убит ни где-нибудь, а во дворе дома Юрия Владимировича Дерюгина, как раз в тот момент, когда там находился Тяжлов. Труп исчез самым таинственным образом. Тяжлов настаивает, что, обнаружив тело, они позвонили в «Скорую» и милицию, но ни там, ни там звонки не зафиксированы. А по показаниям свидетелей, тело из Дерюгинсного двора вывезли на машине без опознавательных знаков. Я уже предупредил Березина, чтобы не вздумал поддаваться давлению и цеплять Резанова. Чего доброго на Березине и отоспятся. Тело-то пропало.
– Как пропало? – Ни в морге, ни в реанимации его нет. Конечно, всё это может быть диким совпаденим. И Резанов просто загулял с девочками, но ты понимаешь, чем это может обернуться для губернатора, если труп найдут.
– Чёрт знает что, – покачал головой Сенчук. – Надо возбуждать дело. – Повода нет, – развёл руками Чеботарёв. – Не исключено, что во двор Дерюгинского дома забрёл пьяный, который протрезвел в «Скорой», и врачи, чтобы не возиться, просто выпнули его из машины, в чём теперь, конечно, ни за что не сознаются. Но возможен и другой расклад, куда более серьёзный. Есть основания полагать, что окружением губернатора занялись, как бы это помягче выразиться, некие службы, связанные с федеральными верхами, но со статусом полуофициальных, что ли.
– Виктор Васильевич, ты в своём уме? – растерялся Сенчук. – Что значит «полуофициальных»?
– А то и значит, Михаил Борисович, что нашу расшалившуюся элиту хотят посадить на короткий поводок и принимают к этому необходимые меры, используя метод не совсем чистые, но ведь и в нашей элите не дюймовочки. – Но это же… – начал Сенчук и осёкся.
– Это политика, – вывел его из затруднительного положения Чеботарёв. – Ты тут с Березиным посоветовались и решили, что нам в эти дрязги вмешиваться не след. Люди наверху в подобных делах опытны, разберутся и без нас. – Пожалуй, – задумчиво протянул Сенчук. – Это вы правильно решили.
– Чёрт его знает, правильно или нет. Конечно прокуратура вне политики, но ведь и бездействия не одобрят. Ты не мог бы, Михаил Борисович, по своим личным каналам провентилировать этот вопрос. Узнать хотя бы общую установку нынешних федеральных властей. – Трудно. – Я понимаю, – посочувствовал Чеботарёв. – Тогда остаётся одно – наблюдать, а если вмешиваться, то только в том случае, когда преступление очевидно. А губернатору надо бы унять расшалившихся замов. И чем дальше он дистанцируется от этих людей, тем для него лучше.
– Ты, однако, замахиваешься, Виктор Васильевич, – возмутился Сенчук. – Не я замахиваюсь, – возразил Чеботарёв. – И если органы замахиваются всерьёз, то тебе, Михаил Борисович, придётся им что-то предъявить. Иначе не совсем понятно, чем мы здесь занимаемся и занимаемся ли вообще.
Сенчук страдал, Чеботарёв ему не сочувствовал, хотя суть этих страданий понимал очень даже хорошо. Далеко не все представители областной элиты были замешаны в финансовых махинациях, но и Сенчук, и многие другие областные руководители были частью общества не то чтобы тайного, но живущего не по тем законам, по которым предлагается жить остальному населению. И такая избранность предполагаёт финансовое обеспечение из номенклатурного общака, впрочем, далеко не всегда в форме прямых субсидий. Субсидии чаще бывают косвенными, когда «своих» поддерживают, а «чужих» топят, и выпадать из когорты «своих» в безвоздушное пространство Сенчуку не хотелось. Изъяв Тяжлова и Дерюгина из номенклатурной тусовки, Чеботарёв мог серьёзно подорвать устойчивость системы, когда финансово ослабевшие «свои» становились лёгкой добычей «чужих», с последующим перераспределением властных полномочий.
– Здесь есть ещё один нюанс, Михаил Борисович, – осторожно поделился Чеботарёв. – Именно полуофициальность миссии делает её уязвимой.
