Сила безмолвия (перевод 2001 И.Старых)

как если бы дух находился в засаде, а затем обрушивался на нас, как на свою добычу. Маги говорят, что нисхождение духа всегда незаметно. Оно случается, когда кажется, что вообще ничего не случилось.

Я начал сильно нервничать, почувствовав по тону дона Хуана, что он собирается в подходящий момент чем-то ошеломить меня.

Он спросил, помню ли я момент, когда дух обрушился на меня, закрепив устойчивость моего соединения с абстрактным.

Я не имел ни малейшего представления, о чем он говорит.

– Существует некий порог, однажды переступив который – отступить уже невозможно, – сказал он. – Обычно с момента толчка духа проходят годы, прежде чем ученик достигает этого порога. Однако иногда его достигают почти немедленно. Случай с моим бенефактором – пример этого.

Дон Хуан добавил, что каждому магу следует хорошо запомнить прохождение этого порога, чтобы это служило ему напоминанием о новых возможностях его восприятия. Он объяснил, что такого порога может достичь не только ученик магии и что единственное различие между обычным человеком и магом в этом случае заключается лишь в том, начем каждый из них акцентирует внимание. Маг видит особое значение прохождения порога и использует память об этом как о точке отсчета. Обычный человек не пересекает порог и делает все возможное, чтобы забыть о нем.

Я не мог согласиться с его точкой зрения, что надо пересечь только один порог.

Дон Хуан с ужасом возвел очи к небесам и тряхнул головой в шутливом жесте отчаяния. Я продолжал настаивать на своем, не то чтобы не соглашаясь с ним, просто пытаясь уяснить все это для себя. Однако возникший было интерес быстро угас. Я вдруг почувствовал, будто мчусь через какой-то туннель.

– Маги говорят, что время четвертого абстрактного ядра приходит тогда, когда дух разрывает цепи нашей саморефлексии, – сказал он,– Разрыв наших цепей – это чудесно, но и очень нежелательно, потому что никто на самом деле не хочет быть свободным.

Ощущение, похожее на скольжение через туннель, владело мной еще мгновение, а затем все прояснилось. И тогда я начал смеяться. Странные проблески понимания, заключенные внутри меня, вырвались наружу в виде смеха.

Дон Хуан, казалось, читал мои мысли, как книгу.

– Что за странное чувство – понимать, что все, что мы думаем, все, что мы говорим, зависит от положения точки сборки, – заметил он.

И это было именно то, о чем я только что подумал и над чем смеялся.

– Я знаю, что твоя точка сборки в данный момент сместилась, – продолжал он, – и ты понял секрет наших цепей. Они держат нас в заточении и, приковывая к нашей такой удобной саморефлексии, защищают нас от яростной атаки неведомого.

Для меня наступило одно из тех необычных мгновений, когда представления о мире магов становятся кристально ясными.

– Как только наши цепи разорваны – мы больше не ограничены интересами повседневного мира, – продолжал он, – и хотя мы по-прежнему остаемся в этом мире, но больше не принадлежим ему. Для того чтобы быть его частью, мы должны разделять интересы людей, чего без цепей мы делать уже не можем.

Дон Хуан рассказал, что Нагваль Элиас однажды объяснил ему, что обычных людей отличает то, что все мы разделяем владение неким метафорическим кинжалом: заботами нашей саморефлексии. Этим кинжалом мы рассекаем себя и истекаем кровью. И наши цепи саморефлексии дают нам чувство, что мы истекаем кровью вместе, что все мы имеем нечто чудесное – нашу человеческую природу. Но если вглядеться повнимательнее, то окажется, что мы истекаем кровью в одиночестве, что мы ничем не владеем совместно и все, что мы делаем, – это тешимся своими иллюзорными рефлексиями, являющимися нашим же творением.

– Маги больше не пребывают в мире обыденных дел, – продолжал дон Хуан, – поскольку уже не являются жертвами саморефлексии.

