Семёнович, если решил сам обеспечить себе достойную старость.
– Что вы от меня хотите, Николай Ефимович? – нахмурился Певцов. – Мне нужна кассета Астахова, и если она окажется у вас в руках, мы можем продолжить этот разговор.
– Вы сами назвали сумму – пятьсот тысяч долларов, – быстро проговорил Певцов. – Я не обещаю вам всю эту сумму наличными, но есть и другие формы расчета. Вы человек мыслящий, Василий Семёнович, с крепкими нервами, такие люди нам нужны. Певцов криво усмехнулся:
– До недавнего времени моих способностей никто не замечал. – Это потому, что вы не очень стремились их обнаружить. Место под солнцем нельзя завоевать без усилий и риска.
– Наверное, вы правы, – охотно согласился Певцов. – С моей стороны винить, кого бы то ни было глупо. Я так понимаю, вы поставили Халилова в известность о постигшем вас несчастье?
– Да, – подтвердил Тяжлов. – В охоте на Астахова у вас будут конкуренты. – Вы здорово промахнулись, Николай Ефимович. Если компромат попадёт в руки Халилова, вам солоно придётся. Ей богу, для вас лучше, если Астахов передаст эту кассету в руки паленовцев, не говоря уже о моём шефе. Рустем Халилович Халилов птица такого полёта, по сравнению с которой все эти рекуновы и селянины – мелкая сошка. Он наркоделец большого масштаба.
Тяжлов переваривал эту новость с трудом. Во всяком случае, скрыть своей растерянности от Певцова он не смог. Однако и Певцов не спешил торжествовать по поводу Тяжловского несчастья, в глазах у него появилось даже нечто похожее на сочувствие.
– Я постараюсь вам помочь, Николай Ефимович, но, как вы понимаете, долг платежом красен.
Тяжлов проводил глазами удаляющуюся фигуру Певцова и провёл ладонью по разгорячённому лицу. Он отчётливо сознавал, что проиграл партию гостю и проиграл вчистую. Николай Ефимович вдруг с горечью осознал, что – стар. И сил для борьбы за место под солнцем практически не осталось. А выйти достойно из игры ему не дадут. Наверх буром прёт племя молодое-незнакомое, взращённое в каких-то уж совсем сатанинских инкубаторах. Без морали, без нервов, без сострадания, способное походя раздавить заслуживающего почётную старость человека. Николай Ефимович угодил между двух огней, и в лучшем случае ему уготовано место на скамье подсудимых в показательном процессе, в худшем – его просто пристрелят, ибо плясать под дудку наркомафии он не собирался. Была, конечно, возможность встретиться с Чеботарёвым и выложить всё как на духу, но следователь прокуратуры не всесилен. О помощи губернатора в данной ситуации даже думать нечего – сдаст, только бы самому устоять. Вот ведь ситуация – хоть топись.
Топиться, однако, Николай Ефимович не стал, а обнадёженный вдруг нежданно промелькнувшей мыслью вышел из кабинета и быстро сбежал по лестнице вниз. Физическая форма позволила Тяжлову сделать это без больших перебоев в дыхании. Кабы не истрепавшиеся нервы, да не изработавшиеся мозги, мог бы ещё лет десять вершить судьбами области.
Селезнёв визиту Тяжлова удивился. Прямо надо сказать, бывало второе лицо области в кабинете редактора газеты не часто, а точнее не бывало никогда. Для разговора Николай Ефимович всегда вызывал Селезнёва на ковёр. Но ныне нужда заставила изменить сановным привычкам.
Селезнёв верхним чутьём уловил, что визит высокого лица состоялся неспроста, а выслушав просьбу гостя, и вовсе впал в растерянность.
– Да где же я тебе его возьму, Николай Ефимович, – понизил он голос. – К тому же слух прошёл про него нехороший.
– Резанов живой, – твёрдо сказал Тяжлов. – Это я знаю точно.
Булыгин на зов начальства явился незамедлительно, однако, ничем существенным поделиться не смог: то ли не захотел, то ли действительно ничего не знал. – Это важно не только для меня, но и не в последнюю очередь для Резанова, – рассердился Тяжлов. – Судьба области от этой встречи зависит.
– Может объявление дать, – предложил Булыгин. – Резанов родную газету просматривает от и до. У него такая привычна.
