Царевичу оставалось только ущипнуть, себя за руку, чтобы убедиться в правильности Васькиных рассуждений. Судя по всему, замок, захваченный Вельзевулом, вновь трансформировался в обычную квартиру, как только хозяйка, ведьма Вероника, его покинула.
– Куда рулить? – спросил Кляев, усаживаясь на своё законное место. – В Берендеево царство, – распорядился Царевич. – Вот только дороги к Кощееву саду я не знаю. Придётся выпытывать у Кабанихи. – Зато я знаю, – встрял в разговор Самоедов, устроившийся на заднем сидении к большому неудовольствию Ивана. – Могу показать. – И уж, конечно, недаром? – прищурился на художника Кляев. – Десять молодильных яблок, – быстро отозвался Самоедов. – Пять, – твёрдо сказал Васька. – Пусть пять, – тяжело вздохнул Мишка. – Но одно сейчас, в качестве аванса, а то у меня мозги будут работать не в ту сторону. – Они у тебя в ту сторону никогда и не работали, – в сердцах бросил Царевич, доставая яблоко из сумки, которую он предусмотрительно поставил себе под ноги, подальше от завидущих Мишкиных глаз. – На, подавись.
Пожелание Царевича, нельзя сказать, что уж очень человеколюбивое, пропало попусту. Самоедов не только не подавился, но прямо-таки ожил на глазах и зачирикал с заднего сидения бодрым чижиком:
– Я вас прямо к Кощею в спальню выведу. Мы его, гада, за жабры возьмём ещё раньше Вельзевула. – Вот они, – сказал вдруг Кляев, трогая машину с места. – Кто они? – аж подпрыгнул на заднем сидении Мишка. – Черти? – Шараев с компанией. Очухались, наконец.
Царевич обернулся и успел заметить через плохо помытое окно бывших сокамерников, потрясающих кулаками вслед удаляющемуся с места происшествия Уазику. – Рога у Синебрюхова пропали, – сообщил Мишка. – И бараны у Костенко теперь безрогие.
Царевич, как человек незлопамятный и где-то даже гуманный, выразил удовлетворение по поводу удачно завершившейся обратной метаморфозы, вернувшей жене-красавице незадачливого мужа. Самоедов цинично усмехнулся и готов был произнести по адресу Ларисы Сергеевны какую-то гадость, но Иван пресёк его словоизвержение в самом зародыше, заявив, что не желает слушать сплетни о своих хороших знакомых.
Поотвыкший от пейзажей родного города Царевич с удовольствием наблюдал из окна Уазика за утренней суетой на улицах, бывшей когда-то привычной глазу, а ныне вызывающей почти что умиление своей обыкновенностью. А ведь ещё совсем недавно Иван считал, что живём мы в натуральном бедламе, где нет простора ни чувствам, ни мыслям, ни здравым идеям, наконец. Но недаром же говорится, что всё познаётся в сравнении. Единственное, что настораживало Царевича, так это канавы, нарытые по городу без всякого порядка. Создавалось впечатление, что кто-то что-то ищет и никак не может найти. И это не могло не действовать раздражающе на взбудораженные необыкновенными происшествиями последних дней нервы писателя. А тут ещё Бердовские признания о некой группе могущественных лиц, которые задались целью подчинить себе с помощью берендеевского колдовства и чародейства наш и без того не шибко свободный мир. Царевич с опасливым пристрастием вглядывался в прохожих и к немалому своему, испугу находил в них некоторые признаки перерождения. Нет, рогатых пока ещё на улицах не было, клыкастых и хвостатых тоже, но попадающие в поле зрения писателя лица могли быть и подобрее. Словом, Царевича не покидало ощущение того, что процесс уже пошёл, и чем завершится эта новая метаморфоза, он лично сказать бы затруднился.
Кляев свернул в привычную нору, и Царевич постарался выбросить из головы дурацкие мысли и сомнения, всегда мешающие, интеллигенту трезво оценивать ситуацию, тем более в ответственный момент выполнения спецзадания. Подземный лабиринт всегда угнетал Царевича своим чудовищным однообразием, и он даже прикрыл глаза, дабы отвлечься от подсчета поворотов и загибов, запомнить которые он всё равно был не в состоянии. Возможно, Иван даже задремал, когда вдруг тишину салона нарушил треск включившейся рации и спокойный голос произнёс: – Майор Кляев, прямо по курсу засада.
Васька среагировал на голос мгновенно и круто развернул машину. Автоматная очередь разодрала тишину, нарушаемую лишь рокотом движка, и Царевич с удивлением обнаружил дырку от пули в боковом стекле машины. Самоедов взвизгнул, кажется, не от попавшей в него пули, а просто от страха.
