испанцы подсчитали потери, и оказалось, что они составили более шестисот человек, в основном это были люди Нарваэса, погибшие у Прыжка Альварадо, утонувшие под тяжестью золота. Но наиболее тяжелые потери понесли тлашкаланцы, которых было убито, по прикидке Кортеса, более двух тысяч. Это не обязательно означает, что они приняли на себя главный удар; просто они, в отличие от испанцев, сражались с мешиками на равных. Кавалерия же наверняка постоянно присутствовала в гуще битвы, так как, несмотря на доспехи, было убито не менее сорока пяти лошадей, а уцелело только двадцать три.
Не уцелел никто из пленников, даже сын и дочь Моктесумы, которых, как считается, король на смертном одре поручил попечению Кортеса. По сообщению Берналя Диаса, они погибли у Прыжка Альварадо, как и Какама. И только решительная и неукротимая индейская принцесса, донья Марина, прошла через этот ад живой, вместе с Марией де Эстрада, единственной испанкой в Мехико, и доньей Луизой, дочерью Шикотенкатля. Они были спасены группой воинов-тлашкаланцев; все остальные женщины были брошены на произвол судьбы.
Кортес и остатки его армии весь день оставались в храме, окруженном индейцами, в полночь же ушли на север в направлении Куаутитлана и северной оконечности озера Тешкоко. Дозорные, слыша их отход, подняли все близлежащие города, и целый день испанцам пришлось с боями и потерями продвигаться по враждебной стране. Ночь они провели в другом храме на вершине холма. Почти все были ранены, еды почти не оставалось. Через час после восхода солнца испанцы уже снова были в пути, пробираясь по густонаселенной местности и подвергаясь постоянным атакам. Они шли на север в обход Сумпанго и двух соседних озер. Захваченный ими небольшой город дал им двадцать четыре часа передышки, а затем — снова вперед, без пищи, постоянно сбиваясь с дороги, которая, по их ожиданиям, должна была привести в Тлашкалу. Следующую ночь испанцы провели в заброшенных хижинах на краю равнины. Когда утром они снова пустились в путь, справа от них на холме показались индейцы. Кортес, взяв пятерых всадников и дюжину солдат, отправился на разведку в обход основания холма. Обойдя холм, они вышли к большому городу Отумба. Из города повалило им навстречу множество воинов-индейцев, и сам Кортес, не успев быстро отойти, был дважды ранен в голову камнями из пращи. В тот день испанцы прошли совсем мало и устроились на ночлег на открытой местности, дополнив жалкую диету из маиса и трав мясом лошади, убитой в дневном бою.
И в это самое время мешики совершают тактическую ошибку, лишившую их всех преимуществ и практически предопределившую окончательное порабощение их страны. Вместо того чтобы придерживаться и далее тактики выматывающего преследования, они решились на генеральное сражение. Для этого последнего удара Куитлауак сосредоточил свою огромную армию на открытых маисовых полях под Отумбой. Ему, как, впрочем, и никому из его военных вождей, никогда прежде не доводилось видеть испанскую кавалерию в действии на открытом пространстве. Описания сражений, дошедшие с побережья, из Тлашкалы и Чолулы, наверняка казались им сильно преувеличенными, поскольку совершенно расходились с их собственным опытом столкновений со всадниками в ограниченном городском пространстве Мехико. Они не имели никакого представления о грохочущей лавине и смертоносном ударе закованных в доспехи лошадей на полном скаку.
Кортес, понимавший, что стоит перед лицом решающей битвы, приказал тяжелораненым, ехавшим ранее на лошадях, идти пешком, насколько хватит сил. Лошадей — все двадцать две — подготовили к сражению. Они должны были нападать и возвращаться, нападать и возвращаться, а их всадники должны были метить врагам только в лицо. Пешие же солдаты должны были разить мешиков своими мечами только в живот.
Сражение при Отумбе состоялось 7 июля 1520 года. «Это было кровопролитное сражение и ужасающее зрелище, — пишет Берналь Диас, который, как и Кортес, убежден, что испанцы одержали победу благодаря особой милости Божией. — Казалось, что силы наших удвоились». Кавалерия раз за разом взламывала плотные ряды мешиков. «И затем, препоручив свои души Господу и Марии Благословенной и призывая нашего покровителя, святого Иакова, мы атаковали их все вместе… Мы прошли по центру их сомкнутых рядов, нанося им рубящие и колющие удары своими мечами, а эти собаки яростно сопротивлялись, причиняя нам раны и смерть своими длинными копьями и двуручными мечами. И поскольку поле было ровное, наши всадники наносили им удары копьями беспрестанно, атакуя и возвращаясь и атакуя вновь».
