Надежды были тщетны. Приказ, который вчера штурмовой вертолет доставил в деревню Губигу, не оставлял никаких шансов. Всех заметят и всех тронут.
По той простой причине, что под видом секретарей и охранников могут ускользнуть первые лица республики. Сформируют потом правительство в изгнании и будут подстрекать к борьбе с режимом.
Кулаками и прикладами десантники принялись распихивать служащих по кабинетам. Словно стада носорогов передвигались по коврам резиденции. Не десантное это дело — разбираться, кто здесь хороший, а кто плохой.
'Потерпите, ребята, — думал Кондратьев, раздавая пинки и оплеухи. — Скоро привезут эту черную макаку, товарища Хериса Ногму. Он с вами мигом разберется.
Кого домой, кого в кутузку. А кого — к стенке. Вот приедет барин — барин нас рассудит'.
На верхнем этаже прогремело несколько коротких очередей. «Из „узи“ и „Калашникова“, — разобрал капитан. — Что это там у Сереги приключилось?» Наверху разлетелось какое-то стекло.
Он ускорил движения руками и ногами.
Глядя на командира, подтянулись и солдаты. Наверху вновь раздались выстрелы.
Секретари, охранники, буфетчики, полотеры, помощники и советники молились Солнечному богу. Они нещадно топтали друг друга, уворачиваясь от ударов.
Стремились сами, без посторонней помощи, влететь в какую-нибудь дверь.
«О, Солнечный бог! Кто эти страшные люди? — размышляли чернокожие в белых, остро пахнущих сорочках. — Если это французы, то мы ничего не понимаем. Они сильно изменились за те несколько лет, что мы их не видели. Но если это не французы, то кто же? Что им от нас нужно?!»
По раскрасневшимся солдатским лицам стекал пот. Работа не из легких. Зато вполне благодарная. Коридоры огромного здания быстро пустели. Звуки хлестких ударов раздавались все реже. Крики боли стихали.
— Товарищ капитан!
Кондратьев захлопнул последнюю дверь и обернулся.
— Врунов, сынок, что это с тобой?
Ротный повар стоял, словно Щорс из песни о гражданской войне. «Голова обвязана, кровь на рукаве. След кровавый стелется по сырой траве…» Хорошо еще автомат на шее.
— Прапорщик Иванов послал доложить. Там они пытались пробиться на вертолетную площадку. Мы не дали.
— Так это ты из «узи» по башке заработал? Кто еще, кроме тебя?
Кондратьев даже посмотрел на паркетный пол. К счастью, никакого следа. Все справедливо: нет травы и нет кровавого следа за бойцом.
— Да один я раненый, один! Из «узи» мне руку царапнуло, товарищ капитан.
А голова… — ротный повар смутился. — Голову мне вазой…
— Чем-чем?! Впрочем, обожди, — капитан обернулся, поискал глазами. — Связь, бегом ко мне.
Рядом с командиром вырос боец с радиостанцией.
— Есть связь, товарищ капитан!
— Давай вызывай Климова. Передай ему условное число: «двадцать два». Чтоб к двадцати двум часам был здесь с этой черной макакой и всей ее Соцпартией! Я знаю, что тут скоро начнется. Скоро пленные захотят писать и какать. Причем хотеться будет часто, потому что у них стресс. Мы умаемся их в сортиры водить… Теперь докладывай про вазу, Врунов.
Радист повернулся спиной к ближайшему десантнику:
— Лови-тяни!
Со спины радиста десантник принял портативную радиостанцию, умещавшуюся в специальном ранце. Вытянул антенну в направлении соседнего окна. Радист уже сидел на корточках в наушниках и крутил ручку настройки.
— Как раз о сортире речь, товарищ капитан, — обрадовался Врунов. — Открываю я, значит, дверь. Ну, чтоб двух черномазых туда запихнуть. А оттуда, из двери, черная рука с вазой. Хлобысь мне по лбу!
Ё-моё! У меня искры из глаз…
— Это и так ясно. Короче.
— Есть короче! Короче, я упал. А они из сортира в торец коридора, это рядом. Там пожарная лестница снаружи. Хотели по ней на крышу. К вертолетам…
— Так, с вазой пока отставить. А рука?
Всем, что было в бою, нужно интересоваться немедленно. Пока не потускнело и не слишком исказилось в памяти. Рапорты капитана Кондратьева отличались предельной точностью.
— А рука? Ну что рука. — Врунов смутился, — Я сразу и не заметил. Рикошетом, должно быть. Главное, что гнется.
— Из них ни один не ушел?
— Только стекло успели разбить. Видят, мы их перестреляем, когда станут на лестницу вылезать. Побросали свои «узи» и руки вверх сделали!
— Так, хорошо, — Кондратьев на миг задумался. — Слушай, Врунов. У меня к тебе два вопроса. Первый. Что еще за ваза в сортире у черномазых? Ночная ваза? Горшок, что ли?
— Никак нет. На горшок совсем не похожа. Горло такое узкое, что без оптического прицела не попадешь. А носик еще уже.
— И носик есть? Так какая ж это ваза?
Это больше на чайник похоже… Постой, постой… Я ж такие видал… Еще в Союзе, когда в Баку служил. У чуреков в квартирных сортирах такие. Подмываться. Они бумагу не признают… Да и в продаже она редко бывает, туалетная бумага. Жена говорила, как-то раз в очереди два часа отстояла. По десять рулонов в одни руки давали. А кувшин что, гигиенично… У этих кувшинов даже название особое есть. На букву 'а' начинается, целиком не помню.
Десантники, слышавшие капитана, хохотали как безумные. Корчились, задыхались, утирали слезы. Так организм расстается с психологическими перегрузками.
Ефрейтор Тетеревский даже съехал по стене на паркет.
— Не могу-у, — стонал он, — ой, не могу-у-у-у-у… Брунову кувшином для черных задниц кочан проломили-и-и-и… Бедный Бруно-о-о-о-ов…
Капитан недовольно покосился на ефрейтора. Тот уже испускал нечленораздельное блеяние. Кондратьев сам с огромным трудом сдерживался.
— Тетеревский, отставить, — выдавил он и спохватился: — Послушай, Врунов.
Как этот черный умудрился тебе пластмассовым кувшином кочан проломить? Кувшин что, полный был? С водой?
Вопрос командира вызвал новый взрыв хохота. Туземные бюрократы, запертые за дверями всего коридора, с ужасом прислушивались. О, Солнечный бог! О, эти страшные и странные белые люди!
— Никак нет, товарищ капитан, — ротному повару вовсе не было смешно. — Я потом посмотрел. Ваза… то есть кувшин был из глины.
— Так. Мне можно посмотреть? Должен же я знать, каким оружием наносят ранения моим бойцам!
Врунов печально развел руками:
— Никак нет, товарищ капитан. Горшок разбился. Я хотел сказать, ваза… То есть — кувшин…
Десантники грохнули так, что мигнули настенные светильники. Тут уж не сдержался и капитан.
Кое-как отсмеявшись, он сказал:
— Ладно. Отвечай на второй вопрос. Ты жрать сможешь готовить?
Врунов сделал обиженное лицо:
— Ну я же повар!
— Вижу. — Капитан осторожно похлопал его по плечу. — Вижу, что повар. Останешься в строю.
