стесняетесь, так и быть, мы отвернемся. Ну что, вам надо время подумать?
— Не надо мне никакого времени, — зло ответил Кравцов. — Я все сказал. И послушайте, я тороплюсь, если у вас больше ничего ко мне нет, я откланиваюсь.
Соловец выдвинул один из ящиков стола, достал чистый лист протокола и положил перед собой.
— Сейчас я все запишу. У вас еще есть время, пока я заполняю лицевую сторону. Когда вы распишетесь, что предупреждены об отвественности за дачу ложных показаний, каждое ваше слово может обернуться против вас.
Фраза была произнесена скорей по привычке, нежели по необходимости. По характеру разговора с Кравцовым Соловец понял, что дальнейшие расспросы ни к чему толковому не приведут, а поэтому, не теряя времени, стал записывать показания.
— Не надо меня пугать. Я не мальчик на ваши уловки попадаться, — ответил Эдуард Сергеевич.
— Хорошо, мое дело предупредить…
Соловец заполнил бланк протокола, записал показания Кравцова, дал ему расписаться и произнес:
— Вы знаете, у меня предчувствие, что это наша не последняя встреча.
— Ваши предчувствия рассказывайте любимой девушке, а мне до них нет никакого дела. До свиданья. Если я понадоб-люсь, найдете меня через адвоката.
Адвокат поднялся с дивана и положил на стол Соловца визитку.
— Всего доброго.
— Ну, и как тебе эта сладкая парочка? — спросил Соловец у Кивинова, когда Кравцов со своим законником покинул кабинет.
— Честно говоря, ничего другого я и не ожидал.
— Я, признаться, тоже. Было бы смешно, если б он тут вдруг расплакался, упал на колени и поведал все об убийстве. Я вообще с таким еще не сталкивался. Кравцов — не простая штучка. С адвокатом заявился. Ишь ты, пижон. На шару такого не возьмешь.
— На шару никого не возьмешь.
— Знаешь, чем они от нас отличаются? — продолжал Соловец. — Нет, не тем, что они дичь, а мы охотники. Они подходом к делу отличаются. А поэтому каждый шаг, каждое слово взвешивают. Ну, что оперу будет, если он проколется? Да ничего, «глухарем» больше, «глухарем» меньше. Не повезло здесь, повезет в чем-нибудь другом. А они себе такого позволить не могут. У них непродуманное слово в годы за решеткой может вылиться, а то и в стенку. Ты видел, как Кравцов протокол читал? Если человек нам верит и совесть у него чиста, он подписывает не читая, а если и читает, то не вдумываясь. А этот — нет. Кажется, даже в запятые всматривался.
— Все правильно — у него свой подход.
— Да, это уж точно. А что надо, чтобы его переломать? Чем профессионал от дилетанта отличается? А тем, что каков бы ни был противник, он все равно его переломает.
— Знать бы, чего ради ломать? И вообще, ради чего мы кого-то переламываем, ради чего здоровье гробим, нервы? Ну, они-то понятно — ради шкуры своей, ради выгоды. А мы? Какая мне выгода от того, что я кого-то на зону упакую?
— Ты сам ответил на свой вопрос. Выгода для нас одна — как бы он ни был хитер, каким бы он профессионалом ни был, если ты его переломаешь, перехитришь, победишь его, то это и есть твоя выгода. Она ни с какими деньгами не сравнится.
— Так-то оно так, но что нам с этим упырем делать?
— Думай, мы же профессионалы.
Кивинов зашел в канцелярию отделения забрать накопившиеся бумажки. Секретарша Вера пила чай с сушками и поглядывала за окно.
— Приветик, Вер, — поздоровался Кивинов. — Давай макулатуру. Много накопилось?
— Хватает. Чай будешь?
— Нет, я только водку пью.
— Ну, тогда вот журнал — расписывайся.
Кивинов, не читая, чирканул напротив своей фамилии в журнале, бросил на прощание какую-то остроту и пошел к себе.
Упав на стул, он бегло просмотрел документы. Все как обычно — отдельные поручения, заявления, жалобы. Хоп. А это что за конвертик? Может, взятка? Хорошо бы. Рассчитался бы с долгами… Да нет, взяток по почте не присылают. Москва Золотоглавая. А, это ж приговор на Шабанова. Я и забыл про него. Юрик прислал. Молоток.
Кивинов вскрыл конверт. Приговор оказался довольно объемистым, листах на десяти. Отодвинув в сторону посторонние бумаги на столе, Кивинов раскрыл приговор и углубился в чтение. По мере приближения к концу, лицо его все больше мрачнело. Наконец закончив чтение, он откинулся на спинку стула и прошипел: «О, черт!» Выскочив из кабинета, он тут же натолкнулся на Соловца.
— Георгич, мне почему-то кажется, что, если мы не предпримем срочненьких мер, произойдет еще одна пренеприятная история.
— Что такое?
— Так, пустяки. Очередная мокруха.
ГЛАВА 3
Волков вывел из камеры паренька лет семнадцати и потащил его по коридору в свой кабинет. Там он толкнул пацана на стул, а сам сел напротив.
Паренек держался за бок и громко стонал. Не подумайте ничего плохого, Вячеслав Петрович еще даже не приступал к допросу.
— Что с тобой?
— Печень. Ломка сейчас начнется, больно, бля.
— Принимать наркотики нехорошо, вредно для здоровья.
— Я знаю.
— Это уже радует. А знаешь ли ты, что воровать тоже нехорошо. Это еще вреднее для здоровья.
Парень зарыдал.
— Больно, дайте что-нибудь. Я не могу, ох, как мне больно, сука.
— Ты из меня слезу не дави. Давай, рассказывай, как дело было. И побыстрей.
— Что там рассказывать? Взял куртку в ларьке поме-рять и побежал. На Стачек меня прихватили.
— Зачем же тебе куртка? У тебя же есть.
— Я говорю, ломка у меня начинается, если не ширнусь, сдохну.
— Итак, ты украл куртку, чтобы ее продать и купить наркотиков. Так?
— Так.
— Тогда логичный вопрос: где же ты хотел купить дозу?
— Да где угодно. Вон у черных, в любом ларьке.
— Да что ты говоришь?! Интересно, мне продадут? Уверен, что с наркотиками я пролечу, как фанера над Парижем. Господи, хорошо, что я не на игле, а то бы с ума сошел от досады. Ну, а тебе в любом ларьке продадут. Обидно. А отсюда вопрос: почему тебе продадут, а мне — нет? Нет ли какого секрета у Красной Армии? Может, расскажешь? Или ты курсы партизан оканчивал? Тогда другое дело.
Парень согнулся в поясе и сполз на пол. По лицу его бе-жал пот, сальные волосы собирали грязь с пола.
— Мне плохо. Вмазаться надо, ведь сдохну же. А-а-а!