– Не понял. – В случае большого скандала, неудачи, человеческих жертв, провала руководителей миссии, от них там наверху все откажутся. Сделают большие глаза, пожмут плечами и скажут, что не в курсе. И вообще – закон превыше всего. – Любопытно, – прищурился Сенчук. – А я ведь тебя, Виктор Васильевич, не держал за доброхота нынешней областной власти.
– И правильно делал, – согласился Чеботарёв. – Но всё познаётся в сравнении. Я не уверен, что за миссионерами из центра стоят силы более здоровые, чем те, что шустрят у нас на местах. Грубо говоря, хрен редьки не слаще. Но если на областную редьку мы с тобой ещё способны оказывать воздействие, то до московского хрена нам уже не дотянуться. И единственное, что нам останется, это делать хорошую мину при плохой игре и убеждать себя и других, что столичный хрен всё-таки слаще доморощенной редьки.
– Огородник ты, однако, Виктор Васильевич, – не удержался от смеха Сенчук. – Но от меня тебе что нужно?
– Ничего. Тебе лучше ни во что не вмешиваться. Что допустимо для следователя как промах, то недопустимо для прокурора, поскольку ты фигура во многом политическая. Я же со своей стороны постараюсь разрегулировать ситуацию с наименьшими потерями.
Сенчук размышлял довольно долго, и не только страх за карьеру был тому причиной. Михаил Борисович ангелом, конечно, не был, но и за рамки морали далеко не заступал. Государственный интерес и торжество закона тоже не были для него пустыми звуками. Другое дело, что мелодия нынешнего правового гимна была, мягко говоря, невысокого качества и следование ей для взыскательного уха было истинным мучением. Уж слишком много фальшивых нот, сознательно или по недосмотру, было вставлено в эту мелодию.
Сенчук всё-таки дал согласие на невмешательство, и Чеботарёв ушёл от него не то, чтобы окрылённым, но уверенным в себе.
Корытин уже поджидал его в кабинете с последними вестями с невидимого фронта.
– Неужели Астахов раскрутил Дерюгина? – слегка удивился Чеботарёв. – И, похоже, очень серьёзно, – подтвердил Корытин. – Астахов чуть не плясал, выходя от Дерюгина, А вот Тяжлов, посетивший Юрия Владимировича чуть позднее, выскочил из дома просто в ярости и сразу же метнулся к Халилову.
– Астахов не пытался связаться с паленовцами? – Кто его знает, – вздохнул Корытин. – Нет у меня, Виктор Васильевич, такого количества людей, чтобы проконтролировать все объекты. Пока мы сосредоточились на Халилове, который усердно пасёт Певцова.
– А что у нас с машиной? – Есть, – сверкнул глазами Корытин. – Ты не поверишь, Виктор Васильевич, машина принадлежит Горячеву, одному из самых близких к покойному Паленову человека и давнему моему знакомцу. Мы с ним в институте вместе учились.
– Как ты её нашёл? И почему её не обнаружили раньше? – Дикая случайность, Виктор Васильевич. Машину, скорее всего, действительно бросили на видном месте, но она была на ходу. И ею попользовались нехорошие люди. Судя по обилию шприцев в машине, наркоманы. Машину они изуродовали до такой степени, что восстановлению она уже не подлежит. Гоняли наркоманы на ней чуть ли не неделю. И только когда я начал сопоставлять срок угона с преступлением в тупике, меня осенило. Проверили мы Горячевскую машину, и нашли следы пуль. Кроме того, эксперты обнаружили пятна крови на капоте и волосы Мигунько. – Я так понимаю, что паленовцы после смерти шефа честолюбивых планов не оставили?
– Ни в коем случае, – подтвердил Корытин. – Горят жаждой реванша. Кандидат у них уже наготове.
– Присмотри за ними, в первую очередь за Горячевым. Мне почему-то кажется, что Астахов именно им попытается сбыть полученную от Дерюгина информацию.
– А как же Атемис? – удивился Корытин. – Он вполне способен учинить спрос с отступника.
– Думаю, Астахов это знает и сумму с Горячева запросит соответствующую.
