«потребность верить»; разновидности транса, гипноз и внушение; паранормальные явления, исцеления верой…
Вчитываясь в бесчисленные толкования, объяснения и теоретические рассуждения, она старалась сохранить объективность и непредвзятость и все же, как и большинство людей до нее, пришла к выводу: научные знания в этой области слишком ничтожны, чтобы можно было вывести окончательное суждение. Она купила несколько номеров журнала «Новости парапсихологии» и «Два мира» — и сразу поняла, что напрасно. Вся эта писанина показалась ей вульгарной и откровенно тенденциозной, а безвкусные заголовки статей отбивали охоту читать сами статьи: «Загробная жизнь в ваших руках», «Царствие небесное ждет всех желающих», «Могила — не конец», «На спиритических сеансах: мир духов готовит грандиозное мероприятие». Не лучше были и такие шедевры: «Концерт в потустороннем мире», «В мире духов нет ни бедных, ни богатых» или «Теперь я верю: матушки дух моей послал мне весть».
Просмотрев еще раз перечень своих сомнений и недоумений, вызванных сеансами мадам Бланш, мисс Рейнберд заключила, что пока их прекрасно можно объяснить без всякого спиритизма. Она была готова признать, что мадам Бланш действительно впадала в транс и что ума и воображения ей не занимать. Не исключено, что мадам Бланш, сама того не ведая, склонна к самообману. И почти наверняка у нее имеются какие-то телепатические способности. Источники информации у нее, вне всяких сомнений, земные. Даром исцеления она, безусловно, обладает, но нельзя исключить и того, что мисс Рейнберд и сама легко поддается внушению. Это как у детей: бывает, ребенок ушибет пальчик и сразу в рев, но если ему сказать: «Сейчас поцелую, и все пройдет» — то, как правило, больше ничего и не требуется. Вообще, читая и размышляя о спиритизме, она все чаще видела в нем что-то ребяческое. Хотя, конечно, та же Бланш, а вернее, ее несносный зануда Генри не преминули бы прокомментировать это так: «Доколе каждый из нас не вернется к первозданной чистоте невинного младенца, нам не откроется истина, и Врата Высшего Знания не распахнутся перед нами». Она даже хихикнула, произнеся про себя эту тираду. Тем не менее сущность спиритизма оставалась для нее загадкой, и она могла лишь повторить, что вынести окончательное суждение не представляется возможным.
Эта неопределенность не помешала ей, однако, принять определенное решение относительно дальнейших сеансов с мадам Бланш. Что дали эти сеансы? На примитивном уровне они ее позабавили. Если же говорить о более серьезных вещах, мадам Бланш бесспорно помогла ей справиться с мучительной бессонницей и избавила от тревожных снов, связанных с Гарриет. По-видимому, эта неблагоприятная полоса явилась следствием общего упадка сил, умственных и физических — такое часто бывает зимой. Теперь же, когда в дверь стучится весна и не за горами благодатное лето (смотри-ка, получается не хуже, чем у Генри!), ее самочувствие резко улучшилось — настолько, что она готова была корить себя за временную слабость, какой представлялось ей сейчас ее тогдашнее состояние. Да, она старая женщина, но не из тех легковерных старух, которых ничего не стоит обвести вокруг пальца. Кстати, мадам Бланш приписывает Генри строительство знаменитого Клифтонского моста в Бристоле вместе с Брунелом в тысяча восемьсот каком-то году. Что ж, все эти сведения наверняка почерпнуты из энциклопедии или, какой-то другой книги, с которой сверилась мадам Бланш, когда решила сделать из Генри инженера — путейца.
Нет, довольно, пусть мадам Бланш проведет сегодня свой сеанс, а затем она скажет ей — вежливо, но твердо — что больше в ее услугах не нуждается. И они в расчете: те пятьдесят фунтов, которые она дала мадам Бланш, более чем достаточная плата. Лучше всего раз и навсегда выкинуть из головы Гарриет — и тем более Шолто. Чем реже она будет вспоминать о нем, тем лучше. А насчет угрызений совести из-за сына Гарриет… Право, что только на нее нашло? Какая-то столетней давности история, не имеющая к ней ни малейшего отношения. Надо, пожалуй, перечислить солидную сумму в Фонд спасения детей и поставить на этом точку.
