крылья.
Дело не в Белом Олене, а в Вархе. Тот, кто там засел, отчаялся освободиться своими силами, и он умеет заставить других исполнять его желания.
— Думаешь, хозяин Вархи ХОЧЕТ, чтобы мы сцепились с Ройгу?
— Это на него похоже, вспомни Арцию, вспомни Эанке… Нидаль, эта чума должна оставаться на цепи до появления Геро. Жаль разлучать ее с Александром, но Ройгу и Варха — ее дело.
— Так спасшая его колдунья?..
— Эстель Оскора… Она, кстати, видела тебя и хотела окликнуть, но ты слишком быстро уехал.
— Проклятый тоже вернулся?
— Да, и я надеюсь на Эрасти, но один раз он уже проиграл не силе, а лжи и предательству. Мы не можем позволить обезуметь всей Тарре, а это неминуемо случится, если Ройгу откроет дорогу вархианскому лжецу.
— Ты прав, — наклонил голову Нидаль, — у нас и впрямь нет другого выхода. Бросим жребий?
— Нет нужды. Я не держу здесь никого, но те, кто готовы к жертве, должны ее принести. Вспомни Кантиску.
— Тогда Ройгу помогали силы извне, даже звезды — и те были на его стороне.
— На стороне фантома, сгустка силы, не имевшего материального воплощения. Сейчас Ройгу один, но он возвращен в наш мир, мы лишены талисмана, а Эстель Оскора будет здесь не раньше, чем через кварту, и то, если пройдет тропой Зеркал. Мы не можем рисковать. Придется бросить в огонь ВСЕ.
Эмзар надел серебряный венец, накинул плащ с взлетающим лебедем и направился к выходу, но на пороге остановился, оглядев озаренную по-весеннему ярким солнцем комнату.
— Знаешь, Нидаль, что мне сказал Рене, когда мы снова встретились?
— Что?
— Что ему никогда не хотелось умирать, а значит, он всегда был счастлив. И он никогда не боялся смерти и не лгал себе, а значит, был свободен. Я тоже счастлив и свободен.
— Я предпочел бы уйти с мечом в руке, но это было бы бессмысленно. Отдать свою Жизнь Силе… Говорят, подобное уже было.
— Да, в одном из вечерних миров. В Песне сказано, что из жертвы родилась победа.
— Хотел бы я знать, какой будет наша Песня.
— Я верю, что ее сложит Нэо, когда вернется. Пойдем, нам пора.
Больше до самого Кольца Эмзар не сказал ни слова. Нидаль тоже молчал, он вообще был молчалив даже для эльфа. Голые ветви деревьев, сверкая, тянулись к высокому небу, в котором не было ни облачка, ни птицы.
В море предвесеннего света эльфийское поселение казалось призраком, видением, навеянным снежной сказкой. Оно и будет призраком, когда опустеет. Эмзар не думал, имеет ли право сделать то, что задумал.
Мысли о цене и средствах хороши для философов, возлежащий среди цветущих кустов и с высоты своего знания и добродетели судящих тех, кто ошибался и умирал, в смертный час думая о чем угодно, но не о том, как заклеймят его будущие мудрецы.
— Илла Реи, — Ариэн Нарсиэль преклонил колени перед владыкой Лебедей, — мы готовы.
— Аэвэ Эстеллиэ, — произнес Снежное Крыло. — Спросите свое сердце еще раз. В любви к жизни нет греха.
Дети Звезд молчали. Решение принято — стражи Вархи уйдут. Одни ждали смерти как освобождения от бесконечной пустоты, другие считали себя в долгу перед Таррой, третьи надеялись на жизнь в Свете, четвертые… Кто прочтет последние мысли и сожаления рожденных вечными и решивших сжечь свои жизни ради ничего не подозревающих смертных.