– Целы? – спросил тот же голос, прорывающийся сквозь эфирные помехи. – Вроде да, – отозвался Царевич без всякой надежды, что его услышат.
– Мы не сможем прикрыть вас в лабиринте, – огорчил его голос. – Постарайтесь прорваться наверх.
Надо отдать должное Кляеву, он действительно старался, развив скорость до совершенно запредельной. Уазик рычал как преследуемый настырными шавками бульдог и метался меж автоматных очередей, которые трещали чуть ли не из-за каждого угла. Так, во всяком случае, казалось струхнувшему Царевичу, который чувствовал себя неуютно в качестве мишени для чьих-то упражнений в стрельбе. Васька, кажется, потерял направление, во всяком случае, Иван не очень удивился, если бы дело обстояло именно так. Какие-то злые и чрезвычайно настырные силы гоняли их по лабиринту, не стесняя себя способами устранения нежелательных лиц. Когда после нескольких автоматных очередей, понаделавших уйму дырок в салоне, буквально в метре, как показалось Ивану, громыхнул взрыв, вздрогнул даже сохранявший до сих пор ледяное спокойствие Кляев: – Из гранатомета бьют.
Самоедов визжал, словно его резали, Царевич в принципе готов был уже к нему присоединиться, но мешала мужская гордость и камуфляж на плечах. Всё- таки майору ФСБ не пристало визжать под пулями.
Кляев каким-то чудом всё-таки вырвался из подземелья наверх. И Царевич не то чтобы почувствовал облегчение, но успел перевести дух. Правда, очень скоро обнаружилось, что на хвосте у беглецов висят целых две машины, а у Царевича как назло, не было даже пистолета, чтобы пальнуть хотя бы для острастки. Кляёв тоже был обезоружен рогатыми слугами Петра Семёновича Вельзевула. Зато у преследователей и оружия и патронов было в избытке, и они не стесняли себя в стремлении отправить в мир иной и Уазик, и его пассажиров. – Это Костенко, – вскрикнул на заднем сидении Мишка. – Гадюка мафиозная! – Чушь, – огрызнулся в его сторону Васька. – Он бы просто не успел. Сдаётся, что эта засада была устроена на Матёрого, а мы просто случайно в неё угодили.
Царевич на слова Васьки только головой кивнул. Впрочем, вполне возможно, что причиной кивка была пуля, неприятно свистнувшая у виска.
– Уходите на окраину, – распорядился голос из рации. – Вертолёты вас прикроют.
Голос оказался прав, не прошло и двух минут бешеной погони по загородной трассе, как из-за соседнего лесочка появились две винтокрылые машины. Грозный рокот с неба и две предупредительные очереди, потревожившие асфальт прямо перед носом настырных преследователей, заставили тех резко притормозить, развернуться вспять и шустренько удалиться по направлению к городу. Вертолёты их не преследовали.
Кляев тоже остановился и вытер рукавом вспотевший лоб. Гонка по подземному лабиринту, а потом и по городским улочкам отняла у него уйму сил. Вертолеты опустились рядом с дорогой в полусотне метров от Уазика. Царевич, прежде чем вылезти из машины, огляделся по сторонам, но ничего подозрительного не обнаружил. Путь до вертолётов они с Кляевым проделали форсированным маршем и не очень удивились, обнаружив в одном из летающих монстров Вадима Матёрого. Выслушав Кляевский доклад о проделанной работе, Матёрый задумчиво кивнул головой.
– Значит, Куропатин Пётр Семёнович, он же Вельзевул, сорока семи лет от роду, не судимый, чиновник областной администрации.
– На руку не чист, – дополнил от себя Кляев, к большому неудовольствию Царевича, который считал, что для подобных обвинений должны быть серьёзные основания.
– Какие там к чёрту основания, – рассердился Кляев. – Убили бы нас сейчас, и дело к стороне. Зря ты, Вадим, их отпустил.
– Эти люди охотились не на вас, а на нас, – пояснил Матёрый. – Теперь наши люди попытаются через шестёрок выйти на заказчиков.
– Это Валерка Бердов всех сдал, – сказал Царевич. – И вас, и нас, и Костенко с Шараевым.
– Взорвать надо этот лабиринт к чертовой матери, – рассердился Кляев. – И оставить город без воды, тепла и канализации, – усмехнулся Матёрый. – К тому же мы ничего этим актом вандализма не достигнем: лабиринт этот создан не только руками, но и воображением. А против воображаемых стен тротиловые шашки бессильны. – Тогда хоть оружие дай, – возмутился Кляев, – чтобы не с голыми руками на Кощея Бессмертного идти.
