что рисунок его не то чтобы потряс, но очень сильно озадачил. Царевич никак не предполагал обнаружить в своем обличье столько свирепости. Причём свирепость была не только в лице, но и в фигуре и в глазах, а точнее в их выражении.
Даже при беглом взгляде на рисунок становилось абсолютно ясно, что перед вами тиран, на счету которого тысячи загубленных жизней. И это тем более было обидно, что Иван ни одной дивой души не загубил и даже по лицу людей бил крайне редко, можно сказать считанные разы в своей жизни, а вот подишь ты, сколько негатива, оказывается, таиться в его душе. И ведь что примечательно: Мишка ни одной Царевичевой черты не исказил и не утрировал. И нос был Иванов, и губы, и подбородок, и глаза, и всё это в привычных пропорциях. Было от чего обладателю этого лица призадуматься. – Тебе какой рост нужен? – спросил довольный произведенным эффектом художник. – Никак не меньше, чем у Вельзевула, – подсказал Васька Кляев. – Дабы внушить уважение.
Мишка упрашивать себя не заставил и в правом углу листа набросал фигурку вурдалака Сени, которая раза в два уступала фигуре сидящего на троне Царевича. – Это лучшая твоя иллюстрация, художник, – одобрил Мишку Кляев. – Жаль, что роман, к которому она создавалась, ещё не написан.
Царевич с Васькой был согласен: Самоедов в этом эскизе прыгнул выше головы, продемонстрировав талант, по меньшей мере, на уровне Васнецова. Польщенный похвалами художник, однако, не упустил случая напомнить работодателям о причитающемся гонораре.
– Моё слово твёрдо, – сказал Кляев. – Но с одним условием, в нашем присутствии эту гадость не пить. Не хватало нам тут второго барана Романа.
По прикидкам Царевича, солидный Кощеев трон вполне способен был вместить зад увеличенного Ивана. Тронный зал, да и весь Кощеев дворец, тоже вполне подходил для циклопов. В общем, больших неудобств Царевич, даже увеличившись в размерах, не испытал бы. Другое дело – удастся ли эта метаморфоза. Нарисовать на листе бумаги можно что угодно, а вот совпадёт ли суть Царевича с созданным Мишкой образом, это большой вопрос.
– Значит так, – тоном эксперта по метаморфозам сказал Мишка. – Кушаешь яблоко, глядя при этом на рисунок, а мы с Кляевым одновременно брызгаем живой водой на лист бумаги и на тебя.
– Давай, – махнул рукой Царевич. – Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Мишка, несмотря на свой самоуверенный вид, явно нервничал. Даже руки у него затряслись, когда он подносил живую воду к листу бумаги. Надо полагать ему грели душу и предавали решимости мысли о сексуальном стимуляторе. Царевич же думал о проблемах глобальных, вроде спасания человечества и долге художника перед обществом, но волновался не меньше Самоедова. Зато Кляев был абсолютно спокоен: превращение друга детства в тирана и потрясателя вселенной волновало его не больше, чем грядущая мировая революция, которая, по мнению Васьки, непременно когда-нибудь разразится по всем законам диалектики. А раз по законам и непременно, то что же по этому поводу икру метать. Неизбежное надо принимать стоически. И Царевич принял, предварительно, правда, закрыв глаза.
Нельзя сказать, что сидел Царевич, прижмурившись, очень уж долго, но и открыв глаза, никаких особых перемен в себе не заметил. Разве что стоявшие в отдалении Кляев и Самоедов уменьшились в размерах и внушали меньше уважения, чем минуту назад. Раздражал так же забытый вурдалак в углу, совершенно ненужная деталь в убранстве тронного зала.
– Оживите его, – махнул рукой Царевич в сторону Сени.
Пожалуй, только по округлившимся после опрыскивания живой водой глазам вурдалака Сени Царевич понял, что метаморфоза состоялась, и на троне сейчас сидит если не Кощей Бессмертный, то, во всяком случае, некто настолько грозный, что способен довести одним взглядом до паралича совсем не робкого и от природы хамоватого Шишова. Додумавшись до столь простой мысли, Царевич здорово вырос в собственных глазах и вопрос задавал вурдалаку, уже полностью осознавая своё величие: – Кому служишь, червь? – А-ва-ва-ва, – отозвался вурдалак, хлопая куцыми и редкими ресницами. – Немой, что ли? – удивился Кощей на неразборчивость чужой речи. – Какому-то Васильевичу, – сделал предположительный перевод Кляев. – Бабарисычу, – поправил вурдалак.