В силу целого ряда причин сеанс в этот день вызвал у мисс Рейнберд раздражение. Начать с того, что мадам Бланш явилась в смехотворно короткой юбке, если учесть се возраст и комплекцию, и тонком джемпере в обтяжку; ворот джемпера под ее двойным подбородком скатался в тоненький валик, а неизменный жемчуг свисал длинной петлей чуть не до колен. Накрашена она была ярче, чем всегда, и мисс Рейнберд подумала: уж не выпила ли она? Бланш — таки выпила. По дороге в Рид-Корт она подвезла Джорджа до «Гросвенора» в Стокбридже, и там они перехватили по порции джина. Вечером они договорились вместе поужинать в «Фазане» — на полпути к дому, между Стокбриджем и Солсбери. Дальше — больше. Генри, как назло, был в ударе. Описывая процветания Рональда Шубриджа, он не стал его сравнивать (вопреки ожиданиям мисс Рейнберд) с безмятежно зеленеющим лавром, а упирал на его трудолюбие, ум и дальновидность. Ну, а мальчик, понятное дело, рос, мужал и постепенно занял место рядом с отцом, и глаза его горели одним желанием — быть достойным своих родителей. Гарриет сама не явилась, но направила сестре сообщение об Эдварде Шубридже, и мисс Рейнберд была вынуждена признать, что звучало оно вполне в стиле Гарриет: «В юности он был сказочно хорош! Как молодой бог! Светловолосый, загорелый, мускулистый… Ах, Грэйс! Как жаль, что ни ты, ни я его тогда не знали! Какое это было бы счастье, с какой радостью смотрели бы мы в будущее, сознавая, что нам есть ради кого жить! Слава богу, он унаследовал мою внешность». И, слава богу. Генри скоро переключился на описание последнего пристанища Рональда Шубриджа и его супруги ( вернее, их бренных тел)…, скромное сельское кладбище в Суссексе, у подножия холмов, над которыми в голубой небесной лазури жаворонки поют оссану, прославляя Божье творение (мисс Рейнберд терпеть не могла тавтологий!) и где тисы и лиственницы бросают прохладную тень на зеленый ковер под ногами и древние, поросшие мхом, могильные плиты.
Нет, наверное, что-то затмило ей разум, подумала про себя мисс Рейнберд, если она могла так долго терпеть эту чепуху. Хорошо хоть, что Шубриджей уже нет на свете — надо полагать, сведения у мадам Бланш достоверные. Будь они живы, они еще могли бы при желании доставить ей неприятности. Между тем Генри продолжал разливаться соловьем: своим прочувствованным голосом, в котором мисс Рейнберд уловила интонации самой Бланш, он вещал, как молодой Эдвард Шубридж буквально притягивал к себе других, таких же молодых людей — подобно цветку медоноса, притягивающему пчел. Мисс Рейнберд, несмотря на статус старой девы, была неплохо осведомлена о том, что в современном обществе в сфере интимных отношений наблюдается большое разнообразие. Она отметила про себя, что картинка, которую нарисовал Генри, мягко говоря двусмысленна: но едва ли у нее успела промелькнуть эта мысль, как Генри объявил, что Суд Высшего Добра наконец принял решение. Рональд Шубридж и его супруга, представ перед судом, заявили, что их эфирное блаженство бесконечно умножилось бы, если бы мисс Рейнберд отыскала их дорогого мальчика, восстановила его законные права на наследство и вернула его в лоно родной семьи, — жизнь наполнилась бы для нее новым смыслом, и она прожила бы остаток своих лет, окруженная теплом и заботой благодарного племянника. Он много путешествовал по свету, но срок его странствий истекает. Скоро Рид-Корт огласится веселым звонким смехом и топотом юных ног, ибо он приведет с собой сына. Эта перспектива не слишком обрадовала мисс Рейнберд. Мальчишка все верх дном перевернет! Известное дело: грязные следы на паркете, на ступенях парадной лестницы, следы велосипедных шин на лужайке перед домом поломанные кусты в саду… И произношение у него наверняка безобразное, теперь все так говорят, даже отпрыски ее респектабельных и состоятельных друзей… А на кого они все похожи? Чистые цыганята, даром что учатся в Мальборо да Веллингтоне, и чем старше, тем хуже: в университете связываются с такими же беспутными девицами, и начинают принимать наркотики, и без конца устраивают какие-то марши протеста против неизвестно чего, вместо того, чтобы сидеть за книжками… Между тем Генри завершил свою тираду: «… Их путь предопределен — они вернутся, как возвращаются весной ласточки, истомившиеся от знойного африканского солнца, когда они летят на север, домой, стремясь под сень своей благословенной родины».
Мадам Бланш вышла из транса и сказала, что ничего не помнит. Какую-то долю секунды мисс Рейнберд колебалась. Неловко все-таки вот так прямо указывать на дверь. Конечно, можно относиться ко всему этому как к невинному развлечению, в котором есть и приятные, и неприятные моменты, но продолжать сеансы ради развлечения значило бы уронить себя в собственных глазах. Она налила себе и гостье хересу, вернулась на место, сделала несколько глотков и наконец решилась действовать напрямик:
— Мадам Бланш, я, видимо, должна… Но Бланш сразу ее перебила:
— Нет-нет, мисс Рейнберд, не нужно ничего говорить. Все то время, что пребывала во власти Генри, я чувствовала это. Я пребывала вне своего тела, предоставив его целиком в распоряжение Генри, но я его не слышала. Я слушала только вас.
