Особая реальность (перевод Останина и Пахомова)

– Но ты-то здесь как рыба в воде.

– Да, но чего мне это стоило? Я должен был бороться – и, пожалуй, еще больше, чем ты. Тебе невероятно везет. Ты не представляешь, с каким трудом далось мне то, чего ты достиг вчера. Тебе на каждом шагу что-то помогает, иначе не объяснишь ту легкость, с какой ты познаешь силы. Так было с Мескалито, так и сейчас, с дымком. Ты владеешь редким даром. Вот об этом и думай, а прочие мысли отбрось.

– Послушать тебя, так все просто, – сказал я. – А на деле совсем не так. Я разрываюсь на части.

– Ничего, скоро соберешь их вместе. Ты совсем не думаешь о своем теле. Потолстел… Я не хотел это говорить. Негоже говорить другим, что им делать. И столько лет не появлялся!.. Помнишь, я говорил когда-то, что ты вернешься? Вот ты и вернулся. Со мной было то же самое – однажды я забросил учебу на пять с половиной лет.

– Почему?

– По той же причине, что и ты: разонравилась.

– А почему вернулся?

– А ты почему? Потому что иного пути в жизни нет.

Эти слова меня потрясли. Я и сам пришел к мысли, что, пожалуй, иного пути в жизни нет, но никогда и ни с кем ею не делился. И вдруг дон Хуан высказал ее слово в слово.

Я долго молчал, а потом спросил:

– Чего же я достиг вчера?

– Смог встать, когда захотел.

– Но я не знаю, как мне это удалось!

– Чтобы научиться, требуется время. Главное, ты знаешь, как это делается.

– Не знаю!

– Неправда, знаешь!

– Дон Хуан, уверяю тебя…

Он не дал мне закончить – поднялся и вышел.

Позже мы снова заговорили о страже того мира.

– Если считать, что все, что я испытал, существует на самом деле, – начал я, – тогда страж – гигантское чудовище, способное причинять неимоверную боль. И если поверить, что усилием воли можно переноситься на огромные расстояния, то отсюда следует вывод: усилием воли я могу заставить это чудовище исчезнуть. Верно?

– Не совсем, – возразил дон Хуан. – Усилием воли ты не заставишь стража исчезнуть, но можешь не позволить ему причинить тебе вред. Если это удастся, путь открыт: ты минуешь стража, и он тебя не тронет, даже не сможет приблизиться.

– А как это сделать?

– Ты уже знаешь. Теперь нужна только практика.

Я сказал, что мы недопонимаем друг друга, так как по-разному воспринимаем мир. Для меня знать что-либо – это четко осознавать, что именно я делаю, и при желании суметь повторить. Так вот: я не имею ни малейшего представления о том, что делал под влиянием дымка, и не смог бы повторить те действия, даже если бы от них зависела моя жизнь.

Дон Хуан внимательно посмотрел на меня, потом снял шляпу и почесал голову, как делал всегда, когда хотел выразить изумление.

– Зато ты можешь нагородить уйму слов, ничего при этом не сказав. Не так ли? – рассмеялся он. – Я уже говорил: чтобы стать человеком знания, надо все время к этому стремиться. А ты стремишься к тому, чтобы заморочить себе голову загадками. Всему ищешь объяснение, как будто мир состоит из вещей, поддающихся объяснению. Сейчас ты столкнулся со стражем. Кроме того, ты должен научиться передвигаться усилием воли. А тебе приходило в голову, как мало вообще в мире можно объяснить? Когда я говорю, что страж загораживает тебе путь и действительно может тебя погубить, я знаю, что говорю. И когда говорю, что можно двигаться усилием воли, тоже знаю, что говорю. Я собирался шаг за шагом учить тебя двигаться, но, оказывается, ты и сам знаешь, как это делается.

– Честное слово, не знаю, – возразил я.

– Знаешь, дурья башка! – строго сказал дон Хуан и улыбнулся. – Ты напоминаешь мне одного парня по имени Хулио. Как-то его посадили на комбайн. И представь себе: он мастерски управлял машиной, хотя никогда раньше не имел с ней дела!

– Кажется, я догадываюсь, что ты имеешь в виду. И все же сомневаюсь, что смогу проделать это снова, так как не понимаю, как я это делал.

– Плохой колдун берется объяснить все на свете, но сам не верит своим объяснениям, – сказал дон Хуан. – Поэтому все у него – колдовство. Ты не лучше: стараешься объяснить все по-своему, а своим объяснениям не веришь.

8

Неожиданно для меня дон Хуан поинтересовался, не собираюсь ли я домой в конце недели. Я ответил, что думаю отправиться в понедельник утром. Дело было около полудня в субботу, 18 января 1969 года. Мы сидели на веранде: отдыхали после похода по холмам.

Дон Хуан встал и ушел в дом, а вскоре позвал меня. Он сидел посреди комнаты, рядом лежала моя соломенная циновка. Жестом предложив мне сесть, он молча развернул холстину с трубкой, вынул трубку из чехла, набил куревом и разжег,

Дон Хуан не стал спрашивать, хочу ли я курить, а просто подал мне трубку и велел затянуться. Он верно угадал мое страстное желание побольше узнать о страже. Я не заставил себя ждать и без лишних уговоров быстро выкурил трубку.

Реакция была такой же, как и раньше, и дон Хуан вел себя по-прежнему, но на этот раз он не помогал мне, а просто сказал, чтобы я оперся правой рукой о циновку и лег на левый бок-, и посоветовал сжать руку в кулак.

Я последовал совету. Опираться кулаком оказалось легче, чем ладонью. Спать совсем не хотелось; сначала было тепло, но вскоре я перестал что-либо чувствовать.

Дон Хуан лег на бок лицом ко мне, подперев голову правой рукой. На этот раз я не испытывал ни малейшего беспокойства; наоборот – пребывал в полном покое.

– Как хорошо! – произнес я. Дон Хуан вскочил на ноги.

– Перестань болтать чепуху! – прикрикнул он. – Помолчи, а то растратишь все силы на разговоры и страж раздавит тебя как букашку. – Он засмеялся, но тут же прервал смех. – Не разговаривай больше, – сказал он строго.

– И не собираюсь, – возразил я; и это было правдой.

Дон Хуан оставил меня и отправился за дом. Вскоре я заметил, что на циновку сел комар. Это вызвало неизвестное мне ранее беспокойство – смесь восторга, боли и страха. Я понимал, что сейчас на моих глазах совершится нечто невероятное. Комар, стерегущий иной мир! Я чуть не рассмеялся, но тут же сообразил, что смех может повредить: я прозеваю момент перехода, суть которого собираюсь уяснить. В прошлый раз я разглядывал комара левым глазом – и вдруг оказалось, что стою на ногах и смотрю обоими глазами. Я не уловил, как это произошло.

Комар ползал по циновке прямо перед моим лицом, и я следил за ним обоими глазами. Вскоре он подполз так близко, что я мог видеть его лишь одним глазом. Едва я изменил фокус, как тут же понял, что стою на ногах – и обнаружил перед собой огромного зверя! Он был блестяще-черный, покрытый спереди пучками длинных черных волос, которые, словно иглы, торчали из-под каких-то гладких, поблескивающих чешуек. Туловище – массивное, толстое, округлое; крылья – короткие и широкие; два белых глаза навыкате и продолговатая морда. На этот раз он походил на крокодила. Кажется, у него были длинные уши или рога; из пасти текла слюна.