человек с ультракороткой стрижкой, одетый в кепочку, черную кожаную куртку и ботинки-«казачки» на пластмассовой подметке. Массивную шею украшала пудовая золотая цепочка, безымянный палец — увесистая блин-печатка. К недостаткам Андрей отнес непроизвольное подергивание глаза, но на природные дефекты обращать внимание неприлично.
На прилавке, рядом с кассовым аппаратом, лежали четыре пистолета Макарова и три красные книжечки. Четвертую ксиву молодой человек держал в руках и вдумчиво изучал.
По легкости в руках Андрей понял, что один из пистолетов, лежащих на прилавке, принадлежал ему.
Тоха слабо пошевелился. Пахомов и Ермаков в себя, кажется, еще не пришли.
Парень в куртке обвел дергающимся глазом всех четверых и остановился на Андрее, как на наиболее сохранившемся члене экипажа.
— Ты Грицук?
— А ты сам-то кто? — злобно переспросил Андрей, с ужасом думая, что творится у него на лице. Ведь товарищ держал Тохину ксиву.
— Борисыч, братишке пояснить, кто ты такой? — Стоящий справа человек-кубик грозно приготовил приклад.
— Успеем, Домкрат. Повторяю, ты Грицук?
Тоха, услышав свою фамилию, ожил.
— Я Грицук.
— Почему ксива не продлена?
— Не успел.
— Может, ты и не Грицук, а?
— Я Демис Руссос, 'реческий соловей.
— Дай-ка твой телефончик рабочий, проверим, что ты за соловей. Есть кто на месте?
— Не знаю, — ответил Тоха и продиктовал номер.
Постепенно участники «стрелки» возвращались к светской жизни, приводимые в чувство родными голосами. Борисыч достал из сумочки-визитки трубку и набрал номер, не столько горя желанием установить Тохину личность, сколько поднять авторитет навороченным телефоном.
По мере выслушивания ответа на том конце с его лицом стали происходить чудесные метаморфозы. Ультракороткая прическа на затылке приняла перпендикулярную голове стойку, глаз задергался раненой птицей, а челюсть ушла куда-то влево.
— К… К-какой Харькив?..
Он еще раз набрал номер и включил внешний динамик.
Из трубки после третьего гудка раздался вежливый Тохин бас, записанный на автоответчик:
— Здравкуйте. Вы дозвонылысь в виддил внутрешних справ миста Харькива. Оперуповноваженного крыминального розшуку Грыцюка на мисти немае…
— Что за херня?
Тоха пожал плечами.
— Ну, прикололся, подумаешь? Ну, не Харьков… Мой автоответчик — что хочу, то и пишу.
Борисыч швырнул трубку на прилавок и сурово прорычал:
— Ур-р-р-роды! Что, влипли? Ларьки трясем, ксивами прикрываясь?
— Нет, — за всех ответил Андрей. — У нас тут турнир по шашкам на первенство управления.
— Каким еще шашкам?
— Стоклеточным.
— А это кто такой остроумный? Фамилия?
(Моча кобылья!)
— Воронов.
— Как насчет понятий, Воронов? Ты на двух стульях усидеть захотел? Так ведь неудобно, свалишься. Задницей ты не вышел. Ты либо мент, либо не мент. Совмещать нельзя. Западло.
— Я мент.
— А что ж с ларьков сосешь?
— Сосет шлюха. Коктейль через соломинку. Я на заявку сюда приехал. Вон, с мужиками.
Наконец разговорился Пахом.
— Что за дела-то? О-(пи-и-и)-ели?
— Чья территория? — моргнул глазом Борисыч.
Пахом переглянулся с Ермаком.
— Моя, — ответил за них Тоха. — Вон терпила стоит. Заяву накатал.
— Писал? — Боец отряда по борьбе с коррупцией грозно взглянул на Мамеда.
Тот едва заметно кивнул и слился со специальными крылышками прокладки «Кэйрфри», изображенной на рекламном щите.
— Материал зарегистрирован?
— Само собой.
— Кто на тебя наезжал, Мамед?
Азербайджанец в ужасе повернул голову к Пахому. И по испытующему взгляду последнего мгновенно понял, что до ближайшей молитвы не доживет, если утвердительно кивнет своей мусульманской головой.
— Тут… тут их немае.
Тоха гоготнул.
— Земляк.
— А если подумать? Внимательно?
Мамед очень не хотел думать внимательно.
— Нет, никого не знаю. Это из мылыции ребята. А бандыты не пришлы, испугалысь, значыт.
Борисыч с явным расстройством в душе спрятал трубку в сумочку и приказал Домкрату:
— Отстегни… Картонки свои не оставьте.
Он бросил Тохину ксиву на прилавок и встал со стула.
— Значит, слушаем сюда внимательно. Материал завтра пришлете к нам, в отдел по борьбе с коррупцией. Ты, — он ткнул пальцем в хозяина, — тоже придешь. Адрес найдешь в справочном. Все! И запомните, дознаюсь, что скурвились и «крышу» ставите, — пеняйте на себя. Нам предатели не нужны. Они кончают одним и тем же местом.
«Ты, наверное, кончаешь другим», — подумал Андрей.
Дружной толпой отряд покинул ларек, загрузился в «джип» и помчался выявлять новых отщепенцев и предателей.
— Какая сука застучала? — прикладывая холодную банку «Джин-тоника» к распухшей щеке, спросил у коллег Пахом. — Ваши небось?
— Нашим смысла нет, у нас материал заштампован, — защитил честь отдела Грицук. — Это вы, коррупционеры, на чужую землю залезли.
— На свою…
— Какая теперь разница? — развел спорящих Ермак. — Чужой, свой… Теперь это их ларек, бескорыстных наших. Слышь, Мамед. Прими поздравления. Если штукой в месяц отделаешься, считай, повезло. И не вздумай нас завтра вспомнить, сожгу твой колокольчик к черту.
На улице Андрей ощупал лежащего на снегу Палыча. Кости вроде все целы. Участковый стонал и пытался что-то сказать оперу. Да, досталось мужику. Он у дверей стоял, первый удар принял. Лицом, вместо которого теперь кровавый студень. Все, что было вылечено при прежнем начальстве, оказалось выбито при нынешнем. Где-то даже политика.
— Ермак, помоги.
Оперы дотащили раненого товарища до скамейки и нежно усадили.
— Ну, волки… А начальнику я фуфло начищу покруче, чем эти — Палычу. Надо ж так подставить. Ларек сам доил, а на разборку нас отправил. Ты тоже хорош, оперуповноваженный внутрешних справ. Не мог пробить, кому Мамед платит. Я бы знал, что нашему заму, во бы поехал! — Ермак согнул руку в
