террасы храма и единственная ведущая на вершину лестница из ста четырнадцати ступеней превращали его в естественную крепость. Более того, как можно видеть на плане города, храм доминировал над лагерем испанцев. До этого мешики не занимали его, вероятно, по религиозным соображениям. Однако теперь их вел человек, воспитанный не для жреческого поприща, а для войны. Куитлауак мог руководствоваться и теми соображениями, что его избрание королем еще не было закреплено религиозным обрядом, непременно включавшим в себя жертвоприношения в храме бога войны.
Кортес ответил немедленно, ибо «кроме того, что они нанесли нам оттуда большой урон, пребывание в храме придало им храбрости и решимости атаковать нас». И когда посланные им отряды не смогли захватить храм, он лично пошел на приступ, окружил основание храма и поднял людей во фронтальную атаку вверх по лестнице. Началось жестокое сражение. Кавалерия внизу, во дворе, оказалась беспомощна, копыта лошадей скользили по гладкой поверхности каменных плит, и хотя пушки косили индейцев по десять или пятнадцать человек за выстрел, враг был настолько многочислен, что их ряды тут же смыкались. И все же верх взяла испанская сталь. Сражаясь плечо к плечу и продвигаясь вперед шаг за шагом, они дошли до вершины, «полностью залитой кровью», и тут началась уже охота за несчастными защитниками. Их сбрасывали вниз с террас, как раньше их жрецы сбрасывали тела принесенных в жертву. С помощью тлашкаланцев испанцы сожгли башни, кумирни, самих идолов. Была одержана первая реальная победа с тех пор, как Альварадо учинил резню среди беззащитных танцоров. «У них отняли некоторую долю их гордости», — лаконично замечает Кортес.
Однако во время последовавших переговоров стало ясно, что на сей раз мешики настроены решительно и намерены полностью уничтожить испанцев. Они снесли все мосты и готовы были уморить испанцев голодом, если окажутся не в состоянии перебить их. В эту ночь Кортес предпринял внезапную вылазку, захватил улицу, поджег около трехсот домов и вернулся затем в лагерь по другой улице, сжигая все на своем пути, распространяя пожар на нависавшие над лагерем испанцев террасы. На рассвете он уже снова вышел из лагеря и пробивался к такубской дамбе, на которой было восемь «очень больших крепких мостов». Теперь на их месте зияли проломы в дамбе, и в местах этих были возведены баррикады из саманного кирпича и глины. Он захватил четыре бывших моста, засыпал проломы обломками баррикад и поджег подступавшие к дамбе дома и террасы. К ночи он уже достаточно владел ситуацией, чтобы выставить охрану на засыпанных обломками проломах. На следующий день он снова сражался, пробиваясь дальше к материку, пока до него не дошло известие о том, что мешики ищут мира. Взяв с собой нескольких всадников, он галопом помчался обратно в лагерь.
Мешикские вожди в самом деле предлагали мир. Посредником стал захваченный ранее в плен верховный жрец, который по требованию испанцев отправился с ними, чтобы проследить за соблюдением условий перемирия. Кортес не забыл своих ошибок в те дни, когда Моктесума потребовал освобождения Куитлауака, а он не сумел правильно понять поведение индейцев и донья Марина не смогла разъяснить ему их истинных намерений. Основой уклада жизни мешиков были религиозные церемонии, и верховный жрец был необходим для окончательного посвящения Куитлауака в сан короля.
Едва успел Кортес приступить к еде, в которой чрезвычайно нуждался, как прибыли гонцы с новостью: вместо того чтобы прекратить атаки, мешики снова захватили все мосты на такубской дамбе. По его собственной версии, он отбил их все одной быстрой атакой во главе небольшого отряда кавалерии, достиг материка, но оказался… отрезанным от своих. Мешики сомкнулись позади него, расчистили проломы, заняли всю дамбу и скопились в каноэ на озере. Кортес пробился назад, причем ему пришлось рискованным прыжком преодолеть последний шестифутовый пролом, и только доспехи спасли его и его лошадь. К моменту его прибытия в лагере успели разнестись слухи о его гибели.
Четыре моста теперь были в руках мешиков, четыре — в руках испанцев. Пора было выбираться из города, невзирая на потерю лица или потерю людей, ибо даже если бы мешики вновь заговорили о мире, он не рискнул бы второй раз им довериться.
Приближалось событие, которое испанцы впоследствии назовут Ночью Печали. Сооружен передвижной мост, и Кортес отряжает сто пятьдесят солдат и четыреста тлашкаланцев для его переноски, установки на месте пролома и охраны на время прохода армии. Артиллерию понесут двести тлашкаланцев при поддержке пятидесяти солдат. Сандоваль и Ордас поведут армию, в то время как два отряда по пятьдесят человек под командованием Сауседо и Луго станут острием контратаки, где бы их марш ни встретил сопротивление. Альварадо и Хуан Веласкес идут замыкающими, а триста тлашкаланцев и тридцать солдат охраняют пленников. Эвакуация должна произойти этой же ночью, пока есть шанс ошеломить мешиков внезапностью и не встретить сильного сопротивления.
