все звал к себе в ванну, побарахтаться.
— Скоро он? — поинтересовался Портнов.
— Думаю, минут пять.
С этими словами заведующая и по совместительству банщица прислонилась к стене и замерла. Леденцову показалось, что лицо её приняло то же выражение, что недавно в машине, но напряжённости было куда меньше.
— Компенсатор за работой, — пояснил Иван Иванович. — Алёнушка, чаю хотите?
Алена Петровна молча покачала кучерявой головой.
— Кофеманка, — пожаловался Портнов.
— Так что там по поводу сеансов? — “вторая вода” Леденцову действительно понравилась больше, и рыбой уже не так пахло.
— Если господин Тридцать Три перенапряжётся, то избавится от своего дара, вернее, проклятия.
— И заживёт нормальной жизнью?
— Это уж не знаю. От него зависит. Обычно после этого бывший “отбойник” или резко идёт на поправку, или падает на самое дно.
— Нашему лингвисту, — сказал Емельян Павлович, — вторая возможность не грозит. Падать некуда. Слушайте, а как я узнаю, о чём думает этот, прости господи, мастер сглаза? Или я ещё и мысли читать умею?
— Нет, — ответил Портнов, — для чтения мыслей у нас Другой человек приспособлен. К тому же, в данном случае…
Дверь в ванную распахнулась, и оттуда показался бледный Тридцать Три, облачённый в огромный банный халат. Он с некоторым удивлением рассматривал свои руки, на которых деятельная Алена Петровна успела даже состричь ногти.
— Круто, — сказал он, — не то что в вытрезвителе. Такое дело нужно отметить соответствующими напитками.
— …в данном случае, — закончил мысль Иван Иванович, — догадаться о мыслях нашего гостя несложно.
12
Катенька смогла дозвониться до Палыча только в четверг вечером, хотя в милиции ей сообщили, что задержанный Леденцов отпущен из-под стражи в тот же день. Под какую-то подписку.
Поэтому романтическая решимость таскать в тюрьму пирожки с капустой у Катеньки трансформировалась в откровенную злость. В конце концов, что должен делать влюблённый мужчина, вырвавшись из тюремной камеры? Естественно, звонить своей избраннице. По крайней мере, не пропадать неизвестно где. И уж точно, не говорить таким недовольным голосом, когда избранница наконец дозванивается и хочет узнать подробности.
Из всех подробностей Леденцов сообщил ей только одну-время.
— Полтретьего ночи, — сказал он крайне недовольно, — ты спать собираешься?
— Палыч, гад! Тебя в тюрьму забрали, а я спать, думаешь, буду?
— В какую тюрьму? Просто задержали на пару часов… а-а-а-ау…
— Ты ещё и зеваешь? Если я тебе надоела, так и скажи!
“Не надо, — подумала Катенька с несвоевременным отчаянием, — ой, не надо было этого говорить!”
— Не надоела. Просто я спать хочу. Вымотался.
— Где это ты вымотался? Офис, между прочим, закрыт!
Катенька еле успела не сказать банальное: “Кто она?”.
После такого любой нормальный мужик обычно швыряет трубку и отключает телефон.
— Есть проблемы и вне офиса. А-а-а-а-у-а… А давай завтра поговорим, ладно?
— Завтра? Во сколько?
— Вечером. Приезжай ко мне, я тебя ризотто накормлю. Это такая итальянская еда, меня один знакомый в прошлое воскресенье научил.