Матерый распорядился. И усмешливый молодой человек в камуфляже выдал по пистолету Макарова расстроенным майорам. Васька пытался выторговать автомат Калашникова или пулемёт, но понимания не встретил. Матёрый взмахнул рукой, и вертолёт взмыл в небеса, оставив борцов с нечистой силой в раздражении и недоумении. – Бюрократы, – недовольно пробурчал Васька. – Философы. Мочить надо всех подряд. Какие могут быть права человека у нечистой силы.
– В некотором роде они не совсем нечистые, – попробовал заступиться Царевич за упырей. – Хотя, конечно, и не совсем люди.
Кляев только зло плюнул на дорогу, поскольку давно уже утратил способность различать, где тут люди, а где нелюди, так же как, впрочем, и сам Царевич. Оставалось только надеяться, что Матерый владеет большим объёмом информации и сумеет выбраться из лабиринта, нагроможденного из нашего прошлого, настоящего и будущего, реального и воображаемого. Сам Царевич в данную минуту начисто утратил аналитические способности. Сказался, видимо, пережитый нервный стресс. На этот раз Кляев въехал в знакомый туннель без обычной лихости. Самоедов и вовсе ударился в истерику, пришлось Царевичу потратить на художника еще одно яблоко. Мишка яблоко съел, но душевного равновесия не обрёл, продолжая дергаться и взвизгивать при каждом резком повороте Уазика, чем чрезвычайно нервировал Царевича, который беспрестанно хватался за кобуру.
Успокоился Иван только минут через двадцать, когда стало очевидным, что Матёрый прав, и никаких засад в лабиринте действительно больше не предвидится. Впрочем, тут же выяснилось, что успокоился он преждевременно, поскольку в свете фар вдруг мелькнуло белое испуганное лицо, и Кляев едва успел нажать на тормоза, дабы не размазать по дороге неосторожного велосипедиста, вывернувшего на проезжую часть буквально в десяти метрах от железного коня, злобно зафыркавшего на растяпу. Растяпа, однако, быстро сориентировался в обстановке и, бросив велосипед, метнулся в боковой проход.
– Держи его, – закричал Царевич, пришедший в себя после пережитого испуга.
Васька в подобных понуканиях не нуждался, ибо выскочил из машины раньше, чем Иван издал свой душераздирающий вопль. Расхрабрившийся Самоедов порывался поддержать Кляева если не действием, то хоть криком, но Царевич посоветовал ему сидеть и не рыпаться. Лорд-пролетарий вернулся через три минуты, гоня перед собой худенького человека среднего роста и вышесредних лет, со сморщенным хитроватым личиком, в котором Иван без труда узнал соседа Селюнина, родного дядю, как недавно выяснилось, мафиози Костенко, и по совместительству ближайшего сподвижника Кощея Бессмертного, шустрившего в Берендеевом царстве под именем Малюты Селютиновича. «Язык» что там ни говори, был ценный, и Царевич от души порадовался Кляевской прыти. – За яблоками отправился, гад, – кивнул Васька на сумку в руках перепуганного соседа. – Ты, Василий, зря это, – осторожно отозвался Селюнин, обретший дар речи. – Я в погреб полез за грибочками, огурчиками, капусткой и заблудился.
– А велосипед? – На дороге подобрал, – быстро отозвался Селюнин. – Иду и вижу – стоит. Дай, думаю, сяду и поищу хозяина.
– Так, – веско сказал Царевич. – Велосипед, выходит, краденный. Майор Кляев, предъявите гражданину удостоверение и составьте протокол.
Пока Селюнин ахал и закатывал глаза, заявляя, что сроду не брал чужого, лорд Базиль впихнул его в машину, убрал с дороги велосипед и сел за баранку. Уазик рванул с места прямо на просторы Берендеева царства. Царевич, увидев знакомые берёзки, вздохнул с облегчением.
– Так я это, – заволновался Селюнин, – выражаю протест по поводу незаконного задержания и требую адвоката.
– Раньше надо было требовать, – бросил ему через плечо Царевич. – Берендеевским законодательством адвокаты не предусмотрены. А за кражу чужого имущества здесь полагается секир башка.
– Жестоко, – вздохнул Мишка Самоедов, сочувственно глядя на увядшего Малюту Селютиновича. – Но ничего не поделаешь – закон есть закон. Примат права над произволом. – Рубить голову мы ему не будем, – возразил Кляев. – А передадим с рук на руки Вепрю и Михеичу, они где-то здесь на дороге промышляют.
Вепрев с Михеевым были лютыми врагами пенсионера Селюнина, и уж кому как не Ваське Кляеву было это знать. Разумеется, в родной Российской
