глаз, способных их воспламенить, но, по мнению Резанова, профессионал должен оставаться профессионалом в любой ситуации, и уж коли ты не способна изобразить страсть, то и не берись.
– Безобразие, – сказал он вслух, чем привлёк внимание соседа по столику. – Рыба ни к чёрту не годится, – подтвердил тот, и вяло отхлебнул вино из большого фужера.
– Вы на девочек посмотрите, – посоветовал ему Резанов довольно громко. – Чистая халтура. И за что только с доверчивых людей деньги берут.
Резановские слова даром не пропали, поскольку, угодив в музыкальную паузу, разнеслись чуть не по всему залу. По крайней мере половина посетителей сочла своим долгом обернуться в сторону развязного ценителя. Обернулся и Рекунов, которого Резановская реплика задела видимо за живое, поскольку этот средней руки кабак принадлежал именно ему.
Случайный собеседник Резанова был сильно смущён всеобщим вниманием и поспешил, расплатившись за недоеденную рыбу, убраться с глаз публики.
А публика всё-таки выразила неосторожному ценителю своё возмущение устами одного из стриженных, оторвавшегося на короткое время от стойки бара. Резанову настоятельно посоветовали подышать свежим воздухом, поскольку ресторанная атмосфера плохо действует на его умственные способности.
Резанов с такими выводами не согласился и, по мнению хорошего мальчика от доброго дяди, нарывался на скандал со всеми вытекающими для его наглой физиономии последствиями. Оба спорящих джентльмена голос не форсировали, и со стороны их беседа могла бы сойти и за мирную, но на самом деле пикировка катилась к зубодробительному финалу, в первую очередь для Резанова, поскольку его стриженый собеседник мог рассчитывать на горячую поддержку приятелей, которые уже демонстрировали, признаки беспокойства и готовность вмешаться. Ждали они сигнала от хозяина, но за хозяйским столом, видимо, ещё не приняли окончательное решение, во всяком случае, стильная блондинка в чём-то убеждала Рекунова. И, похоже, убедила, поскольку от стола последовал сигнал, но совсем не тот, которого ждали скучающие шестёрки.
– Тебя зовут, – бросил хмуро Резанову, разом утихший оппонент. – Не зовут, приглашают, – поправил его Сергей.
Впрочем, в данных обстоятельствах это уже не имело никакого значения, разве что стоило поломаться из соображений престижа. Но Резанов ломаться не стал, продемонстрировав тем самым покладистость характера. Стул ему подвинул гражданин средних лет и довольно интеллигентной наружности, во всяком случае
в очках и при галстуке. Рекунов щедро отвалил гостю коньяка в большой хрустальный фужер:
– Вам не понравились наши девочки? – Девочки мне как раз понравились, – возразил Резанов. – Не понравилось исполнение – на мой взгляд, ему не хватало страсти.
– А вы что, профессиональный танцовщик? – Нет, я журналист – Резанов Сергей Михайлович. – Рекунов Игорь Витальевич, – представился в свою очередь хозяин. – Мне кажется, что вы не совсем правы, Сергей Михайлович, хотя на вкус и цвет товарищей нет. – Возможно, – согласился Резанов. – Но я оставляю за собой право на собственное мнение в свободной стране.
– Собственное мнение, да ещё в свободной стране, чревато большими неприятностями, господин Резанов, – улыбнулся Рекунов, – вы можете нарваться на оппонента с более увесистыми кулаками.
– Риск, – согласился Резанов. – Но когда речь идёт о вопросах фундаментальных, я готов рискнуть если не головой, то битой физиономией.
Двое других мужчин, присутствующих за столом, в разговоре не участвовали, хотя слушали с интересом. Не исключено, правда, что этот интерес относился не к словам Резанова, а к его личности.
– Никогда не думал, что дёрганье девочек под музыку имеет для кого-то важное, а уж тем более фундаментальное значение.
По наблюдениям Резанова, Рекунов не пил, да и по части еды он не был большим знатоком – на блюде перед ним была та самая рыба, которую уже успел обругать Резановский сосед по предыдущему столику.
