конца, нужно разрушить защиту, а для этого есть единственный способ — погасить силу противника собственной. Затем можно пустить в ход меч.
— Ты так и поступил с Лумэном?
— Да, но это очень больно. Я столетиями учился ходить по земле, и то… К хорошему привыкаешь быстро — после Последнего Греха я забыл, что значит сразу и гореть, и замерзать. Филипп с Анхелем этого и вовсе не знали, разве что хозяин показал им, что будет, решись они на бунт. Нет, Эрасти, никто из Вернувшихся не продержится без защиты столько, сколько нужно, чтоб убить себе подобного, а вот прикончить тело… Филипп мог пожалеть свой родной север, но ты прав — он на цепи, у него нет своей воли, разве что его желания совпадут с желаниями Тартю. Хорошо, гаденыш не знает, какие силы ему подвластны. Особенно после твоего визита…
— Ты противоречишь сам себе. Если б он пустил по моим следам Вернувшихся, ты бы их уже нашел.
— Он бы пустил их по стопам Рафаэля Кэрны.
— А Рафаэль Кэрна для него — это я. Кстати, Анхель держит слово. Он чувствует желания своего хозяина, знает, что я вернулся и видел кошек. Мой бывший брат достаточно умен, чтобы сообразить, что к чему. Если б он захотел оказать Тартю услугу, он бы попробовал меня подстеречь… Или стал разыскивать настоящего маркиза Гаэтано, чтоб заставить меня сорвать маску.
— Ты сам сказал, что Анхель умен, — Рене наконец-то поднялся. — Он знает, что с тобой не справится, да ему это и невыгодно. Он подождет и посмотрит, чем все закончится. Если мы ему позволим.
— Рене, тебе не нравится то, что я затеял. Почему?
— Почему? — Скиталец откинул со лба непокорную прядь. — Потому что ложь идет на пользу лишь мерзавцам. Геро тебе рассказала про Войну Оленя. Мы решили объяснить чудеса вмешательством высших сил, которые, дескать, на нашей стороне. Сначала наша ложь сожрала Максимилиана, потом — победу и наконец всю Арцию. Эрасти, ты рискуешь повторить нашу ошибку
— Ты забываешь об одной вещи, — Проклятый поднес к глазам Черное Кольцо. — Я. На. Самом. Деле. Эрасти. Церна. И я же — пугало, которым клирики стращают непокорных. Это не ложь во спасение, на которой вы попались, а правда, и она способна разнести по кочкам не хуже Дикого Ветра, который так любит Герика.
Анхель заигрался, объявив меня святым, а тогдашний Архипастырь попался, слепив из обученного эльфами прекраснодушного дурачка средоточие Зла и завязав на него все пророчества и проклятия. В Благодатных землях веруют в Триединого и прочих, которых отродясь не бывало, по крайней мере, в Тарре, и в меня. А я — вот он! Дева Онорина избрана Великомучеником Эрасти, и никем другим. Она БУДЕТ творить чудеса своей верой и моим именем, и это будет истиной.
Как ты думаешь, почему орден Эрасти, один из самых многочисленных и почитаемых, не имеет своей магии? Потому что сила молений не оседает в орденской копилке — до нее могу дотянуться только я. Про Проклятого я и вовсе молчу, тут у меня соперников нет: Антипода не представляют, в Темную Звезду не верят…
— Что-то ты зазнался, — попробовал пошутить Рене.
— Тут зазнаешься, — Эрасти вновь посмотрел на свои руки. Глупая привычка, но он слишком часто просыпался в ужасе — ему снилось, что он вновь стад калекой. — Если в Тарру пожалуют Антипод с Триединым, им придется сцепиться со мной — сразу и Святым, и Проклятым.
— Святой освободил узницу, а Проклятый покарал преступного короля?
— Я жду этого разговора второй месяц.