Затем дон Хуан начал рассказывать историю о своем бе-нефакторе и нисхождении духа. Он сказал, что эта история началась сразу после того, как дух постучался в дверь к молодому актеру.

Я перебил дона Хуана, спросив его, почему он постоянно употребляет термин «молодой человек» или «молодой актер», упоминая о Нагвале Хулиане.

– В то время, когда произошла эта история, он не был Нагвалем, – ответил дон Хуан, – он был просто молодым актером. В своем рассказе я не могу назвать его даже просто «Хулиан», потому что для меня он всегда был «Нагваль Хулиан». Перед именем Нагваля мы всегда добавляем слово «Нагваль» в знак уважения к его безупречной жизни.

Дон Хуан продолжал свою историю. Он сказал, что Нагваль Элиас остановил смерть молодого актера, переведя его в повышенное осознание, в результате чего после долгих часов борьбы тот снова пришел в сознание. Нагваль Элиас не назвал своего имени, а представился ему как профессиональный целитель, ставший случайным свидетелем разыгравшейся трагедии, в которой чуть не погибли двое. Он указал на распростертую на земле молодую женщину, Талию. Молодой человек был удивлен, увидев ее лежащей без сознания возле него, ведь он помнил ее убегающей. Слова старого целителя, что Бог, несомненно, покарал Талию за ее грехи, поразив молнией и лишив разума, испугали его, но не настолько, чтобы он не заинтересовался некоторой странностью.

– Но откуда взяться молнии, если даже дождь не идет? – спросил молодой актер едва слышным голосом. Он был явно поражен, когда старый индеец ответил, что Господа не спрашивают о его путях.

И снова я прервал дона Хуана. Мне было любопытно узнать, в действительности ли молодая женщина потеряла рассудок. Он напомнил мне, что Нагваль Элиас нанес сокрушительный удар по ее точке сборки. Она не потеряла рассудка, но в результате удара вошла в состояние повышенного осознания и тут же вышла из него, что создало серьезную угрозу ее здоровью. С огромным трудом Нагваль Элиас помог ей стабилизировать ее точку сборки, и она уже постоянно находилась в состоянии повышенного осознания.

Дон Хуан заметил, что женщины вообще способны проделывать потрясающую вещь: они могут сохранять новое положение точки сборки постоянно. А Талиа была несравненна. Как только ее цепи разорвались, она сразу все поняла и приняла планы Нагваля.

Дон Хуан рассказал, что Нагваль Элиас, который был не только превосходным сновидящим, но и превосходным сталкером, видел, что молодой актер хотя и был испорченным и тщеславным, но черствым и бездушным он казался лишь на первый взгляд. Нагваль знал, что, если он напомнит ему о Боге, грехе и возмездии, религиозное чувство актера разрушит его цинизм. Услышав о наказании Божьем, актер помрачнел. Он начал говорить о раскаянии, но Нагваль прервал его, безжалостно подчеркнув, что, когда смерть так близка, чувство вины больше не имеет значения.

Молодой актер слушал очень внимательно, но, хотя ему и было ужасно плохо, он не верил, что стоит на пороге смерти. Он думал, что его слабость и обморок вызваны потерей крови.

Как бы читая мысли юноши, Нагваль Элиас объяснил ему, что оптимизм сейчас неуместен, поскольку кровотечение могло бы стать роковым, если бы не его вмешательство как целителя.

– Когда я ударил тебя по спине, я вставил пробку на пути покидающей тебя жизненной силы, – сказал Нагваль скептически настроенному молодому актеру. – Без этого неизбежный процесс твоего умирания продолжался бы. Если ты мне не веришь, я докажу тебе это, убрав пробку другим ударом.

Сказав это, Нагваль Элиас ударил молодого актера по правой стороне его грудной клетки. У того мгновенно начались рвота и удушье, изо рта его хлынула кровь, поскольку он безудержно кашлял. Следующий удар по спине остановил болезненную агонию и рвоту. Однако он так испугался, что потерял сознание.

– Я могу задержать на некоторое время твою смерть, – сказал Нагваль, когда актер пришел в