Я кивнул, и он исчез. Наконец на фоне светлого неба появилось другое, лицо. И я сказал:
— Алекс, это же смешно.
Она задумчиво посмотрела на меня и вдруг широко улыбнулась.
— Ладно, оставайтесь внизу. Получите свой кофе, и мы уладим наши дела.
— Не уверен, что уладим, — ответил я. И это была чистая правда.
Алекс спустилась вниз и принялась хозяйничать. Открыла иллюминаторы, в трюме стало светло. Перед тем как поставить кипятить воду, привычным движением включила вытяжку.
Я сидел тихо за столом, пока передо мной не появилась кружка с горячим кофе. Алекс плюхнулась напротив и принялась разглядывать меня сквозь облачко пара.
Если она действительно дочь Питеркина, все доллары принадлежат ей. Не важно, законнорожденная она или нет, просто в последнем случае на юридическое оформление уйдет чуть больше времени. Ей причитается наследство, и меня, как юриста, могут обвинить в том, что я присвоил средства клиента! И если я не приму мер, отправлюсь в тюремную камеру, как когда-то покойный Питеркин. И сейчас я не знал, действительно ли она та, за кого себя выдает, потому что, могу поклясться, ее внешность говорила о другом.
— Если вы сумеете подтвердить, что вы — это вы, мы бы сразу перешли к деловому разговору, — произнес я.
— А вы можете подтвердить вашу личность?
— Вот мои водительские права, — сказал я, доставая кожаную коробочку, — медицинская страховка, рабочее удостоверение и кредитные карточки.
— Я не сомневаюсь, что вы — это вы, — сказала она.
— Теперь ваша очередь.
Она пожала плечами:
— Я официально являюсь капитаном этого судна, у меня есть разрешение на сезонный лов рыбы.
— А сейчас не сезон.
— Верно.
Она открыла дверцу буфета. Внутри к деревянной стенке была приколота фотография.
Алекс протянула через стол свое удостоверение: «Мисс Алекс Ташита предоставляется право...» И так далее. С фотографией.
— Ташита?
— Моя мама была японкой. Из Брума. Она умерла, мистер Клоуз. Три года назад.
— Мне очень жаль.
Вся эта информация мне ничего не дала.
— У вас есть доказательство, что вы дочь Питеркина?
— Мамино письмо. Больше ничего. В нем она подтверждает, что он был моим отцом.
— Это было засвидетельствовано под присягой?
— Нет.
Несмотря ни на что, письмо — аргумент убедительный.
— Он признавал вас публично?
Она тряхнула головой, иссиня-черные волосы блеснули в льющемся из иллюминатора свете.
— Вы же знаете его, мистер Клоуз. Он был человек-секрет. Когда я увидела в газете сообщение о его смерти, мне показалось, что внутри меня тоже что-то умерло.
Слово «секрет» несколько резануло слух. По моим наблюдениям, девушка неплохо знала язык и была довольно образованной.
— Я не собираюсь заниматься вашим лексиконом, но, может быть, вы хотели сказать: «скрытный»? — спросил я.
— Он был именно секретом. Он сам и все, что имело к нему отношение. Ходячий секрет — вот кем был мой отец. Уверена, вы никогда не видели его в компании.
— Я встречался с ним как адвокат наедине или в зале суда, где всегда много народу. Но я понимаю, что вы хотите сказать.
Она кивнула.
— Вся его жизнь была такой. Постоянные прятки. Он ночевал в лачугах или старых трейлерах, брошенных в лесу. У него было полно таких убежищ, мистер Клоуз, мне даже трудно подсчитать сколько. Когда я была ребенком, мы с мамой пытались жить с ним в таких местах по нескольку недель, по месяцу или два. В Бруме он навещал нас только раза два по ночам, когда приносил деньги.
— Где он их брал?
— Нанимался на работу. Это всегда был тяжелый физический труд под палящим солнцем. А потом уезжал. И посылал нам деньги. Он их не выслал, наверное, только раз или два. Он пас скот или рубил лес. В общем, находил работу подальше от людей, сами знаете. И всегда носил бороду, темные очки и большую шляпу, надвинутую на глаза.
— Не знаете почему?
— Вы не поверите мне. — Алекс уставилась на свою чашку, задумчиво помешивая кофе.
— Уже не верю, если вы снова имеете в виду русских. У вас есть доказательства, что его преследовали русские?
Раскосые глаза ее гневно блеснули.
— Конечно нет! Я знаю, как он жил, постоянно скрываясь, знаю, как он хотел быть с нами, со своей семьей, но не мог себе этого позволить. И только изредка нам удавалось пожить вместе в каких-нибудь глухих, Богом забытых местах.
Она остановилась и вдруг спросила:
— Вы его знали. Разве можете сказать, что он был трусом?
Я представил себе Питеркина и не мог не улыбнуться.
— Нет, это слово не самое подходящее.
— Вот видите! — воскликнула она, победно посмотрев на меня. — Он был невероятно сильным. Но мне пришлось увидеть однажды, как он бросился в кусты, когда заметил рядом ребенка.
— А по-моему, все просто, — сказал я. — Скорее всего, его беспокоило прошлое. Когда-то, давным- давно, он совершил проступок и с тех пор был вынужден жить в бегах.
— Какой проступок?
Я пожал плечами:
— Да все, что угодно. Хотя бы убийство. Ведь он действительно убил человека. Мы это знаем.
— То был несчастный случай, — отрезала Алекс.
— Суд расценил по-иному. Вы хоть что-нибудь знаете о его прошлом? О тех временах, когда он жил в Черногории?
— Он не рассказывал. Ни мне, ни маме. Говорил, прошлое есть прошлое, оно позади, и я не хочу об этом вспоминать. — Она с гордостью повторила его слова.
— Неужели в тот раз, когда он предпринял поездку на родину, вы не получили открытки от него?
— Получили одну.
— Откуда?
— Из Лондона, — ответила Алекс.
— А как он оказался в Лондоне?
Она развела руками: кто знает?
— Вы так и не рассказали о некоторых вещах, имеющих прямое отношение к делу. На чем основана ваша уверенность, что он был нужен русским?
— Я уже говорила, это просто мои смутные ощущения. Слышала, как он говорит во сне на каком-то странном языке...
— Наверное, черногорский или, как там его, сербохорватский, что ли. Звучит весьма необычно.
Алекс запальчиво продолжала:
— Он часто уничтожал письма, чтобы их никто не увидел. Даже мы с мамой.
