телефон, ну и прочее. Поэтому ему у меня не понравилось. А за что его убили?
— А я-то откуда знаю? Раз убили, значит было за что. Хотя сейчас и просто так могут.
— Как мы живем? Убийства стали таким же обычным явлением, как аварии на дорогах. А почему? Раньше-то такого не было. А сейчас откройте газету — сегодня были убиты трое, вчера — четверо. И заметьте, это не какие-нибудь кухонные разборки, а профессиональные убийства. Насмотрелись всяких видиков, автоматы раздобыли и вот палят друг в друга. Все с этой демократии началось. Кому она нужна? А эти металлисты, рокеры, волосатики — на улицу не выйти.
— Ну, металлисты и рокеры тут ни при чем…
— При чем, при чем. Обвешаются цепями и шипами утыкаются, наслушаются музыки своей чертовой и бесятся с жиру. Я бы их всех ссылал куда-нибудь.
— Что убийств много, здесь вы правы, но проблема вовсе не в рокерах и металлистах. Это ведь не содержание, а форма, кураж. Если человек наряжен, как пугало, это еще ни о чем не говорит. Есть, конечно, и перегибы. Кстати, одна американская группа записала клип, в котором демонстрируются фотографии без вести пропавших детей. Так что никто этих ребят из группы не осудит за то, что они кольца в нос вставили или шипами обклеились. И если у человека имеется оружие, это вовсе не означает, что у этого человека злые намерения. Ну, ладно, мы отвлеклись. Вы ничего больше не вспомнили про этого мужчину?
— Да вроде нет.
— Наличные он, случайно, не показывал?
— Нет, нет. Я еще подумал, откуда у него деньги, ведь одет-то он был неброско.
— А вы что, только по одежде о людях судите?
— Нет, но все-таки…
— Ладно. Вот мой телефон, если что-нибудь вспомните про этого парня, позвоните. Миша, пошли.
Петров вышел из комнаты, где беседовал с хозяйкой, и опера вместе покинули квартиру Штофмана. Кивинов вызвал лифт. Миша прикурил. Ждать лифта пришлось долго, видимо, кабина останавливалась на нижних этажах. Наконец створки раздвинулись. В этот момент дверь квартиры распахнулась, и Штофман, высунувшись на площадку, окликнул их:
— Стойте-ка. Я одну вещь вспомнил. Он, уходя, зачем-то предупредил, что, если кто его будет спрашивать, то он у меня не был. Странно, ведь я даже имени его не знаю.
— Он точно Москву упоминал?
— Да, да. Еще говорил, что метро у нас дешевле. Миллионер, а ездит на метро.
— Хорошо, если еще что-нибудь вспомните, звоните. До свидания.
Детский инспектор Волков дежурил по отделению, принимая заявки граждан. Оформив пару краж паспортов, он поднялся из-за стола, потянулся и только было собрался прилечь на свой роскошный диван и передохнуть от дел мирских, как в двери постучались.
— Черт, опять, наверное, с паспортом. Достали, — проворчал он. — Войдите.
В кабинет зашел мужичок лет сорока пяти, одетый в ватник. На ногах его красовались валенки с калошами. Для сентября одежка была явно не по сезону.
— Можно? — скромно спросил он.
Волков кивнул на стул, а сам сел напротив.
— Слушаю.
— Вы знаете, я судимый. Последняя ходка за разбой. Двенадцать лет.
— Ого!.. Многовато.
— Там последствия тяжкие были. Но я — от звонка до звонка. Можно сказать, искупил. Освободился месяц назад. Пока сидел, мать умерла. Родни больше никого. Приехал, а в комнате нашей чужие люди уже живут. Я туда-сюда — ни денег, ни жилья. Пожрать и то не на что. Снова за старое браться не хочу. Не потому, что зоны боюсь, мне зона — дом родной, а потому, что по жизни не могу. Пытался на завод пойти — там прописка нужна. А в коммерцию тоже не сунуться — с моими заслугами сразу отшивают. Даже в сторожа не берут.
Мужик тяжело вздохнул.
— Вы мне можете в одном деле помочь? Снова на зону отправить. Там хоть накормят да крыша есть. Плохая, конечно, но я привык, Я к вам сам потому и пришел, что не хочу больше грабить, а на свободе жить не могу.
Волков почесал затылок.
— Да, проблема. У нас, кажется, просто так не сажают. Надо что-нибудь совершить. Слушай, неужели тебя действительно приперло? БОМЖей знаешь сколько? А на зону никто не стремится. Ты, по- моему, перегнул. Вон, у нас опер-абха-зец тоже без жилья, снимает где может, но ничего — держится.
— Во где у меня все это, — мужик провел ребром ладони по горлу. — Что, не поможете? Значит, снова грабить?
— Погоди, погоди, сейчас что-нибудь придумаем. Эка проблема…
Мужчина с надеждой посмотрел на Волкова. Тот помолчал с минуту, а затем произнес:
— Выйди сейчас из отделения. На углу лоток стоит. Там сигареты, жевачка, ну, в общем, дрянь всякая. Выбери, что подороже, схвати и беги, только не быстро, чтобы поймали. Тебя сюда и приведут.
— Так морду набить могут.
— Не набьют. Там наш помдеж сегодня халтурит, барахло это продает. Он парень спокойный, ты, главное, не дергайся, а то действительно почки отобьют. Влепят тебе лет пять, с учетом прошлого. И совесть твоя чиста, и на зону попадешь. Ну что, годится?
— Хорошо Только попросите следователя, чтобы арестовал сразу.
— Ладно. Без вопросов. Всегда за.
Мужчина поднялся, снова вздохнул и вышел из кабинета.
«Ну, дела, — подумал Волков, — называется, клиент созрел».
Дальнейший ход событий он наблюдал из своего окна.
Судимый подошел к лотку, посмотрел товар и, видно, не найдя ничего более подходящего, свистнул женские колготки. Помдеж подскочил со своего складного стульчика, в три прыжка догнал мужика, повалил его на землю, затем поднял и потащил в сторону отделения. Судимый не сопротивлялся.
— Ну, вот и все. Сейчас следователя вызовут, и поплывет товарищ в Лапландию, правда, без диких гусей.
Спустя где-то час в двери снова осторожно постучались. На пороге возник задержанный.
— А ты почему не в камере? — удивился Волков.
— Отпустили.
— Как отпустили?! Ты же грабеж совершил!
— Так и отпустили. Что за страна у нас? Даже в тюрьму нормально посадить не могут. Ну что мне делать?
— Ничего не понимаю. Погоди, сейчас узнаем.
Волков набрал номер дежурного.
— Игорь, а следак уже уехал? Нет? Дай-ка его к телефону. Слушай, ты зачем мужика отпустил? Он же «гоп-стоп» совершил.
— Нет, ты погоди, дорогой. Вот его протокол допроса. Он что тут пишет? Мол, я, такой-то, такой-то, вдоволь наевшись плодов демократии, хочу отправиться на зону, вследсгвие чего совершил грабеж.
— Ну, и что тут такого? Все нормально.
— Извини. У него какой умысел? Не завладение кооперативным имуществом, а чтобы в тюрьму сесть. Улавливаешь разницу? В его действиях нет состава преступления, так как состав преступления предусматривает преступный умысел, а умысел сесть в тюрьму — это пока не преступление. Вот так. Пока.
Волков положил трубку. «Сон про несон, а про несон — сон». Чепуха какая-то. Хотя следак, в общем, прав. Да, хорошо иметь юридическое образование.
— Ну что? — спросил мужик.
— Слушай, ну, ты напорол. Ты что ему там про тюрьму наплел?
— А что?
