жрецам прекратить принесение в жертву человеческих существ, убрать идолов и заменить их крестом истинной веры и статуей Девы. Если они этого не сделают, люди Кортеса сделают это сами. «После длительного обсуждения наш алтарь был установлен на некотором расстоянии от их проклятых идолов, с великим почтением и благодарностями Богу от нас всех». Это кажется недостаточным основанием для последовавшего внезапного взрыва негодования и протеста мешиков. Сам Кортес пишет: «Главных идолов… я перевернул и скатил вниз по ступеням, а те часовни, где их держали, приказал очистить, ибо они полны были крови от жертвоприношений; и я установил в них образа Пресвятой Девы и других святых, что немало огорчило Моктесуму и местных жителей».
Во время последовавшей дискуссии Моктесума, как описывается, согласился с тем, что мешики, вероятно, ошибаются в своих религиозных верованиях, поскольку с момента ухода их с родины прошло очень много времени, тогда как Кортес только что прибыл из этой страны. Подобное, хотя и неохотное, согласие — а Кортес пишет, что Моктесума и его касики присутствовали на церемонии разрушения идолов от начала до конца — не предвещало того, что эти действия должны непременно привести к изгнанию испанцев. Однако существует одно описание, полностью согласующееся с ходом дальнейших событий. Андрее де Тапиа утверждает, что присутствовал вместе с Кортесом в большом теокали, когда тот сбрасывал идолов, и дает понять, что произошло это внезапно. Он пишет, что силы испанцев в городе в тот момент были невелики, поскольку большинство солдат собирали в провинциях дань для императора. Кортес и Тапиа поднялись на большой теокали менее чем с дюжиной солдат, мечами отодвинули пеньковую занавесь, увешанную колокольчиками, и вошли в очень темное помещение. В каменных стенах были вырезаны изображения, «и в их ртах и на других частях идолов был слой крови толщиной в два или три пальца». Тапиа рассказывает в деталях:
«Когда маркиз [Кортес] увидел вырезанные в камне изображения и оглядел все, что там можно было увидеть, он был огорчен. Он вздохнул и сказал так, что все мы слышали: „О Боже! Почему Ты позволяешь оказывать такой почет дьяволу в этой земле? О Господи, хорошо, что мы здесь и можем послужить Тебе“.
Он позвал переводчиков, потому что на звук колокольчиков вышли некоторые жрецы этих идолов, и сказал: «Бог, который сотворил небо и землю, сотворил вас и нас и всех людей. Он выращивает то, что питает нас. И если мы были праведными, Он возьмет нас на небо, но если нет, мы попадем в ад, о чем я расскажу вам подробнее, когда мы будем лучше понимать друг друга. Здесь, где вы держите этих идолов, я хочу иметь образы Господа и его Пресвятой Матери. Принесите также воды, чтобы вымыть эти стены, и мы все это уберем».
Они рассмеялись, как будто невозможно было сделать подобную вещь, и сказали: «Не только этот город, но вся земля считает их богами. Это дом Уицилопочтли, которому мы служим, и ради почитания его люди пожертвуют своими отцами, матерями и детьми, и сами предпочтут умереть. Так что берегитесь, ибо, увидев ваш приход сюда, они все поднялись с оружием и готовы умереть за своих богов».
Маркиз велел одному из испанцев присмотреть, чтобы Моктесуму хорошо охраняли, и послать тридцать или сорок человек в башню. Затем он сказал жрецам: «Мне доставит великое удовольствие сражаться за своего Бога против ваших богов, которые просто ничто». И еще до того, как прибыли вызванные им люди, разгневанный неповиновением жрецов, он взял железный стержень, подвернувшийся под руку, и начал разбивать каменных идолов. Богом клянусь, как я сейчас вспоминаю, маркиз как будто вдруг стал выше ростом и бросился в атаку; схватив стержень за середину, он наносил удары очень высоко, по самым глазам идолов, таким образом срывая с них золотые маски, и говорил: «Что-то должны мы совершить для Господа нашего».
Кортес всегда обладал великолепным драматургическим чутьем. Ясно, что, давая волю чувствам в подобном акте святотатства, в присутствии жрецов-свидетелей, он действовал в соответствии с хладнокровно принятым заранее решением, хотя время действия, возможно, выбрал произвольно. Он достиг полной власти над индейцами через повиновение их короля, однако для окончательного подчинения их своей воле ему необходимо было разрушить их религию и обратить их в свою. Поэтому произошедшее осквернение святынь следует рассматривать как политический акт. Тем не менее путь, избранный Кортесом для воплощения в жизнь своей политики, оказался ошибочным. Без сомнения, его донимало постоянное сопротивление жрецов. Нет сомнения и в том, что из-за отсутствия сопротивления самого Моктесумы Кортес стал слишком самоуверенным. Тот факт, что он перешел границы своих возможностей, косвенно просматривается в том, как его действия описываются и в его собственных депешах, и в описаниях Гомары. Очевидно также, что он скрывал это от своих солдат, поскольку Берналь Диас так мало об этом пишет.
