будут неприятности.
— Ах, вот оно… — Измайлов провел ладонью по шее, вытирая пот. — Личное дело, значит?.. Та-а- а-ак… Ну что ж, Мариша, давай, арестовывай. Отыграться решила? Что ж сразу-то не сказала? Случайно, говоришь, дельце расписали…
Марина молчала, давая Сергею выговориться.
— Ты, стало быть, тоже личную шерсть с государственной путаешь? Молодец Олежек. Недооценил я его. Как обставил. Оперку Косицыну отмаксал, а тебе и максать нет надобности. Ты и так все что угодно сделаешь. Хорошая у Олежки память. Поздравления ему передай, когда встретишь.
— Я занимаюсь расследованием дела, которое мне расписали, — как можно спокойнее ответила Марина. — Если не усмотрю состава преступления, то прекращу дело.
— Я тебя умоляю, малыш!.. Какое «прекращу»?! Да кто ж тебе позволит? Не для того его заводили, чтобы прекращать. Не надо меня совсем за сдвинутого держать. Кто я в твоих глазах? Скотина, подонок, мерзавец — соблазнил Да бросил. В тюрьму его за это, в тюрьму! Что отворачиваешься? Боишься? А ты вспомни, как я за тобой шавкой-дурачком бегал, а ты цацу-недотрогу из себя строила. «Ах, Мариночка, не хотите ли направо, в Малый?» — «Да нет, я хочу налево, в Большой». Не так разве?
— Прекрати немедленно. — Марину опять заколотило.
Михайлов участливо посмотрел на коллегу.
— Да нет, это ты прекрати, — продолжал разгоняться Сергей. — Самое сволочное дело — бабские амбиции таким вот макаром унимать. Давай, Мариш, давай! Только учти, родная, — ой как тебе икнется. Мы тогда с тобой, кажется, по-честному разбежались. Да, любил. Но разлюбил! Дело житейское. К тебе без претензий. Люби кого хочешь, гуляй с кем хочешь, хоть с целой ротой сразу. Но и меня не доставай, потому что — прошло. Проехало. Не получилось — стало быть, не получилось! Так что я сейчас все как сквозь бутылку «Смирновки» вижу — четко и ясно. Одно непонятно — то ли с ними ты, то ли разводят тебя, как куклу, зная про амуры наши.
— Меня никто не разводит. И никаких амбиций я унимать, как ты говоришь, не буду. Арест санкционирует прокурор, в любом случае последнее слово за ним.
— Знаешь, Мариш, как у нас торгаши покупателей дурят? Я с тобой поделюсь секретом профессиональной торговли. Продаю я компьютер за восемьсот, к примеру. Плохо идет, не берут. Тогда я на фасаде магазина аршинными буквами пишу: скидка — сорок процентов! Дешевая распродажа! А потом на ценничке: «Старая цена — полторы, новая — тысяча!» Влет уходит компьютер. За восемьсот не брали, за тонну — на ура. Психология называется. Что скидки, что — кид-ки, в одной букве разница, но зато какая разница! Клиент мне руки целовать готов. Надо же, щедрая душа — сорок процентов скинул. И с чего это вдруг? Так вот я ему и отвечаю — рынок благодарите, последнее слово за ним! Усекаешь? А на самом-то деле это слово только за мной. И что я клиенту преподнесу, то он и схавает. Так и ты прокурору своему — либо одно нагрузишь, либо другое. Только меня за мои фокусы никто не осудит, это бизнес, на таком кидалове все держатся. Не я лоха кину, так кто-нибудь другой. А вот за твои фокусы…
— Все, мне надоело, — Марина захлопнула папку. — Я приду завтра после обеда. Сегодня мне еще надо успеть вызвать и допросить людей.
— Вызовешь, Мариша, успеешь. Олежеку и шавке его только свистни. Галопом, рысью прилетят… Знаешь, что мне больше всего обидно? — сказал Сергей неожиданно смягчившимся голосом. — Я ведь эти годы вспоминал тебя, сны видел, где мы с тобой… Да, по-глупому как-то вышло, может, и не прав я был. Так я уже за это наказан. Может, и получилось бы у нас с тобой, а?
— Не знаю, — почти шепотом ответила растерявшаяся Марина.