Солнце Тарры бросало на Лебедей золотые весенние лучи, прощаясь и благодаря. Две сотни эльфов замерли на широкой поляне. Мужчины надели сверкающие, словно сплетенные из льда и солнца кольчуги, на женщинах лучились главные драгоценности Домов. Старейшая из Лебедей, Иллиэль, помнившая то, чего не знал даже Эмзар, опиралась на посох, утративший силу много лет назад, глава дома Ириса, Антэл, поднял меч своего отца, три тысячи лет не покидавший ножен. Амэл Прохладное Утро был в золотистом плаще: его возлюбленная покинула Тарру вместе с Солнечными, осталась лишь память и переживший Разлуку дар. Тамиона Лагариэль распустила лунные волосы, украсив их трепещущими бабочками, а ее сестра Лиа впервые за долгие годы надела ожерелье из серебряных стрекоз — подарок погибшего в Войну Монстров жениха.
Золотую тишину разорвал стук подков. Вардис Роса на Траве и Элэар Журавлиное Перо вызвались встретить Оленя на краю заповедного леса. Сестра Тамионы и Лии казалась испуганной, Элэар владел собой лучше.
— Илла Реи, — Журавлиное Перо отсалютовал Владыке мечом. — Оно остановилось.
— Остановилось, — поднял бровь Эмзар, — для чего?
— Готовится к бою. Это… — Элэар не смог найти подходящее слово. — Оно наливается силой. Оно уже не кажется дряхлым, поводыри едва сдерживают его, а рога скоро упрутся в небо.
Воина прервал исполненный чудовищной злобы и силы визг. Эмзар внимательно посмотрел на Вардис.
— Что ж, больше медлить нельзя, но помните, вы ничего никому не должны. Тарра велика, и на ней есть Лунные острова.
— Нет, — быстро проговорила Вардис, заливаясь румянцем, — мне не страшно, но эта тварь, она… Она слишком отвратительна.
— И поэтому, — Элэар нежно взял девушку за руку, — мы не можем ее пропустить. Илла Реи, можем мы уйти вместе и первыми?
— Да будет так.
Они смотрели друг на друга веками, но не могли понять очевидное. Нужное слово было сказано лишь в последний день. Вардис и Элэар уйдут в Вечность вдвоем, рука об руку, грезя о Любви. Это высшее счастье или высшая несправедливость?
Ройгу исполняется мощи, убивая, но сотня отобранных жизней весит меньше одной, отданной добровольно. Лебеди уходили, улыбаясь друг другу, произнося кто старинные строфы, кто слова любви или прощения. Они уходили, а Эмзар их провожал, принимая прощальный, бесценный дар и отдавая его Кольцу. Визг Ройгу не стихал, тварь стремительно обретала полную силу, и Снежному Крылу не хотелось думать, что то, что они делают, — напрасно, что Белый Олень погасит Пламя Вархи и в мир вырвется зло, безликое и непобедимое, как подлость, зависть и трусость. Если так, умирать нельзя, живыми они нужнее.
Эмзар закрыл глаза Антэлу. Их осталось всего трое. Он, Нидаль и Тамиона. Легкая и непонятная, она заслуживала свое лунное имя. Эмзар никогда не знал, что у нее на душе, когда-то она была подругой Нанниэли, потом Лунная Бабочка и супруга Астени разошлись.
— Я еще не готова, — из-за воплей Ройгу слова едва угадывались.
— Уходи, если пройти берегом Ганы, ты еще…
— Ты не понимаешь, Эмзар, как никогда не понимал. Я люблю тебя и Нанниэль любила.
Наверное, он должен быть потрясен и околдован, в скольких песнях Она признается Ему в любви на смертном пороге, но Лебединый король ничего не чувствует. Только смущение и горечь. Он не был слеп, потому что свет этой звезды ему не нужен.
— Я не могу уйти, не взглянув еще раз в твои глаза.
— Тамиона, я думал, ты все еще оплакиваешь мужа. Жаль, мы не поняли друг друга раньше.
— Ты меня любишь?
— Конечно, — она умрет счастливой, а ему это ничего не стоит.
— Я отдала тебе сердце, жизнь в сравнении с этим такая малость! Пусть пламя Вархи пылает, и я в нем! — тонкие руки легли ему на плечи, Эмзар Снежное Крыло произнес Слово. Тамиона Лунная Бабочка ответила. Солнце тонуло в наползающей мутно-белой пелене, но и сапфировый огонь разгорался все ярче. Эмзар, творя заклятия, не видел, как верх огненной короны на мгновение обрел сходство с ожерельем из синих мотыльков. Тамиона улыбнулась и затихла на руках владыки Лебедей.