– Так Васильевичу или Борисовичу? – рассердился Кляев. – Юрию, – ответствовал окончательно, похоже, свихнувшийся Сеня.
Царевич уже собрался метать громы и молнии в сторону очумевшего Шишова, но положение спас Самоедов, которого внезапно осенило:
– Он служит Василевичу Юрию Борисовичу. – Чтоб тебя, – только и сумел вымолвить взопревший от усилий казаться Великим Царевич. – Этот Василевич конкурент Костенко, что ли?
– Адада, – подтвердил разговорившийся вурдалак.
Похоже, именно шестерки этого неведомого Василевича едва не отправили в мир иной Царевича и его команду в подземном лабиринте. Шустрый и влиятельный, судя по всему, господин. А предательству вурдалака Сени, Иван нисколько не удивился, тот ещё будучи Шишовым всё время норовил словчить и передёрнуть. Впрочем, хранить верность мафиози Костенко, ни у Сени, ни у его хитроумной Люськи не было причин. – Давно на Василевича работаешь? – Недавно. Нас Верка познакомила.
Царевич почувствовал, что его охватывает новый приступ ярости, причиной которому была банальная ревность. Но вурдалак Сеня этого не понял, а потому прямо-таки окаменел под взглядом Его Бессмертия от ужаса. Сначала Иван подумал, что это Кляев неосторожно плеснул на Сеню мёртвой водой, но потом сообразил, что Васька тут не при чём, а виной всему сам Кощей, которому Царевичева ревность обезобразила лицо до такой степени, что присел от страха даже Мишка Самоедов.
– Где сейчас Василевич находится? – грозно рыкнул с трона Царевич. – У Кабанихи в замке, – прошелестел белыми губами Сеня. – А с ним до сотни мордоворотов на двух грузовиках и вооруженных до зубов. Василевич сказал, что всех тут в бараний рог согнёт. И что чертями да кощеями его не испугаешь.
Героическая, судя по всему, личность. Будь Царевич в своем писательском обличье, он, пожалуй, испугался бы вооруженного до зубов огнестрельным оружием узурпатора, но, став тираном, он считал теперь ниже своего достоинства бояться кого бы то ни было. Не говоря уже о том, что этот Василевич всё-таки не Вельзевул, а так, средней руки олигарх российского разлива.
– Боярин Михайло, подь сюды.
Нежданно-негаданно возведённый в боярское достоинство Самоедов даже подпрыгнул от удивления, но если судить по наглым буркалам, то был польщён оказанным доверием. – Бери лист бумаги и пиши. Как мы есмь царь царей Кощей Бессмертный, то быть по сему. Холопам нашим Шараеву Сашке, Костенко Лёньке и Василевичу Юрке прибыть без промедления к подножью нашего трона безоружно и с раскаянием на челе для суда скорого и правого. Промедление расценивать буду как измену, с последующим отсечением головы. Подпись.
Боярин Михайло сопел от усердия, выводя завитушки на трёх экземплярах грозного указа, которым Царевич гордился и который подмахнул трижды с поистине царским размахом росписью чуть не в пол-листа.
– Печать нужна, – подсказал Самоедов. – Есть печать, – торжествующе вскричал рывшийся в Кощеевых шкафах Кляев. – И воск, между прочим, тоже.
Боярин с лордом в два счета оформили документ согласно всем писанным и неписанным законам Берендеевский бюрократии, после чего торжественно вручили его вконец сомлевшему под грозными Кощеевыми очами вурдалаку.
