Кощеева сада.
Царевич был слегка смущён, что предположения Васьки столь блестяще подтвердились. Если судить по поведению Цербера, то тот нисколько не сомневался, что видит перед собой Кощея Бессмертного. Было во всём этом что-то абсурдное и даже неприличное. Известный российский писатель, интеллигент, либерал и вдруг нате вам – злодей. Да не просто злодей, а в некотором роде олицетворение негодяйства. – У тебя, между прочим, и шкура посерела, – заметил Кляев, пристально оглядывая Царевича.
– Это ты брось, – возмутился Иван. – Просто пропылилась.
Однако стряхнуть эту самую пыль с прежде белоснежной шкуры ему почему-то так и не удалось, что Царевича слегка расстроило, тем более что Васькина шкура прямо таки сверкала белизной.
– Были мы Волки Белые, стали мы Волки Серые, – подлил масла в огонь Кляев. – Думаешь, что в этом есть мистический смысл?
– Кто его знает, – пожал плечами Василий. – У Матёрого надо спросить, чем Белый Волк отличается от Серого.
Пир горой, приготовленный расторопными служанками, прошел в молчании. Царевич впал в настолько глубокую задумчивость, что даже начисто забыл о Мишке Самоедове, который так и стыл у стены недвижимой статуей.
– Тот ещё Аполлон, – усмехнулся Кляев, вытирая рот салфеткой.
Готовить в Кощеевом дворце, надо сказать, умели, и Царевич, несмотря на невесёлые мысли, одолевшие его по поводу собственного неясного статуса, ел с большим аппетитом. Высказанная Кляевым критика по поводу статей Самоедова заставила Ивана встряхнуться и даже испытать чувство неловкости по поводу своей забывчивости. Мишка хоть и был изрядной скотиной, но всё-таки не заслужил совсем уж свинского к себе отношения со стороны давних знакомых.
– Оживи его.
Кляев двинулся было к Самоедову с волшебной жидкостью, но тут у крыльца залаял на три голоса Цербер, и Васька изменил маршрут. Вернулся он один, но с любопытной вестью: – Собачки поймали Селюнина и Сеню Шишова. – Вот тебе раз, – дивился Царевич. – А вурдалак откуда здесь взялся? Ладно, веди сначала Селюнина.
Селюнин настороженной крысой скользнул в зал и замер, словно громом поражённый. И поразил его вовсе не горделивый вид новоявленного Кощея, а статуя Мишки Самоедова, сиротливо притулившаяся у стены.
– Разгневал он Его Бессмертие, – лениво пояснил Кляев, перехвативший взгляд Селюнина. – Пришлось наказать.
– Да как же так, – заохал было Селюнин, но тут же спохватился: – Но если разгневал, то тогда конечно. Порядок в державе должен быть.
Малюта Селютинович с таким страхом покосился в сторону сидящего на троне Кощея Бессмертного, что тому стало неловко и смешно. Царевич, однако, напустил на себя важный и грозный вид, дабы показать хитроватому и подловатому соседу, что шутить шутки с ним в этом дворце не намерены.
– Почто самозвано пролез в мои сановники? – грозно рыкнул с трона Иван – Почто яблоки воровал из моего сада?
Малюта Селютинович ослаб и покрылся потом. Наверняка сейчас проклинает себя за то, что так разоткровенничался сегодня по утру. Но кто же знал, что сосед по дому Ванька Царевич, жалкий писателишка, окажется вдруг могущественнейшим Кощеем Бессмертным, одним взглядом, превращающим живого человека в статую. Было от чего испугаться Селюнину, неосторожно взвалившему на себя бремя забот по обеспечению интересов своего племянника в Берендеевом царстве. – Колись, давай, – бесцеремонно ткнул Кляев Селюнина кулаком в бок. – Видишь, его Бессмертие гневаются. – Так ведь не в чем признаваться, Вася, в смысле лорд Базиль. Чист я перед вами, Ваше Бессмертие, аки голубь.
– У нас собаки кормлены? – зевнул с трона Царевич. – Да Ваше Бессмертие, – взвыл Селюнин. – Я же затем и пришёл, чтобы доверие оправдать. Я ведь, как товарищ майор недавно правильно сказали, был вашим агентом и резидентом в Российской Федерации. Я, можно сказать, всю жизнь для вас сведения собирал, да случая не было в руки передать. Кто ж знал, что Вы в некотором роде это Вы.