Тяжлов кивнул гостю приветливо, но навстречу не поднялся, а лишь указал на ближайший к столу стул. Певцов гостеприимством хозяина воспользовался охотно и на предложенном месте утвердился уверенно, словно был давним завсегдатаем сановных кабинетов. Мужчиной Певцов был не старым, сорока лет ему ещё не исполнилось, рослым, по спортивному подтянутым, залысины его не портили, а придавали сухому лицу значительность. И самоуверенный вид, и одежда выдавали в нём человека преуспевающего, хотя, по сведениям, имевшимся у Тяжлова, это было далеко не так. В одном он убедился с первого взгляда: если этот человек и не преуспевает, то очень жаждет успеха. И ради этого пойдёт на многое, возможно, даже на всё. Во всяком случае, не моргнув глазом, Певцов устранил двух самых влиятельных городских отморозков и сделал это почти безупречно.
– Вам не надоел ваш институт, Василий Семёнович? – А что, вы собираетесь предложить мне место в областной администрации? – вежливо улыбнулся гость.
– Это место ещё заслужить надо.
Певцов возражать не стал, просто сидел напротив и изучал прищуренными карими глазами Тяжлова. Николай Ефимович тоже не спешил начинать беседу. Молчали они минуты три, пристально глядя друг на друга.
– Вы мне понравились, – прервал, наконец, молчание Тяжлов. – Да и рекомендовали мне вас, как очень способного человека.
– Кто рекомендовал, если не секрет? – Халилов, – не стал скрывать Тяжлов. – Если довериться его подозрениям, то именно вы, Василий Семёнович, устранили Рекунова и Селянина.
– Вот как? – Певцов отреагировал на обвинение куда спокойнее, чем Тяжлов ожидал. – Вы что, собираетесь меня шантажировать?.
– В общем, да, – кивнул головой Тяжлов. – Дело о взрыве Рекуновском доме ведёт мой хороший знакомый, следователь прокуратуры Березин. Думаю, что после моей подсказки и на основании показаний Халилова он вас посадит.
Певцов засмеялся, да и по лицу незаметно было, что он испугался недвусмысленной угрозы.
– Я не знаю, в чём меня подозревает Халилов и какие имеет к тому основания, но точно знаю, что от следователя прокуратуры вышеназванный субъект будет держаться на расстоянии.
– Вы намекаете на убийство Резанова? – усмехнулся Тяжлов. – Вынужден вас разочаровать, Халилов журналиста не убивал. И вообще у меня есть все основания полагать, что этот сукин сын живёхонек.
Пожалуй, за всё время разговора впервые по лицу Певцова скользнуло недоумение. Возражать он, однако, не спешил, давая возможность оппоненту потихоньку раскрывать имеющиеся козыри.
– Ваш хороший знакомый Астахов на пару с вашим коллегой Костиковым провернули одну весьма удачную операцию, которая тянет не менее чем на пятьсот тысяч долларов. В принципе ни я, ни Халилов зла на вас не держим, Василий Семёнович, но нам нужен Астахов.
Кажется, Певцов осознал всю опасность ситуации, в глазах его загорелись злые огоньки и тут же погасли. Держался он неплохо, но замаячившая перспектива ареста не могла его не тревожить. – Беседа идёт под запись?
– Боже упаси, – возмутился Тяжлов. – Подобная запись компрометировала бы меня в большей степени, чем вас. Вы были в курсе Астаховских махинаций?
– В некотором смысле, – ушёл от прямого ответа гость. – Бросьте, Василий Семёнович, – возмутился Тяжлов. – Вы были активным участником, но вас кинули. Понимаете? Астахов вас кинул на полмиллиона, по меньшей мере. Они вам звонили вчера?
– Звонил Костиков. – Значит, вы в курсе, как они раскрутили Дерюгина? – Костиков говорил только о кассете Юдина, о Дерюгине речи не было. – Связь с шефом осуществляется через вас?
– Я уже позвонил ему и сказал, что кассета у Костикова. – Скверно, – покачал головой Тяжлов. – Скверно и для вас и для нас – Для вас, скорее всего, да, – спокойно отозвался Певцов. – А вот что касается меня, то вряд ли ваш Березин станет ноги бить, если за меня замолвят словечко высокие покровители.
– А вы уверены, что замолвят? – пристально глянул ему в глаза Тяжлов. – И так ли уж высок ранг вашего шефа. Так ли уж велики его полномочия. Может быть, он просто блефует и, сорвав куш, спокойненько уберётся с добычей в свою нору, оставив вас в дерьме? Астахов-то поумнее вас оказался, Василий