– Как ты представляешь себе это объявление? – удивился Селезнёв. – Что-нибудь вроде: Ташал ищет встречи с божественным быком Огусом. Если Резанов откликнется, то мы сведём его с Николаем Ефимовичем.
– С ума сошёл! – возмутился Селезнёв Булыгинскому совету. – Какой Ташал, какой бык?
– Пожалуй, – неожиданно согласился с журналистом Тяжлов. – Печатайте.
Риск был, конечно, велик, ибо прочитать объявление в газете мог не только Резанов, но и многие заинтересованные недоброжелатели. Но Николай Ефимович надеялся, что им будет не до газет.
Певцов вышел от Тяжлова в приподнятом настроении, информация, полученная от областного чиновника, была из ряда вон выходящей и открывала перед предприимчивым человеком перспективы, от которых захватывало дух. Риск, впрочем, тоже был немалым. Контакт с Халиловым сулил большие приобретения, но и таил немалую опасность в виде простреленной мимоходом головы. Головы, между прочим, не последней в России. Василий Семёнович давно уже высоко оценивал свои способности и получил тому даже официальное подтверждение в виде когда-то весьма почетного звания. Ныне, правда, всем званиям и степеням в России грош цена. Зелёными платили за разворотливость, и многие из разворотливых собрали хороший урожай, пока Певцов пребывал в меланхолии. А были эти расторопные и разумом скорбны и талантами небогаты. Певцов не рискнул включиться в гонку на начальном этапе, когда родимое государство разбрасывало собственность пригоршнями. Не подбирали её только ленивые и предусмотрительные. Ленивые не подбирали, естественно, из лени, а предусмотрительные – потому что знали: за первым этапом экспроприации неизбежно последует второй, когда начнут экспроприировать экспроприаторов. Второй этап для расчетливого человека безопаснее и надёжнее в смысле устойчивости достигнутого положения. Ныне вторая волна экспроприации набирала ход, и самое время было Певцову подсуетиться. Моральная сторона дела не особенно волновала Василия Семёновича, деньги, как известно, не пахнут, а собственность, на которую он претендовал, досталась её нынешним обладателям отнюдь не в поте лица.
Иван Иванович одобрил планы расторопного Певцова в отношении Рекуновской собственности одобрил и даже оказал содействие. За что Василий Семёнович благодарить его пока не спешил, памятуя о том, что лишь счастливый конец – делу венец. А до счастливого окончания задуманного предстояло ещё немало потрудиться. И большую помощь Певцову в хлопотах мог оказать другой человек, тоже весьма примечательный в своём роде – Халилов Рустем Халилович.
Между прочим, Халилов был бы давно уже покойником, если бы жрец Атемис не похлопотал о его судьбе. Пораскинув мозгами, Певцов пришёл к выводу, что Иван Иванович имеет на восточного человека свои виды. А теперь у Певцова и вовсе не было сомнений, какого рода эти виды. Жрец Атемис обустраивался на захваченной территории с размахом, и Василию Семёновичу оставалось только доказать свою полезность высоким договаривающимся сторонам.
План Атемиса, как его понял Певцов, был прост: для того, чтобы ограничить распространение наркотиков в России, надо взять под контроль каналы их доставки. Как-то в присутствии Певцова Иван Иванович обронил, что полностью истребить эту заразу не удастся, но ввести её в определённые рамки, не угрожающие безопасности государства, просто необходимо. И в подтверждение своих слов он сослался на опыт цивилизованный стран, где все эти вопросы отрегулированы и взяты под надзор соответствующими органами. Такой подход к проблеме показался Певцову разумным. Он соглашался даже закрыть глаза на то, что наши спецслужбы, в лице Ивана Ивановича, готовы были не только контролировать потоки, но и получать от этого контроля немалые суммы. Об этом жрец Атемис, разумеется, и не заикался вслух, но Певцов сам сообразил, к какому делу его подпускают и сделал вывод, что в случае крупного промаха его не простят. Но с другой стороны, никто не будет возражать, если нужный и ценный работник, блюдя интересы государства, не забудет выгоды своей.
С Халиловым Певцов связался через Светлану, не желая лишний раз светиться среди подельников покойного Рекунова. Рустем Халилович предложение принял и даже прибыл на свидание в гордом одиночестве. Правда, Певцов, обнаружив за соседними столиками трёх смугловатых молодых людей, не очень удивился этому обстоятельству и уж тем более не стал предъявлять по этому поводу претензий озабоченному собственной безопасностью человеку.