Никакой оценки численности мешиков не приводится, но следует отметить, что сражение не прекращалось до конца дня. Берналь Диас утверждает, что никогда еще в Индиях не видели столько воинов, собранных вместе для сражения. «Присутствовал весь цвет Мехико, Тешкоко, всех расположенных окрест озера городов и многих других, расположенных по соседству». Огромность мешикского войска подтверждает и сам Кортес: «Такое множество индейцев вышло мне навстречу, что со всех сторон вокруг нас мы не видели земли, так густо она была покрыта ими. Они атаковали нас со всех сторон так яростно, что мы не могли различить друг друга, так сильно мы оказались зажаты и перепутаны с ними. Мы были убеждены, что это наш последний день…» Он еще добавляет: «Они были настолько многочисленны, что мешали друг другу как сражаться, так и спастись бегством». Нет оснований сомневаться в храбрости и свирепости мешикских воинов, однако автократия в бою представляет собой такую же помеху, как и в политике. Военные вожди индейцев носили головные уборы из перьев, огромные золотистые султаны, сияющие в солнечных лучах над сражающейся массой их воинов. По приказу Кортеса испанская кавалерия начала за ними настоящую охоту, и по мере того как падали их предводители, воины также падали духом, их ряды начинали рассыпаться. «Затем, — пишет Берналь Диас, — все наши всадники преследовали их, и мы не ощущали ни голода, ни жажды. Окрыленные, как будто мы не претерпели катастрофы и не пережили никаких лишений, мы следовали за нашей победой, сея смерть и раны, а наши союзники, тлашкаланцы, превратились в настоящих львов».
Силы испанцев опять уменьшились до четырехсот человек с небольшим. Но хотя мешики следовали за войском по пятам, они больше не предпринимали попыток атаковать, а на следующий день, когда испанцы достигли тлашкаланской границы, отмеченной древними укреплениями, мешики исчезли. Испанцы снова оказались среди друзей; касики Тлашкалы вышли их приветствовать, выразили сочувствие к их несчастьям, предложили им пищу и кров.
Одной из самых поразительных сторон этой кампании кажется верность тлашкаланцев. Народы, подобные им, есть в каждой горной стране — шотландцы, черногорцы, берберы. Ненавидящие угнетение, они увидели в испанцах единственную надежду на выживание и готовы были по-прежнему поддерживать их, несмотря на ужасающие потери. По существу, именно союз с тлашкаланцами позволил Кортесу вновь отвоевать все потерянные им территории.
Сам Кортес, казалось, никогда не испытывал сомнений. Он сразу же послал в Вера-Крус за порохом, арбалетами и экипажами двух разбившихся у побережья судов Нарваэса. Он обратился к своим людям с пламенной речью и в резких словах объявил им, что война будет продолжаться до тех пор, пока вся страна не подчинится испанскому правлению; при поддержке старой гвардии ему удалось пристыдить остатки людей Нарваэса, рвавшихся поскорее вернуться на Кубу, и убедить их остаться с ним. У него, конечно, не было никакого полевого госпиталя, но Тлашкала, расположенная в горах, сама по себе была здоровым местом. Раны заживали. Однако многие из его людей были искалечены — Кортес и сам потерял два пальца на левой руке, — а в качестве подкрепления он получил из Вера-Круса лишь семерых больных матросов. Тем не менее после трехнедельного отдыха он приказывает своим людям идти на город Тепеака, где стоял гарнизон мешиков. Город располагался к югу и немного к востоку от старого вулкана, называемого Ла-Малинче. В первую очередь это была карательная экспедиция, ибо в этом городе простились с жизнью шестнадцать испанских солдат. Однако это был также тренировочный поход, призванный укрепить дисциплину среди людей Нарваэса и еще раз испытать верность тлашкаланских союзников. Они дали две тысячи воинов, и, когда те присоединились к Кортесу, это, должно быть, укрепило мужество и его собственных людей. Индейцы представляли собой великолепное зрелище, когда входили в лагерь колонной по двадцать человек в ряд, одетые во все белое и в совершенном порядке; били барабаны, трубили трубы, кивали яркие султаны, сверкали на солнце знамена их республики. Эта живописная сцена завершилась ритуальным жертвоприношением нескольких мешикских шпионов и посвящением в воины сына вождя — по его лицу пять раз провели только что вынутым из груди, еще сокращающимся сердцем. Однако по индейским стандартам войско Кортеса по-прежнему оставалось совсем небольшим, и, когда Кортес достиг