Моктесума был в ужасе. Он предупредил Кортеса, что город поднимется, что он не сможет управлять своими людьми перед лицом такого оскорбления, нанесенного их богам. И Кортес, желая сохранить лицо, отступает от требования немедленно прекратить всяческое поклонение дьяволу и переходит на компромиссные позиции. С согласия Моктесумы в храме выделяется место для алтаря. Воздвигаются крест и статуя Девы, после чего весь испанский гарнизон столицы посещает в этом храме мессу. Однако жрецы оказались не столь сговорчивы, как их король. Они объявили, что с ними говорили Уицилопочтли и Тескатлипока; оба бога угрожали покинуть Мехико, если чужой испанский бог не будет удален из храма. К этой угрозе они позже добавили призыв к восстанию: боги останутся только в том случае, если испанцы будут уничтожены. Всю ночь и большую часть следующего дня Моктесума совещался, и не только со жрецами, но и со своими военными вождями. Паж Ортегилья доложил Кортесу, что король очень возбужден. Положение внезапно стало взрывоопасным. Настолько взрывоопасным, что Моктесума в конце концов вызвал Кортеса к себе и сказал, что тот должен немедленно покинуть Мехико. Если он этого не сделает, он сам и все его люди будут убиты. Боги сказали свое слово. Слово это было «война».
Кортес медлил, пытаясь выиграть время. Он сказал, что не в состоянии покинуть город, так как его корабли уничтожены. А когда он все же уйдет, Моктесуме придется сопровождать его, чтобы нанести визит ко двору императора, вассалом которого он является. Наконец Моктесума дал согласие обеспечить испанцев лесом для строительства кораблей взамен уничтоженных. Он рассчитывал тем временем убедить жрецов не разжигать войны и, умилостивив богов, избегать по возможности человеческих жертв. Кортес в свою очередь пообещал поспешить со строительством кораблей и покинуть Мехико сразу же по завершении строительства. Конечно же на уме у него было использовать построенные суда для переброски подкрепления. Без дополнительного резерва солдат, оружия и лошадей, как он теперь понимал, он не мог надеяться получить реальную власть над такой большой и неспокойной страной. Нуньес и Лопес, корабельные плотники, получили указания спроектировать и построить три судна, причем поставлять лес должны были индейские лесорубы, предоставленные Моктесумой. Необходимое для судов снаряжение и снасти хранились на складах Вера-Круса.
Положение, однако, оставалось тревожным. Донья Марина неоднократно предупреждала Кортеса о неизбежности нападения. Тлашкаланские ополченцы, которых Кортес привел с собой в Мехико, были полностью с ней согласны, как и паж Ортегилья, который теперь был «всегда в слезах». Аюди спали в доспехах. Лошади весь день стояли оседланные и взнузданные. Будуч! прежде «силой за троном», делателем и свергателе королей, капитан-генералом, приведшим целую страну вассальную зависимость своему императору, Кортес те! перь оказался в положении осажденного. И тем не менее он знал, что, оставив индейцам их богов, он сможет удержать местное население в повиновении, ибон как в любой стране, особенно в то время, религия составляла силу народа, давала ему моральные основания для сопротивления.
Затем разразилась катастрофа. Первым признаком стало изменившееся поведение Моктесумы, когда Кортес нанес ему свой ежедневный визит. Здоровье короля, постепенно ухудшавшееся под воздействием владевшего им напряжения, внезапно резко улучшилось. Его поведение казалось почти легкомысленным. Он не пытался скрыть причину такой перемены; напротив, он с нескрываемым удовольствием рассказал Кортесу, что на побережье прибыл целый караван судов. Он показал принесенную гонцами пиктограмму. На ткани было нарисовано девятнадцать судов и было изображено, как множество людей и лошадей высаживается с кораблей в окрестностях Вера-Круса. «Теперь тебе не нужно строить корабли», — сказал Моктесума. Он умолчал, однако, о том, что уже связался с командиром этой экспедиции, отослал ему подарки и узнал, что тот прибыл, чтобы арестовать Кортеса.
Вернувшись к себе, Кортес обнаружил, что новости успели уже просочиться в его казармы. Царило