Сеня на подрагивающих и полусогнутых ногах покинул помещение в сопровождении Самоедова и Кляева, которые внушениями и угрозами вполне могли довести Шитова до обморока. Оставшись один в тронном зале, Царевич наконец-то смог реализовать без помех тайное желание и рассмотреть себя в висевшем в углу огромном зеркале. В жизни, надо признать, он смотрелся ещё отвратнее, чем на рисунке. Натуральный садист и самодур совершенно невероятных размеров. Такому только и делать секир башка своим подданным. А Иван-то в душе надеялся, что с превращением в Кощея у него ничего не получится, не хватит гадского внутреннего ресурса, но вот теперь выяснилось, что ресурс у Царевича есть. И как ни ругай Мишку за искажение светлого облика российского писателя, но дело-то не в Самоедове, а в самом Иване. Расстроенный отвратным зрелищем Царевич вернулся на своё законное место и присел на трон, пригорюнившись. То, что ещё пять минут назад казалось Царевичу правильным и единственно возможным выходом из создавшейся ситуации, вдруг предстало полным абсурдом. Вурдалака Сеню он напугал, но бизнесменов и олигархов грозным рыком и указами в трепет не вгонишь. Сообразив, что Царевич задурил не на шутку, Костенко с Шараевым пойдут на сговор со своим конкурентом Василевичем и, объединив усилия с Веркой, Наташкой и Петром Семёновичем Вельзевулом, в два счёта разделаются с Кощеем и его хилой ратью.
– Я так и знал, – всплеснул руками вернувшийся в тронный зал боярин Михайло. – Рефлексия, вот что всегда метало нашей интеллигенции в воплощении великих замыслов в жизнь. Не бывать тебе, Ванька царём царей, так и помрешь Царевичем, – С кем говоришь, пёс смердящий, – попробовал было рыкнуть Иван, но вышло очень уж неубедительно.
– Не пёс я, а боярин, – гордо ответствовал Самоедов. – А ты, Твоё Бессмертие, сдулся.
Царевич оглядел трон и убедился, что занимает теперь на нём весьма скромную площадь, менее чем в половину против прежнего. Обратная метаморфоза свершилась без всякого видимого участия Ивана ровно через сорок минут после начала представления. – Жиденько, – подтвердил с вздохом Кляев. – Ты можешь подвести нас в самый ответственный момент боя. Только-только выйдем на Вельзевула, как у нас во главе рати окажется не Кощей Бессмертный, а самый что ни на есть обычный российский интеллигент, неспособный к великим деяниям.
– Что значит – неспособный? – возмутился Царевич. – Просто Кощеева во мне меньше чем человеческого.
– Нам нужен агент во вражеском стане, – не стал спорить с писателем-гуманистом Кляев.
Идея была хорошая, да вот только где его взять, этого самого агента, с гарантией, что он не окажется двойным. Ни Сеня Шишов, ни его разлюбезная Люська, ни Кабаниха, ни тем более Селюнин в разведчики не годились. Вот ведь соседи, мама дорогая. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Некого даже во вражий стан заслать. Именно отсутствие потенциальных засланцев в ближнем и дальнем окружении и навело Кляева на совершенно бредовую мысль:
– Через Верку надо действовать.
Царевича аж подбросило на троне от возмущения, и он немедленно обвинил лорда Базиля в оппортунизме и предательстве как российских, так и Берендеевских интересов. Контактировать с Веркой да ещё просить поддержки, Иван категорически отказался. Хватит того, что эта ведьма обвела его вокруг пальца в Заколдованном замке, да мало что обвела, так ещё и бросила в подземелье, из которого он выбрался только чудом. А потом, Верка никогда не станет помогать Царевичу по той простой причине, что это именно она затеяла кутерьму с яблоками и дармовой жилплощадью. Не захочет она лишиться доходов от контрабанды и трёх шикарных замков, наоборот: сделает всё возможное, чтобы приумножить и жилую площадь и сумму зелёными на банковском счёте. Уж Царевичу ли не знать своей бывшей супруги, которая за шестнадцать лет совместной жизни плешь ему проела.
– Ну, завелся, – махнул рукой в сторону брызжущего слюной Ивана Васька. – Коварства в тебе нет, Царевич, поэтому в качестве Кощея Бессмертного ты полное фуфло. Я тебе предлагаю действовать не через Веронику-ведьму, не через жену Верку, а через фею Моргану, которая, если мне не изменяет память, бросила свой роскошный замок ради любви к благороднейшему рыцарю Огненного плаща королевичу Жану, к слову лишенному тогда наследства.
– Наследства его лишил не я, а редакторы, – нахмурился Царевич. – Исключительно из идеологических соображений. Это ведь было начало перестройки. Спасибо, что хоть в колхоз их не заставили вступить.
– А за что спасибо-то? – хмыкнул Васька. – Глядишь, из феи Морганы под воздействием коллектива сформировалась бы женщина-труженица и мать семейства. А так получилась самая натуральная ведьма Вероника, которая ради удовлетворения эгоистических потребностей готова сотрудничать и с мафией и с