Если рассуждать не предвзято, а по государственному, то далеко не всё в словах Малюты Селютиновича было неправдой, тем более что самозваный Кощей Бессмертный и сам совсем недавно узнал, что Он это Он, а не, скажем, кто-то другой.
– Кто тебя подослал? – слегка сбавил тон Царевич.
Селюнин замешкался с ответом, но в эту секунду Царевич очень удачно нажал на нужный камень, обрушив плиту под самым носом у проштрафившегося гостя. Пришедший в ужас Малюта Селютинович отшатнулся назад, но был остановлен твёрдой рукой лорда Базиля.
– Леонид послал, – быстро ответил Селюнин. – Когда я им рассказал, что собачки вас опознали, то Леонид усомнился, а Сан Саныч и вовсе заявил, что вы прохиндей, извиняюсь за резкость, но это не мной было сказано. – Где они сейчас? – Здесь неподалёку. Они следом за нами ехали. Шараев во что бы то ни стало хотел опередить Вельзевула, дабы не дать ему захватить сад с молодильными яблоками.
– Сил у них много? – Полсотни гоблинов, сотня упырей и вурдалаков, ну и всякая шушера из водяных и ведьмочек провинциального разлива.
– И с такой малой ратью Киндеряй рискнул приблизиться к моему замку? – вскинул бровь Царевич. – Мои собаки и гарпии, не говоря уже о драконах, на куски порвут эту мелкую нечисть.
– Так потравить они хотели собачек и прочую живность, Ваше Бессмертие. Мышьяку бы подсыпали, они и передохли бы.
Царевич расстроился не на шутку: потравят ведь и глазом не моргнут. Шутка сказать, такие барыши на кону. Всю берендеевскую живность изведут, но своего добьются. Не поможет химия, нагонят танков, а то и биологическое оружие используют. А у Царевича против такой мощи только живая и мертвая вода. Но не станешь же за каждым с флаконом бегать. А тут еще Вельзевул с неисчислимой ратью.
Утомившись сидением на троне, Царевич принялся расхаживать по залу, мучительно размышляя над создавшейся ситуацией. Конечно, Сан Саныч, как человек умный, не поверит, что Ванька Царевич, это и есть Кощей Бессмертный, обладающий чудовищной силой, способный опрокинуть мощь, накопленную цивилизацией за тысячелетия, и самое обидное, что он прав в своём сомнении. Нужно предъявить этим прагматикам нечто настолько страшное, чтобы оно навсегда отбило у них охоту соваться в Берендеево царство. Иван в эту минуту пожалел, что он не Кощей Бессмертный.
– Веди вурдалака, – распорядился Царевич.
Сеня, в отличие от Селюнина, держался развязно и нагловато. Стоявшего у стены Самоедова он не испугался, на Царевича же и вовсе презрительно щурился, не желая признавать за соседом нового статуса.
– По какому праву ты на моих землях шампунем торгуешь? – надменно бросил ему Царевич. – Не гони волну, Ванька, – презрительно хмыкнул вурдалак. – Какой из тебя к чёрту Кощей. Так и я на трон сяду и объявлю себя Бессмертным. – Садись, – гостеприимно предложил Царевич.
Сеня решительно направился к трону, но, натолкнувшись на невидимое препятствие, остановился, отступил на несколько шагов и попытался преодолеть его с разбегу. Конфуз был полным. Стена отбросила настырного вурдалака к ногам Кляева, который незаметно капнул на Сеню мертвой водой, после чего, к ужасу Селюнина, в тронном зале появилась ещё одна статуя. Кляев с большим трудом установил её на задние конечности.
– Чистая обезьяна, – сказал Васька, оценивающе оглядывая результат своих трудов.
Вообще-то Сеня и в человеческом обличье красотой не блистал, но, став вурдалаком, он и вовсе превратился в гориллу, которая могла напугать любого с человека со слабыми нервами, тем более в голом виде.
– Передай Шараеву и Костенко, что я хочу с ними повидаться, – небрежно бросил обомлевшему Селюнину Царевич. – Свободен.