— Думаешь я тебя сужу? Роман прикончил ребенка Ройгу и Эстель Оскоры. Кто знает, что выросло бы из этого существа, унеси Роман и Геро его в Убежище. Сила сама по себе ничего не значит, ты знаешь об этом не хуже моего, но я считаю, что Роман был прав. На его месте я б поступил так же даже в те благословенные времена. Если б можно было вернуться назад, я б, не колеблясь, прикончил многих, пока они еще лежали в колыбели, в том числе и Анхеля, и Лумэна, и Тартю…
— Но ты остановил бы кошек…
— Не знаю!
— А я чуть этого не сделал, но мне удалось СТАТЬ Проклятым, и я выдержал. Выдержу и дальше.
— Раз ты уверен в том, что задумал, делай, а я тебе помогу.
Эрасти вновь тронул перстень:
— Рене, раз уж мы оказались у озера, давай посмотрим на Варху. Здесь нас никто не услышит.
ТАЯНА. ВАРХА
Эмзар шел целую вечность, плохо понимая, где он и что с ним. Жизнь была брошена в Пламя Вархи, и лишь Звездный Лебедь знал, хватит ли ее и других, чтобы не выпустить в мир связанное зло.
Над Ганой угасал предвесенний день, но голубые чуть раскосые глаза, в которых отражались обнаженные стволы в черных разводах, уже ничего не видели. Мысли о Ройгу, Герике, Рамиэрле, Рене путались и тонули в рваной, рыдающей мелодии, а в кромешной темноте вспыхивали и гасли чужие созвездия, похожие то на летящего орла, то на сломанный цветок, то на оскалившееся чудовище. Он отдал Тарре все что мог и даже то, чего не мог, — жизни эльфов, которых провел от безопасности Убежища через кантисское побоище к смерти в зажженном ими же огне.
Заснеженная земля качалась, уходила из-под ног, становилась на дыбы, как норовистый конь, сквозь застилавшую глаза мглу прорывались какие-то вспышки. Три звезды готовы взойти над Таррой… Неужели все зря? Песня делалась все навязчивей, в ней, как в горном потоке, кружились обломки жизни, устремляясь к последнему водопаду. Все пройдет, Эмзар, все пройдет, все уже прошло…
Чужой мир, не заслуживший предательства, мать, последовавшая за своей любовью… «Тебе этого не понять!». Так ли? Может быть, он все же что-то понял? Астени, золотые волосы, синие глаза, глаза Лунного короля, чей-то совет отдать брата смертным, Лунные, скрестившие мечи с Лебедями, мертвый отец на ложе из бледных роз, усталые глаза тех, кто пережил Разлуку. Усталость и пустота и бегство от этой пустоты. Дорога, женщина из рода людей, горная долина… Эмзар Снежное Крыло сделал последний шаг и схватился за ствол высокого бука, вышедшего на опушку впереди своих собратьев. Большая темная птица, укрывшаяся в ветвях, поднялась и, медленно взмахивая крыльями, полетела на запад. Это место ей больше не казалось безопасным.
Эмзар медленно сполз на снег, облепивший могучие корни. За лесом бесновался и визжал безумный древний бог, но Снежное Крыло его не слышал. Рев водопада глушил все прочие звуки, над несущейся в бездну водой сверкала радуга. Эльф чему-то улыбнулся, тонкие пальцы ласково тронули серебристую кору, соскользнули вниз и замерли.
Мелодия рванулась к небесам и рассыпалась искрами, черными и синими. Порыв ветра пришпорил облачных коней, мчавшихся навстречу рассвету. Зашептались проснувшиеся рябины, дрогнули и закачались на тонких серебристых стебельках черные маки, обещая все запомнить и рассказать. На сотканных из ночи лепестках дрожали капли росы, светлые и горькие, как слезы на женских ресницах. Черные цветы в лучах рассвета могут показаться алыми…
С потревоженной ветки осыпался снег, растаяв на еще теплой руке короля Лебедей. Свет Кольца Вархи падал на бледное правильное лицо, играл на гладкой серой коре, делал влажный предвесенний снег еще более синим.