– Речь идёт не о дёрганье и даже не о классическом танце, речь идёт о страсти, Игорь Витальевич. О той самой страсти, которая правит миром с той самой минуты, когда Адам и Ева согрешили по дьявольскому наущению. Согласитесь, что это вопрос всё-таки фундаментальный. Нельзя имитировать страсть, ей надо отдаваться целиком, либо вообще танцевать барыню. В народных танцах тоже есть своя прелесть, они греют душу, разгоняют застоявшуюся кровь по телу и способствуют сближению. Но уж если вы берётесь пробудить в мужчине инстинкт размножения, то будьте добры соответствовать. Нельзя шевелить бёдрами с рыбьими глазами.
– Не лишено, – сказал пёстрый галстук. – Либо люби женщину, либо кушай мясо. – Именно, – подтвердил Резанов. – А за всё время танца я не заметил, чтобы хоть кто-то оторвался от закуски или от выпивки, а значит, перед нами чистая профанация страсти, которая рано или поздно приведёт общество к импотенции. – Однако вы делаете прямо-таки глобальные выводы из самой обычной ресторанной клоунады, – подала свой голос дама, которую Рекунов почему- то забыл представить гостю.
– Вы когда-нибудь слышали, сударыня, о храмовой проституции? – Допустим. Но какое это имеет отношение к нашему разговору. – Самое непосредственное, – мягко улыбнулся ей Резанов. – Там страсть была не пороком, а формой служения Высшему Инстинкту размножения всего живого. И все эти движения живота и бёдер пришли к нам из древних магических танцев и имеют глубочайшее значение – это язык жестов для разговора с Высшим Инстинктом. Эти движения отрабатывались тысячелетиями, и пользоваться ими нужно осторожно, иначе усердие не по разуму чревато большими неприятностями и для исполнительниц и для зрителей. Имитация основного инстинкта ведёт к его ослаблению, а значит, в конечном итоге, к вырождению человечества.
– Всё это не так страшно, – улыбнулся до сих пор молчавший худощавый брюнет, акцент и внешность которого указывали на среднеазиатское происхождение. – Размножаться можно через колбу.
– Не выйдет, – покачал головой Резанов. – Основной инстинкт – это не только продолжение рода, это ещё и сохранение потомства. И не в последнюю очередь среды обитания. Человек смертен, а человечество может существовать ещё тысячи и тысячи лет, но только при одном условии – если не утратит основного инстинкта, поскольку только забота о потомстве заставляет нас прикладывать усилия к совершенствованию этого мира и сохранению природной среды. Утратив основной инстинкт, мы просто станем жить по принципу – после нас хоть потоп.
– В некотором роде мы так и живём, – задумчиво проговорил пёстрый галстук. – В том-то и дело, что пока только «в некотором роде», – усмехнулся Резанов. – Хотя трудно не согласится с тем, что основной инстинкт под напором имитаций всё слабеет и слабеет. – А как же сексуальная революция? – удивилась Светлана. – Ведь это именно она освободила основной инстинкт от сдерживающих оков?
– Инстинкт не нуждается в освобождении, по той простой причине, что его никто не порабощал. А сексуальная революция – это революция извращенцев, революция имитаторов, губителей основного инстинкта. И если угодно – врагов рода человеческого. – По-вашему, всех голубых и лесбиянок надо ставить к стенке? – возмутился пёстрый галстук.
– Я не сторонник крайних мер, – пояснил Резанов, – но я против того, чтобы извращения навязывались человечеству в качестве нормы. Дело ведь не только в сексе. Важно не только произвести потомство, важно его сохранить. Именно поэтому все, кто похабит окружающую среду, мои враги. Все, кто похабит среду социальную, это тоже мои враги, потому что мои дети должны получить образование, медицинское обслуживание, нормальное питание, наконец.
– Вы, господин Резанов, случайно не коммунист? – полюбопытствовал с усмешкой Рекунов. – Нет – ответил ему Резанов. – Я обладатель, и совсем не случайно, основного инстинкта, причём в ярко выраженной форме. Божественный бык, если угодно.