Кляев отправился провожать парламентера, а Иван решил, наконец, освободить Самоедова от сдерживающих активного художника оков. Мишка ожил мгновенно и тут же едва не одеревенел снова, вознамерившись еще раз отхлебнуть из бутылочки.
– Это, мертвя вода, дурень, – остановил его Царевич.
– Да ты что, – ахнул Самоедов. – А я ведь чуть её не выпил. – Чуть-чуть не считается, – усмехнулся Царевич, довольный, что с Мишкой всё обошлось более-менее удачно.
Заметив стоящую у входа статую, Самоедов задумчиво почесал затылок. С Сеней Шишовым он, похоже, был знаком и никак не мог взять в толк, откуда он здесь появился. – Нужен монстр, способный напугать Шараева и Костенко до икоты и навсегда отбить у них охоту соваться в Берендеево царство.
– Так может, оживим тех дебилов, что на лестнице стоят? – предложил вернувшийся Кляев. – Они способны напугать кого угодно.
– В том числе и нас с тобой, – усмехнулся Царевич. – Да мало напугать, так ещё и сожрать за милую душу.
– Риск, – призадумался Кляев.
Если Царевич не отшибался, то там, у порога Кощеева дворца, стояли злые дэвы, которых Бессмертный победил, пробиваясь к вершинам власти, и если вся эта братия очнётся от тысячелетнего сна, то далеко ещё не факт, что они признают в Иване Царевиче своего победителя. А вдруг, почувствовав его слабину, вздумают свести с ним счёты.
– Мне солидное обличье нужно, – Царевич с надеждой взглянул на Самоедова. – Твой выход, Мишка.
– Создашь гиганта мысли – я налью тебе бутылку такого стимулятора, что перед твоей сексуальной мощью сразу же поблекнут и Дон-Жуан и Казанова, – пообещал Кляев призадумавшемуся художнику.
Надо признать, что поставленная перед Самоедовым творческая задача была более чем трудна, да и заказчик попался жутко капризный. Ему, видите ли, не нравился зооморфизм, и он настаивал на антропоморфном обличье. Художник Самоедов рисовал один эскиз за другим, расходуя небольшой запасец бумаги, найденный во дворце Кощея, а Царевич недовольно морщился и требовал несуразного соединения благолепия и свирепости.
– Нет, вы только посмотрите на него, – возмутился Мишка. – Потрясатель вселенной. Чингиз-хан задрипанный. Мало того, что фактура для Кощея ни к чёрту не годится, так ещё и улучшать её не моги.
– По твоему выходит, что с кабаньими клыками из кошачьей пасти я выгляжу лучше, чем сейчас? – возмутился Царевич.
– Да не кошачья это пасть, а вполне человечья, – надрывался замороченный необоснованными претензиями художник. – Как хочешь, Ванька, но не получится из тебя путного Кощея Бессмертного. С такой физиономией только в писатели идти. Не знаю, что в тебе Верка в своё время путного нашла, видимо, вы с ней потемну встретились.
– Но ты! – взъярился Царевич. – Я тебе сейчас пасть порву! – Стоп, – поднял руку Самоедов. – Сиди, не шевелись и выражение лица не меняй.
Выражение лица Царевич менять и не собирался, поскольку прямо-таки кипел от ярости на подлеца-художника, вздумавшего лезть в дела его совершенно не касающиеся. К чести Самоедова надо признать, что работал он быстро, и Царевич не успел остыть за то время, пока художник, сопя от удовольствия, чертил что-то на бумаге остро оточенным карандашом.
– Блеск, – захихикал Мишка. – Ай да Самоедов, ай да сукин сын! – Впечатляет, – подтвердил Кляев, заглянувший художнику через плечо. – Иван Грозный собирается убивать своего сына. Жаль, что Царевич бороду отрастить не успеет.
– Ни-ни, – замахал руками Мишка, защищая свое детище. – Борода здесь будет лишней деталью. И без того лицо свирепое до не могу.
Иван не выдержал и спустился с трона, чтобы лично убедиться в том, что шкодливый Мишкин карандаш не нанёс его облику большого урона. И надо сказать,