План был разумен. Однако не столь разумно было, вместо того чтобы идти налегке, шагать с грузом золота за плечами. Кортес, вполне понятно, настаивал на том, чтобы вынести хотя бы королевскую пятую часть; без сомнения, ему хотелось сохранить также и свою часть сокровищ, ибо он знал, что будет нуждаться в них, если решит вернуться и довершить завоевание Мехико. И теперь армии приходилось нести колоссальное количество золота на сумму 700 000 песо (по современным ценам, около 3 млн фунтов стерлингов), весом около восьми тонн. Алонсо де Авила и Гонсало Мехиа, два чиновника казначейства, присматривали за королевской долей, и для ее перевозки Кортес выделил им семь раненых лошадей, собственную кобылу и более восьмидесяти тлашкаланцев. Однако стоило открыть сокровищницу, и остановить солдат было уже невозможно. Тут уж каждый за себя. Те, в чьих глазах было больше жадности, чем опыта — люди Нарваэса в частности, — основательно нагрузились золотом. Старые служаки, вроде Берналя Диаса, удовольствовались тем, что сунули в карман по несколько чальчиуите, взяв красивые ограненные кусочки жадеита из маленьких ящичков, в которые те были упакованы.
Так, нагрузившись золотом, испанцы вышли из лагеря незадолго до полуночи 30 июня 1520 года[29]. Они покинули дворец Ашайакатля, где жили почти восемь месяцев. Была темная ночь, над озером Тешкоко стоял туман, сыпал легкий дождичек. Сандоваль и Ордас вышли к оконечности такубской дамбы, не встретив сопротивления, и изготовленный мост был установлен на место первого из восьми проломов. Кортес пишет, что тревогу подняла стража мешиков, стоявшая на другом конце дамбы. Вероятно, они подали сигнал к началу атаки, ибо еще до того, как испанцы достигли второго пролома, на них обрушилось «бесконечное множество» индейцев. Передвижение такого большого количества войск и лошадей, переносивших снаряжение, пушки, багаж и сокровища, вероятно, невозможно было скрыть. Мешики наверняка заранее ожидали испанцев в месте, где, по мнению Куитлауака, они становились наиболее уязвимы. Озеро кишело множеством каноэ, и индейцы стояли в воде по обеим сторонам дамбы и в проломах и наносили удары своими длинными копьями.
Кортес преодолел второй пролом и с пятью всадниками и пятью сотнями солдат продолжал прокладывать путь по дамбе, переплывая через проломы, пока не достиг материка.
Как у всякого военачальника, в донесениях Кортеса вся операция выглядит очень упорядоченно, хотя он и признает, что потерял много людей и лошадей, а также всю артиллерию, сокровища и обоз. Фактически же он угодил в хорошо организованную засаду, и все дальнейшее отступление представляло собой беспорядочное бегство. Мушкетеры и арбалетчики побросали свое оружие еще на втором мосту. Свистела, врубаясь в плоть и кости, сталь, когда испанские солдаты пробивались сквозь один отряд мешиков за другим — с одной стороны вода, с другой — плоские крыши и озеро, полное каноэ. Всадников стаскивали с лошадей, людей затаптывали, сталкивали вниз в воду, топили в проломах. Основной удар принял на себя конец колонны. Хуан Веласкес был убит. Альварадо получил ранение в ступню, под ним была убита его знаменитая гнедая кобыла, но он по-прежнему сражался с копьем в руке. Восемьдесят его солдат были убиты. Деревянный переносной мост разрушен, подходы к пролому завалены телами людей и лошадей и ящиками из обоза. Альварадо в конце концов пробился, для этого ему пришлось перепрыгнуть ров, использовав свое копье как шест для прыжков; позже мост на этом месте назвали Прыжок Альварадо, а участок дороги из Мехико на Такубу и по сей день называется Пуэнте Альварадо. В конце концов ему удалось пробиться к Кортесу с четырьмя солдатами и восемью тлашкаланцами, причем «у всех них лилась кровь из множества ран». Могучее старое дерево ауэуэте на дороге Мехико—Такуба отмечает, как считается, то место, где Кортес стоял в слезах над руинами своих надежд — нигде не отмечено, однако, были ли то слезы ярости или грусти.
Достигнув наконец Такубы, испанцы перегруппировались на возвышенности над озером, около теокали, где теперь стоит церковь Лос-Ремедиос — по всей Мексике на месте почти каждого храма построена церковь. Но даже здесь индейцы продолжали преследование. На следующий день рано утром