Встреча проходила под тентом уличного кафе, где большинство столиков по причине испортившейся погоды пустовало. Певцов пил кофе, поёживаясь под пронизывающим ветерком.
– Выбрали вы место, однако, – недовольно пробурчал Халилов, присаживаясь к столу. – Вас уполномочили вести со мной переговоры?
– Пока нет. Но я не сомневаюсь, что очень скоро Иван Иванович пожелает с вами встретиться. Иначе с какой стати ему хлопотать о вашем здоровье.
– Так это он предупредил меня о взрыве? – О взрыве вас предупредил я, но по его совету. – Солидный человек?
– Более чем, и условия он выставит жёсткие. Боюсь, вам придётся на эти условия согласиться.
– А вы почему боитесь? – засмеялся Халилов. – Деньги-то не ваши? К тому же я полагал, что вижу в вашем лице ближайшего сподвижника жреца Атемиса.
– Я претендую на более самостоятельную роль, – доверительно поделился Певцов. – Знаете, как опасно сидеть между двух стульев? – Знаю, – кивнул головой Певцов. – И, тем не менее, я на это иду. – Вы, кажется, претендуете на Рекуновскую собственность? – Мне думается, что устранение Ускова и Сумина в интересах нак ваших, Рустем Халилович, так и Ивана Ивановича. Использовать их в серьёзном деле затруднительно, они засвечены со всех сторон, и всякий, вступающий с ними в контакт, тут же будет взят под контроль. Иное дело я: доктор наук, с безупречной репутацией бессеребренника и связями в демократической тусовке. Мне сегодня Тяжлов уже предлагал место в областной администрации. Словом, элите со мной и договариваться, и сотрудничать будет легче, чем с патентованными урками. – Вы, значит, в курсе опасных Дерюгинских откровений?
– Естественно. – Кассеты у Костикова? – Одна у Костикова, другая у Астахова. Костиков, как воспитанный в лучших традициях комсомола пай-мальчик, готов немедленно передать компромат Ивану Ивановичу, а вот с Астаховым комсомол в своё время успел дать маху. Эта сволочь, я имею в виду Лёшку, ведёт свою игру.
– Вы предлагаете устранить Костикова. – Боже упаси, – всплеснул руками Певцов. – Человек он покладистый, кассета уже жжёт ему руки, и он готов отдать её от греха подальше. – Отдать жрецу Атемису?
– Я бы предпочёл, чтобы она оказалась в ваших руках, Рустем Халилович, дабы уравнять шансы сторон. Я имею в виду вас и Ивана Ивановича. Согласитесь, только те договоры бывают крепки, которые одинаково выгодны обеим договаривающимся сторонам.
– А если Костиков заупрямится и не отдаст вам кассету? – Так я и не собираюсь её брать у него, – возразил Певцов. – Мне же потом придётся перед Иваном Ивановичем отчитываться. Я просто выведу ваших ребят на Александра Аверьяновича. В укромном месте они его потрясут. Только ради Бога, Рустем Халилович, без рукоприкладства. Костиков человек впечатлительный, а мне с ним ещё работать. Сопротивляться он не будет, уверяю вас. – Ладно, – сказал Халилов. – Ваши предложения меня устраивают, но договор о сотрудничестве мы с вами заключим только тогда, когда Костиковская кассета будет у меня в руках.
Резанов объявился у Чижа под вечер, и визит прошёл на высокой дружеской ноте, поскольку хозяин при виде гостя едва не прослезился:
– А про тебя слухи ходили нехорошие. Я уже не знал, что думать. – Бог не выдаст – свинья не съест, – усмехнулся Резанов, беря из рук хозяина досье на интересующего его гражданина.
Досье было интригующим. Присутствовала здесь и фотография, на которой представительный старец жал руку известному в городе политику левого толка. – Пытался установить контакты с нашими, – подтвердил Чиж, – но малость промахнулся. Имел неосторожность представиться высокопоставленным офицером КГБ в отставке. Но наши быстро его раскусили. Вышли на сотрудников этого ведомства, в своё время работавших в кадрах, те его не опознали, но по своим каналам навели справки. И, как видишь, всплыли интересные подробности. Этот сукин сын почуял недоверие с нашей стороны и больше в поле зрения не появлялся.
Если верить досье – жрец Атемис аферист чуть ли не с сорокалетним стажем. Неоднократно привлекался, но сроки получал только дважды, да и то
