— Гражина такая же, — перебила меня Ванда, — она злится, потому что не принцесса и потому что Беатку любят больше, чем ее. Мама говорит, Гражину нужно поскорее выдать замуж.
— Я бы на твоем месте за ней приглядывала.
— Чего ее бояться, она же дура! Ну, спустила собак, так сама же перетрусила.
Ванда Гардани еще не знала, что злые, вернее, злобные дуры — одни из самых опасных, но королевне говорить про Гражину было скучно. Она хотела слушать про Рене и Герику, и я рассказала, что могла. Великие братья, я не забыла ничего! Ни своего прихода в Эланд и последних слез, ни дурацкой размолвки на берегу ныне исчезнувшей реки, ни встречи в лесу после кантисской битвы. Я жила своей любовью, как же вышло, что я, не разлюбив Рене, полюбила Сандера? Пусть по-другому, но полюбила, или у любви бессмертных свои законы — для того чтоб родилось новое, старому умирать не обязательно.
— …Вот и все, Ванда. В роду Арроев были и другие истории. Внучка Рене, дочь его сына и Белинды Гардани, полюбила Анри Мальвани, хотя он был старше ее на двадцать лет. Они жили долго и счастливо.
— Ликия, — голосок Ванды дрогнул, — зачем ты это говоришь?
— Чтоб ты знала, что нет ничего глупее слов «не может быть», особенно в любви. Скоро начнется война, кто-то погибнет, а кто-то вернется, потеряв что-то или кого-то…
— Ты думаешь, тебя убьют? — странно, почему она так решила, хотя если под смертью понимать вечную разлуку, меня, безусловно, убьют. — Но ты — женщина, а не воин.
— Ванда, эта война будет непростой. Армии будут сражаться с армиями, но у наших врагов очень сильные союзники. — Что же ей сказать, чтоб не обмануть и не запугать? — Ты слышала о циалианках?
— Они — ведьмы, — уверенно сказала Ванда, — и ты тоже. Ты справишься с ними?
— Я постараюсь, Ванда. Я уйду вместе с армией, но, возможно, мне придется расстаться и с ними. Может быть, мне придется врать или прятаться. Если я не вернусь, ты, когда все закончится, объяснишь Александру, почему я это сделала, и постараешься ему помочь. Обещаешь?
— Ты гадала?
— С чего ты взяла?
— Ты ЗНАЕШЬ, что с тобой будет!
— Да, я знаю, что со мной будет. Я отпущу Александра в счастливую, человеческую жизнь, пусть радуется, надеется, имеет наследников…
— Гадание — это глупости. Судьба не всесильна, что бы про нее ни говорили, но Александр Тагэре должен знать, что я его не предала. Я хочу, чтобы рядом с ним была ты, а не, скажем, Гражина.
— Ты — ведьма, — повторила Ванда, — ты узнала, что я поклялась не выходить замуж, потому что нет никого лучше дана Шандера, а он любит тебя. Но я не хочу, чтоб тебя убили циалианки. Не хочу!
— Я тоже этого не хочу, но ты все-таки обещай.
— Честью Гардани клянусь, если ты не вернешься, я скажу дану Шандеру, что ты его любишь, и…
— И заставишь его полюбить жизнь и тебя. Ты это сможешь.
ЮЖНЫЙ КОРБУТ. ГАР-РЭННОК
Александр Тагэре долго смотрел на казавшееся настоящим закатное небо, в котором кружила Белая Стая, и не мог наглядеться. Окажись он в храме Ушедших, ничего не зная об эльфах, он бы точно сошел с ума от красоты и золотой осенней грусти. Здесь орки почитали, погибших богов, вождей и героев, среди которых были не только горцы, но и люди, и эльфы.
Теперь Сандер знал, кто нарисовал столь поразившую его святую Ренату в храме Триединого и карточную колоду, найденную им во Фло. Клэр Утренний Ветер — так звали художника, расписавшего храм в память обо всех погибших. Александр надеялся с ним познакомиться, но сейчас Утренний Ветер, заменивший исчезнувшего Романа, где-то скитался. Где-то? Скорее всего, в Арции.
— О чем задумался? — Ежи Гардани тронул гостя за рукав, — Посмотри лучше, как Инта похожа на Ликию, а сын Омма на твоего предка! Это неспроста — Год Трех Звезд просыпается и Старая Кровь ищет друг друга.
— Ты о чем?
— Ты — потомок Рене Счастливого, значит, в тебе течет кровь Первых Владык Тарры. А Ликия — одно лицо с Интой, значит, и она тоже. Теперь понял? Ваш союз не случайность, и неважно, где ты ее встретил, в Тарре нет рода выше, чем дети Инты.
— Мне все равно, какого она рода, — улыбнулся Александр, позволяя Ежи увлечь себя на улицу, — давно хотел тебя спросить, ты веришь в гоблинских богов, твой отец — тоже, но в Гелани полно иглециев…
— Ах, ты об этом, давай погуляем, я тебе все расскажу, все равно до пира делать нечего. Лучше нам как следует проголодаться, а то вечером по целому кабану придется проглотить. Со шкурой и копытами.
Сандер усмехнулся. Разумеется, таянский принц не заменил да и не мог заменить ни Сезара, ни Рито, ни погибших на Гразском поле, но Ежи стал ему другом, и дружба эта уже прошла испытание войной. Арциец с удовольствием последовал за Гардани на гору Памяти. Сначала они шли, болтая о всяких пустяках, потом подъем стал круче и разговоры сами собой увяли.
Друзья карабкались по узкой тропинке, то и дело норовившей выскользнуть из-под ног. Шуршали осыпавшиеся камешки, доцветал горный шиповник, на солнце грелись ящерицы с рыжими пятнами над глазами. Александр с детства обожал лазать по скалам, и прогулка вызвала у него очередной приступ глупого, необузданного счастья. Ему было стыдно, ведь тем, кого он оставил за перевалом, приходилось невесело. Сезар воюет, Рито ходит по лезвию ножа, что с Шарло и Катрин — неизвестно, страной заправляет ничтожество, с которого клирики и ифранцы за помощь сдерут семь шкур, а отдуваться придется Арции. В такое время король не может быть счастлив, а ему хочется петь. Ликия вернула ему не только жизнь, но нечто большее… Надо же, они — родичи, он ей расскажет об этом, когда вернется в Гелань.
Тропинка затерялась в кустах ежевики, но рыцари продолжали идти вперед, хотя колючие плети изо всех сил цеплялись за одежду.
— Чего ей надо? — возмутился Ежи, пытаясь освободиться от особо нахальной ветки.
— Наверное, хочет нас угостить. Смотри, сколько ягод.
— А ведь верно.
Они лакомились терпко-сладкими ягодами, как мальчишки, и им улыбалось солнце позднего лета. Большой глянцевый уж, обитавший в гуще ежевичника, не выдержал поднятого шума и, возмущенно шипя, отправился прочь, вызвав очередной приступ веселья. Когда арциец и таянец выбрались из ягодника на вершину, солнце начинало клониться к закату. Первые серебряные лиственницы у храма были посажены шесть сотен лет назад, но огромное дерево на вершине горы было старше. У его корней лежал растрескавшийся валун, на котором попытался найти приют несчастный уж. Бедняге вновь пришлось спасаться бегством.
— Хочешь? — Ежи протянул плоскую фляжку с царкой, верную спутницу каждого «Серебряного» или «Золотого». Тагэре отпил из горлышка и вернул приятелю. — Ты хотел поговорить о святых и прочей дребедени?
— Хотел, — кивнул головой Тагэре, любуясь облитыми золотом горами, — ваши края у нас называют