– А вы не пробовали обращаться к психиатру? – засмеялась Светлана. – Тогда уж лучше к хирургу, – отпарировал Резанов, чем развеселил мужскую часть компании.
– Хорошо, – сказал Рекунов. – Пусть будет инстинкт. Но ведь есть ещё и разум, который говорит инстинкту – нельзя. Или: это опасно, друг мой, в противоборстве с этими силами ты можешь лишиться жизни. И что в таком случае делать человеку?
Говорил Рекунов с улыбкой, но глаза его смотрели на собеседника серьёзно. И читалась в них если не угроза, то предупреждение.
– Бывают ситуации, когда человек не вправе рассуждать, – холодно сказал Резанов. – Он обязан действовать, подчиняясь инстинкту, а не разуму. Разум может подавлять инстинкт, но только до поры до времени. До той самой поры, когда возникнет угроза роду человеческому. И если основной инстинкт, почувствовав угрозу, вырвется из объятий разума, то берегитесь, господа, божественный бык не знает жалости. Для него не существует понятие «закон», он ничего не боится, он истребляет всех, кто косо смотрит на его божественную корову. – Забавно, – протянул Рекунов. – Но не очень страшно. Ибо за всем этим всего лишь человек, которого без труда остановит пуля.
– Наверное, – согласился Резанов. – Но это будет борьба на истребление, без всякой надежды на примирение.
– Звучит обязывающе, – хмыкнул пёстрый галстук, – во всяком случае, для божественного быка.
– Боюсь, господа, я уже изрядно утомил вас своими теориями, – вежливо склонил голову Резанов. – А посему разрешите откланяться. – Рады были с вами познакомиться, Сергей Михайлович, – оскалился Рекунов. – Надеюсь, что эта наша встреча не будет последней.
Корытин встретил следователя скорбной миной – верный признак того, что кое-какие сведения он всё-таки раскопал, но хочет, чтобы другие по достоинству оценили его титанический труд, и потому долго будет ходить вокруг да около, пуская дым в глаза.
Чеботарев с вопросами не спешил, давая возможность Корытину дойти до критической точки, когда распирающая того информация сама рванёт наружу, срывая заслонки молчания.
Корытин держался минут десять, делая вид, что страшно занят изучением какой-то невероятно важной бумаги, но на дальнейшую игру в молчанку у него просто не хватило сил.
– Есть кое-какие сведения, Виктор Васильевич. Информация конфиденциальная, не для протокола.
– Даже так, – усмехнулся Чеботарёв. – Ладно, выкладывай свои непротокольные сведения.
– Один мой знакомый, назовём его «мистер Икс», давно уже служит в учреждении, ведающем нашими местными проблемами, и, что называется, вхожий в самые высокие кабинеты, убежден, что Ксения Петровна Костикова особа влиятельная и представляющая в деловой сфере интересы людей ещё более влиятельных. Так вот, этот мистер Икс предостерег и меня и вас от вмешательства в дела нас обоих совершенно не касающиеся.
– Похоже на угрозу, – пожал плечами Чеботарёв. – Но непонятно пока, отчего такой переполох в высших сферах, если мы к ним ещё не подступались?
– Вот и мне непонятно, откуда такая нервность. Убитые в лучшем случае тянут на вымогателей. К тому же все трое надёжно покойные. Нити, от них идущие, дальше Рекунова нас не пускают, так почему вдруг такой демарш? Может, мы недооцениваем этого хитрого урку?
– А у тебя есть о нём дополнительные сведения? – В общем да, – скромно потупился Корытин. – Насколько я знаю, две не слишком доверяющие друг другу группировки всё-таки попытались провернуть совместно операцию, сулившую большие барыши. И главным исполнителем была Ксения Костикова. Насколько я могу судить, дело закончилось не слишком удачно. А проще говоря, куда-то исчезла громадная сумма денег. Группа мистера Р. посчитала, что её надули и страшно обиделась на группу, в которую входит мистер Икс. Словом, назревала большая разборка с взаимными претензиями. Однако в последнее время стороны стали склоняться к мысли, что «оба правы, девка виновата». «Девка», как вы совершенно правильно поняли, – это Ксения Костикова, сорвавшая, как полагают
