Отлученными, но в прежние времена Таяна и даже Тарска были в лоне Церкви Единой и Единственной.
— Были, до Тиберия, — подтвердил Ежи, — знаешь про него?
— Нас учили, что он был благочестивым и невинно убиенным, но тут я узнал…
— …что Тиберий был мерзкой тварью, с потрохами продавшейся Годою. Один ублюдок самочинно провозгласил другого кардиналом, а на самом деле Архипастырь Феликс отдал посох Эланда, Таяны и Тарски Максимилиану. Во время Войны Оленя тот принял сторону Рене Арроя, но потом…
— Ему очень захотелось стать Архипастырем? — предположил Сандер.
— Так захотелось, что Феликс заболел и умер. Роман Ясный считал, что смерть не была случайной, но бросить обвинение в лицо Максимилиану никто не решился. Доказательств не было, а поставить все на кон и сцепиться с бывшим союзником, ставшим убийцей, император не рискнул. Завладев Посохом, Максимилиан начал правдами и неправдами укреплять власть Церкви, но у него было два сильных противника. Иоахиммиус Гидалский и кардинал Таяны, Тарски и Эланда, поставленный покойным Феликсом. Он был таянцем по происхождению и состоял в родстве с Шандером Гардани, а герцог не мог простить Максимилиану Феликса и лжи.
— Как звали таянского кардинала?
— В миру Балаж Ракаи, после пострига он принял имя Бенедикта. Когда Максимилиан сначала осторожно, а потом все нахальней принялся переписывать историю, а циалианки стали ему помогать, Бенедикт выступил против. Один из всего конклава. Он тоже был должен умереть, но Роман был рядом, и у Максимилиана ничего не вышло. Стало ясно, что Кантиска становится опасным местом для тех, кто не согласен с Его Святейшеством. С тех пор Бенедикт Таяну не покидал, между ним и Максимилианом началась тайная война. Низложить своего врага Архипастырь не мог, это вызвало бы слишком большой шум, к тому же был кое-кто, кого Максимилиан боялся.
— Эльфы?
— Да, и особенно Роман. Он настаивал на том, что с Максимилианом и его политикой нужно кончать, в Эланде и Таяне считали так же.
— А в Арции?
— Император почти согласился пойти против Церкви, но тут очень кстати умерла его жена, Белинда Гардани, и Рене Смелый отступил. В Арции Церковь продолжала гнать свою линию, но в Эланде и Таяне ей воли не давали. Сын Шандера Гардани Стефан был сильным человеком. Поняв, что в империи творится что-то странное, он сделал то, что нас и спасло. Стефан провозгласил себя королем, хоть и союзным Арции, но суверенным, а Бенедикт объявил, что таянские клирики выходят из-под руки Кантиски.
— Но отлучены вы были много позже.
— Верно. Максимилиан до колик боялся появления в Святом граде «Божьих вестников», но эльфы были заняты Вархой, а Роман и Клэр не могли воевать с Церковью без поддержки Мунта. Так тянулось еще двести лет, Арция потихоньку сходила с ума и распадалась на куски, мы держались. Потом на нас натравили Западную Фронтеру.
— Западную?
— Восточная — это почти что Таяна, разве что имена отличаются да и то не слишком. Завгородни и Лодзии — фронтерцы, но они — свои.
— Я понял, — кивнул головой Александр, — но я спрашивал о другом. Не о том, как вас отлучили, а о том, во что вы верите?
— А вы? — лукаво улыбнулся Ежи.
— Мы? — Сандер немного растерялся. — В Триединого, наверное.
— Ты веруешь в «Триединого, всемогущего и всеблагого, жизнью нас одарившего» и так далее? Ты ему молишься?
— Сейчас — нет. Раньше, когда был маленьким, — Александр собрался с мыслями, — я просил Триединого сделать меня таким, как все, просил вернуть отца и брата, а потом как-то перестал… Может, дело в том, что я встретил Романа Ясного, хотя нет… Тогда я уже не молился.
— Не молился или не верил?
— Я понял, что мне никто не поможет, но дальше как-то не думал. Моя семья всегда принадлежала Церкви Единой и Единственной, хотя теперь я вижу, мы просто исполняли то, что заведено. — Сандер задумчиво накрутил на палец темную прядь. — И все же очень многим в жизни я обязан именно клирику. Евгений был кардиналом Арции, но о Триедином со мной не говорил, только о земном… Верил ли отец, не знаю, но матушка верила, хоть и не любила циалианский орден.
— Триединого нету, Шандер, — просто сказал Ежи, — это выдумка. И Баадука с его Всеотцом нет, и хаонгского Созерцателя, и сурианских божков… Тарру создали боги гоблинов, потом пришли другие, привели с собой эльфов и истребили первых богов. Чужаки правили Таррой, потом куда-то ушли, бросив все на произвол судьбы, но люди не могут не молиться, и они придумали себе таких богов, которые им понятны, а клирики появились сами. Был бы мед, а мухи найдутся…
— Но в Гелани на каждом углу иглеции.
— Верно, — таянец вынул саблю и начал что-то чертить на песке, — в семье Гардани заведено смотреть правде в лицо, но это не значит, что нужно лишать надежды других. Без богов обойтись можно, без церкви — нет. Надо именовать детей, хоронить покойников, соединять молодоженов. Рысьи когти! Человеку нужно место, где можно поплакать, пожаловаться, прощения попросить. Наши клирики страну не губят, а людям с ними легче, проще и понятнее. Поговори с отцом, если хочешь, или с Геланским епископом Львом, я могу только за ними повторять.
— Повтори, — улыбнулся Сандер.
— Изволь. Отец говорит, что одному, чтобы не украсть, хватает совести, другому нужен стражник, а третьему — страх божий. Кто-то может тащить свою беду на себе, кто-то ее свалит на соседа, а кто-то на бога. Беды от этого никакой.
— Ты так думаешь? — Александр закинул голову, подставляя лицо заходящему солнцу. — Наверное, ты прав, когда говоришь о людях вообще, но некоторым легче знать правду. Какой бы она ни была. Я мало думал о Триедином, но раз ты говоришь, что мы одни…
— Одни? — Анджей вбросил саблю обратно в ножны. — Если бы это было так! То, что мы знаем, мы знаем от эльфов. Думаю, отец не рассказал тебе всего, потому что Лебединый король это сделает лучше.
— Об этом мы с ним не говорили.
— Значит, поговорите. Триединый — выдумка, зато есть другие…
— Другие? И кто же?
— Всех не знают даже Лебеди, но, похоже, это не боги нам помогут, а мы им. Все это слишком сложно, я мало что понимаю, но Тарра висит на волоске, и этот волосок — мы. Даже странно, — таянец невесело улыбнулся, сразу став старше своих двадцати семи, — мы, и вдруг — спасители всего сущего.
— Наверное, — предположил Тагэре, — это потому, что Триединого нету, а мы — есть. Я бы хотел, что б и вправду над нами был кто-то мудрый и милосердный, я всегда хотел быть вассалом достойного сюзерена, а не королем, не вышло… Если не будет другого выхода, придется держать Тарру на плечах, но, может быть, все не так страшно?
— Может быть, — не стал спорить Гардани, — я не силен в этих вещах. Правду сказать, мне и самому в голову не лезет, что Тарра может погибнуть, но ты спросил, во что мы верим, а мы верим в то, что со злом нужно драться самим, а не просить помощи у тех, кому и так тяжело.
ИФРАНА. АВИРА