— Помнишь, как мы в Павловск катались? Классно ведь было? Не знаю, после этого ничего похожего у меня и близко ни с кем не получалось…
Марину чуть не затрясло от такого лицемерия. Говорить про то, как ему было хорошо с ней, и за три года ни разу не позвонить? Обвинять ее и тут же стелиться скатертью? И хорошо было ему с ней, и самая лучшая она была…
Только выпусти, малыш…
Следственный эксперимент удался на славу.
Если б не сидящий рядом Вадик… Ох, что б она Сереже…
Марина швырнула дело в сумку, ударила по звоночку на стенке, вызывая дежурного. Отвернулась в сторону, к окошку, чтобы никто не увидел покрасневших глаз. Лишь бы тушь не потекла…
Николай Михайлович появился довольно быстро.
— Всё, Марина Александровна?
— Да, — едва слышно ответила она.
— Измайлов, прошу в номер.
Сергей, конечно же, уловил резкую перемену в настроении следователя. Понял, что немножко переиграл. Поднялся со стула, с плохо скрываемой злобой посмотрел на Марину. Уже в дверях притормозил и обернулся:
— До завтра, малыш. Ты на всякий случай помни, что жизнь — штука длинная… Но иногда и короткая.
Тяжелые ботинки без шнурков зашаркали по каменному полу изолятора.
Марина смогла удержаться от рыданий только благодаря все тому же Михайлову. Хотя тот увлекся допросом своего подозреваемого и на нее внимания не обращал.
«Гад! Гад! Гад!.. Посажу к черту!..»
…Ленка накурила в кабинете до умопомрачения, будто кто-то произвел газовую атаку сигаретным дымом.
— Кошмар, ты совсем уже со своим никотином… — Марина сразу ринулась открывать окно.
— За тебя переживала. Ну как? Рассказывай. Марина с минуту стояла у окна. Затем вернулась к столу, бросила сумку с делом.
— Никак. Нормально все. Ленка подперла голову рукой и сочувственно уставилась на подругу.
— Ясно все, Мариш. По лицу все видно. Тушь, кстати, вытри. Ты на меня не обижайся, я ведь желаю тебе только добра и счастья. И зря ты, абсолютно зря надеешься, что, если выпустишь его, он к тебе вернется. Ты ведь этого хочешь, верно? Передо мной-то чего ломаться? Так вот, ты последней дурой будешь, если это сделаешь. Посмотри в зеркальце-то. В кого ты превратилась за три года?! А такая классная девчонка была. Ты, конечно, извини, но сейчас на тебя ни один кобель не покосится. Медуза-Гангрена. Главное, было б из-за кого! Из-за барыги потного!
— Замолчи.
— Я-то замолчу, вообще могу не разговаривать. Ты уже утонула в романтических соплях, живешь будто в Санта-Барбаре. Вернись на землю-то. Иначе до шестидесяти так и будешь принца Сережу ждать. Выкини его из башки. Сажай к черту, другого тебе найдем. Вон, пол-отдела у нас неженатых, пьют, правда, но сейчас все пьют. Приведешь себя в порядок — отбоя от ухажеров не будет.
Марина достала из сумки платочек и зеркальце.
— Не надо мне никаких ухажеров. А здесь, — она кивнула на уголовное дело, торчащее из сумки, — нет состава преступления.
— Ну и дура.
На работе Марина задержалась почти до одиннадцати вечера. В отделе никого не осталось, кроме кемарившего на вахте сержанта. Полчаса назад из ее кабинета вышли потерпевший и свидетель по мошенничеству. Как и предполагал Сергей, они примчались по первому звонку, готовые оказать правосудию любое содействие. Марина по очереди передопросила господ и окончательно убедилась, что господа врут. В общих моментах они, конечно, договорились, но в мелочах… Она отразила мелочи в протоколах, дала расписаться и попрощалась с господами без всяких нравоучений о недопустимости лжи.
Странно, но сейчас Марина чувствовала какую-то необыкновенную легкость, словно тяжелый туман, давивший на сознание последние годы, неожиданно рассеялся после порыва ветра.
Да что, действительно, с ней происходило? И права Ленка — она жила какими-то химерами, глядя в одну-единственную точку и не пытаясь от этой точки оторваться. Кто заколдовал ее? Неужели этот прохвост, сидящий сейчас на нарах, пускай даже по липовому обвинению?
