Он помолчал, а потом сказал:
– Ты не испугался. Тебе было больно, но не страшно. – Он откинулся на мешки и заложил руки за голову. Я решил, что разговор окончен.
– Дело в том,– сказал он вдруг, глядя на крышу веранды, – что любой человек может «увидеть» стража. И кое-кому он представляется страшным чудовищем до небес. Тебе повезло: ты увидел всего- навсего тридцатиметрового зверя. А между тем секрет прост.
Он умолк и стал напевать себе под нос какую-то мексиканскую песню.
– Страж того мира – всего-навсего комар, – произнес он медленно, как бы вслушиваясь в свои слова.
– Не понял, – сказал я.
– Страж того мира – всего-навсего комар, – повторил он. – Вчера ты встретился с комаром, и этот комар будет стоять у тебя на пути, пока ты его не одолеешь.
Сначала я отказывался верить его словам. Но затем, припомнив увиденное, был вынужден признать, что сначала видел комара, а потом передо мной возникло чудовище.
– Но каким образом комар мог причинить мне такую боль? – спросил я.
– Это был уже не комар, – ответил дон Хуан, – а страж того мира. Когда-нибудь у тебя, быть может, достанет смелости его победить. Не сейчас. Сейчас для тебя это тридцатиметровый зверюга, брызжущий слюной. Но довольно разговоров! Не такой уж это подвиг – увидеть его. Если хочешь узнать стража лучше, ищи его снова.
Через два дня, 11 ноября, я курил опять. Я сам попросил дона Хуана об этом, чтобы еще раз встретиться со стражем, хотя сделал это не сразу, а после долгих раздумий. Мое любопытство перевесило страх перед утратой ясности сознания.
Ритуал был прежним. Дон Хуан набил трубку и, после того как я кончил курить, вычистил ее и убрал.
На этот раз дымок действовал гораздо медленнее. Едва я почувствовал головокружение, как дон Хуан подошел ко мне и, поддерживая голову, помог улечься на левый бок. Он велел вытянуть ноги и расслабиться, а затем взял меня за правую руку и повернул ее так, чтобы ладонь опиралась о циновку и на нее приходилась вся тяжесть тела. Я покорно подчинился ему.
Потом старик уселся напротив и посоветовал ни о чем не думать. Сказал, что скоро явится страж и что на этот раз у меня есть все шансы его
Едва он кончил говорить, как я почувствовал, что тело мое онемело. Я хотел сказать, что не могу подняться, так как не владею мышцами, но не смог произнести ни слова. Кажется, дон Хуан это предвидел и сказал, что все дело – в воле. Он напомнил, что когда несколько лет назад я курил впервые и упал, то поднялся благодаря своей воле. Я поднял себя мыслью – и это единственный способ встать.
Но я его не слушал, так как не мог вспомнить, как я действовал в тех обстоятельствах. Меня охватило отчаяние, я закрыл глаза.
Дон Хуан схватил меня за волосы, встряхнул и велел открыть глаза. Я не только открыл их, но и, к собственному удивлению, вполне членораздельно произнес:
– Не знаю, как я тогда встал.
Голос звучал монотонно, но был несомненно моим, а ведь только что я был уверен, что не могу говорить! Дон Хуан рассмеялся.
– Это не я говорил, – сказал я и снова поразился, услышав себя.
Говорить в таком состоянии мне понравилось. Я хотел попросить дона Хуана объяснить, как это получается, но на этот раз не смог произнести ни слова. Я изо всех сил старался заговорить – безрезультатно. Наконец сдался – и в то же мгновение непроизвольно вымолвил:
– Кто это говорит? Кто это говорит?
Дон Хуан захохотал, шлепая себя по бедрам. По-видимому, я мог произносить простейшие фразы, если точно знал, что хочу сказать.
– Это я говорю? Это я говорю? – спросил я. Дон Хуан заявил, что, если я не перестану валять
дурака, он оставит меня одного.
– Я не валяю дурака, – возразил я. Действительно, я был серьезен. Сознание было ясное, но тела я по-прежнему не чувствовал, не мог управлять им, зато мог разговаривать. Мне пришло в голову, что если я могу говорить, то смогу и встать.
– Встать! – приказал я себе и в мгновение ока оказался на ногах.
Дон Хуан удивленно покачал головой и вышел из дому.
– Дон Хуан! – трижды прокричал я. Он вернулся.
– Уложи меня, – попросил я.
– Сам ложись,– сказал он. – Похоже, у тебя это отлично получается.
Я приказал себе: лечь! И тут же перестал что-либо видеть, но через некоторое время различил стены комнаты и увидал дона Хуана. Должно быть, я упал лицом вниз, а дон Хуан перевернул меня.
– Бла-го-да-рю, – по слогам произнес я.
– Не сто-ит то-го, – передразнил он со смехом и принялся растирать мне руки и ноги какими-то листьями.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Я тебя растираю, – ответил он, подражая моему монотонному голосу, и рассмеялся. Его тело содрогалось от смеха, а глаза глядели ласково и сияли. Я тоже хотел смеяться с ним, но не мог. Вдруг на меня накатило веселье, и я засмеялся, но таким ужасным смехом, что дон Хуан оторопел.
– Пойдем-ка лучше в канаву, – сказал он, – а то доконаешь себя своим шутовством.
Он поднял меня и велел пройтись по комнате. Шаг за шагом я стал ощущать ноги, а потом и все тело. На плечи навалилась непомерная тяжесть, что-то сильно давило на темя.
Дон Хуан отвел меня за дом и спихнул в канаву, прямо в одежде. От холодной воды сразу полегчало.
Вернувшись в дом, я переоделся, сел на циновку и снова почувствовал какое-то отчуждение, желание молчать. На этот раз сознание не было ясным и сосредоточенным; меня охватили меланхолия и усталость. Потом я заснул.
Утром мы с доном Хуаном отправились на окрестные холмы собирать травы. Прошли километров десять. Я очень устал, присели отдохнуть. И тут дон Хуан сказал, что доволен моими успехами. .
– Сейчас-то я уверен, – сказал я, – что говорил сам. А тогда готов был поклясться, что говорил кто-то другой.
– Ну конечно сам, – подтвердил дон Хуан.
– Почему же я себя не узнал?
– Это все дымок… Человек может говорить и не замечать этого; перенестись за тысячу километров и тоже не заметить. Так же проходят сквозь предметы. Дымок лишает человека тела; делает его свободным, как ветер. Даже свободнее – ветер могут остановить скала или стена. Дымок делает человека свободным, как воздух. Еще свободнее – воздух можно замуровать, и он станет затхлым. Если твой помощник – дымок, тебя невозможно ни остановить, ни запереть.
От его слов мне стало неловко, будто я в чем-то провинился.
– Дон Хуан, неужели все это возможно на самом деле?
– А ты как думаешь? Или тебе удобнее считать, что ты сошел с ума? – язвительно спросил он.
– Ты легко принимаешь такого рода вещи, а я не могу.
– Мне тоже непросто, мы с тобой на равных. Такие вещи одинаково трудно принять и тебе, и мне, и кому угодно.