бариба, фон и прочие. В свою очередь, язык бариба тоже никто, кроме бариба, не поймет.
Кроме того, африканские языки непригодны для написания лозунгов, поскольку вовсе не имеют письменной формы. Кроме того, в этих языках отсутствуют все технические и все коммунистические понятия. С такими языками материально-технической базы коммунизма не создать.
Словом, в Международном отделе ЦК КПСС решили, что новая власть Дагомеи должна казаться шаткой. Тогда в мире меньше будут звучать все эти глупости о том, что Соцпартия пришла к власти исключительно благодаря советским десантникам.
Ну что вы! Защитнику трудящихся товарищу Херису Ногме противостоят силы реакции. Немногочисленный сознательный пролетариат Дагомеи отчаянно защищает завоевания Декабрьской революции.
Хотя какие могут быть у реакции силы, если правительственную резиденцию охраняет рота капитана Кондратьева. Как встали в 21 час в памятный день «революции» у парадного подъезда крепкие белые парни, так и стоят. Только меняются каждые два часа.
Плюс патрулируют столичные улицы.
В гараже резиденции старшина роты Иванов обнаружил несколько открытых французских джипов, которыми пользовалась до переворота президентская гвардия.
Теперь на этих машинах расползаются по городу русские парни. В первый патруль капитан отправился лично. Сел за руль и медленно повел джип по проспекту Независимости.
Едва ли не с каждого балкона свешивался национальный флаг независимой республики: от зеленой вертикальной полосы вправо идут желтая и красная полосы.
На желтой полосе — небольшая белая звездочка. Упор на национальную символику придает всякому перевороту характер национально-освободительной борьбы.
Десантники в изумлении вертели головами. Черные прохожие застывали при их виде и сгибались в низком поклоне. Чтобы согнуться, люди прерывали шумную беседу. Уличный торговец прекращал обслуживание покупателя, и покупатель сгибался рядом с продавцом. Впечатление усиливалось тем, что жители столицы были поевропейски одеты.
Капитан даже присвистнул:
— Вот это да! Что скажешь, Серега?
Классные колонизаторы были эти французы. А?
— Сколько уж лет, как ушли, а привычка жива! — одобрил французских колонизаторов прапорщик Иванов.
— Да ты только погляди, — посмеиваясь, продолжал капитан, — не разгибаются, пока мы на добрую сотню метров не отъедем. Вот это, я понимаю, выучка! В вооруженном белом человеке туземец сразу узнает хозяина. Слушай, отчего в нашей Средней Азии не так? Отчего чурки нам не кланяются, а, Серега?
Иванов бешено повращал глазами. Ну что тут скажешь? Да к тому же жара. Солнце так и старается пробить твердую мозговую оболочку. С очевидной изуверской целью: расплавить содержимое кумпола.
— Может, Вась, эти наши узбеки и кавказцы недостаточно черные? Они ж скорей белые, чем черные… А, Вась?
Капитан оторвался от проспекта Независимости и одарил друга тяжелым долгим взглядом. Вернулся глазами к дороге. Потом быстро посмотрел на задние сиденья.
Двое десантников, задрав к белому небу стволы, аж рты пораскрывали. Вдоль тротуаров стояли согнувшись сотни черных людей.
Это не были первобытные жители деревни Губигу. Это было население столицы. Не в галабиях и напаховых повязках, а в пиджаках, шортах, юбках.
Все они худо-бедно владели французским. Иначе говоря, в низких поклонах застыли те восемь процентов населения Дагомеи, которые знали государственный язык.
Которые, по версии международного отдела ЦК, и являлись по преимуществу тем немногочисленным сознательным пролетариатом, который отчаянно защищал завоевания Декабрьской революции.
Кондратьев произнес:
— Эх, брат. Эх, Серега. Не служил ты в Баку. Не знаешь ты чуреков. Незнаком ты с любимой забавой тамошних торговцев.
Они, если видят на базаре незнакомого продавца, упрашивают его дать кепку поносить. Спустя время кепку возвращают и говорят «спасибо». К вечеру того же дня обладатель кепки начинает ощущать легкий зуд в паху. Еще через сутки зудит так, что всю волосню разодрать готов. Потом начинается зуд у жены. Понимаешь, что азерботы вытворяют?
— Еще нет, — подрагивающим голосом сказал Иванов.
Ему сделалось жутко. Ночью прыгать с тридцати метров на крышу правительственной резиденции куда лучше.
— Эх ты, Серега. Эх ты, интернационалист. Да они вошь лобковую подбрасывают. Соберут с себя и положат в кепочку.
А вошь на то и лобковая. Она на голове жить не станет. Переберется с волоска на волосок по всему телу туда, где ей на роду написано жить.
— Да за это стрелять мало! — возмутился советский прапорщик. — Я б за такое вот этими самыми руками насмерть задавил!
На мгновение выпустив автомат, он раскрыл ладони. Таких в роте ни у кого не было. Такими волков давить. Кондратьев заулыбался:
— Ну вот. Слава Солнечному богу, дошло. До тебя как до жирафа, Серега… Да понимаю я, что это от жары, понимаю. Интернационалист хренов…
Прапорщик на миг представил, что беда случилась с ним. Представил, что он торговал рядом с азербайджанцами на базаре. Что это у него брали кепку поносить, а он, дурак, ни о чем не подозревая, пожал плечами и отдал.
Яснее всего Сергей Иванов представил жену Риту. Любимую свою скандалистку.
Скандал утром, скандал днем, скандал вечером. Это безо всякого повода: завтрак, обед, ужин. Иногда еще и полдник.
А если с поводом? Да еще с таким?
В распаленном тропическим солнцем воображении прапорщика верная супруга вдруг обнаружила причину странного зуда.
Нашла у себя эту мерзость. Но на то она и верная, что немедленно вынесет приговор:
Сережка, сволочь, нагулял!
Что сделает с ним Рита? Иванов зажмурился. Воображаемое лицо жены обзавелось длинными кривыми клыками, из пальцев рук торчали острые когти. Доказать ей свою невиновность будет невозможно.
Останется одно из двух. Либо избить ее и превратить в домашнее животное, как это водится во многих семьях. Либо она превратит его жизнь в ад. Сама-то без скандалов дня протянуть не может. Чем больше склок, тем лучше себя чувствует.
Потому и разводом даже не пыталась никогда угрожать. Разведенной женщине скандалить не с кем.
Развод для Риты — катастрофа.
«А в самом деле, почему не избавиться от скандалов раз и навсегда, одним махом? — подумал Иванов. — Развод, и дело с концом! Зачем всю жизнь терпеть рядом с собой садистку?»
«Ты что?! Точно, перегрелся, — ответил прапорщик сам себе. — А дети?! Разве вырастут полноценные дети в неполной, то бишь неполноценной, семье?»
Старшина десантной роты сам себе не признался в том, что больше всего в жизни боится именно погрузиться в пучину бракоразводного процесса с Ритой. Она растянет это на годы и превратит эти годы в один непрерывный кошмар. Она постарается насладиться разводом на полную катушку. Он умрет от инфаркта в тридцать три года. А дети и в самом деле в такой семейке вырастут шизофрениками.
— Брррр! — Иванов покрутил головой, сбрасывая наваждение.
Капитан захохотал:
