Между тем, он работал помощником шерифа уже два года, но никогда не замечал ни что тюрьма такая ветхая, ни того, что отделение для женщин находится так близко от места, где он сейчас был заключен. По правде говоря, эта изолированная камера использовалась редко. Она предназначалась для тех, преступления которых не могли быть рассмотрены шерифом Величем, а рассматривались трибуналом. Никто из мужчин, крепко спящих в своих камерах, достаточно удаленных, не могли видеть того, что происходило в камере, в которую Даркос посадил девушку. Она подняла глаза и увидела, что он смотрит на нее.
— Вы уже достаточно насмотрелись на меня, гнусная вы личность!
Латур сел на койку.
— Простите меня.
Девушка забыла или сделала вид, что забыла, что она голая, и уцепилась за решетку своей камеры. Несмотря на свое опьянение, она еще старалась сохранить привлекательность женщины, способной соблазнить мужчину при помощи средств, отпущенных ей природой.
— Держу пари, что вы предпочли бы находится здесь, вместе со мной.
— Не совсем так, — осторожно заметил Латур.
Его безразличие подстегнуло девушку, она принялась издеваться.
— Ты неспособен или что?
Латур криво улыбнулся.
— Нет, совсем наоборот.
— У тебя кто-то есть?
— Нет.
Девица с трудом облизала свои губы.
— Тогда я скажу тебе, что мы сделаем. Ты штраф заплатишь за меня сегодня утром, а вечером я с тобой буду очень мила.
— Нет, спасибо, — ответил Латур.
Девушка продолжала рассматривать его через решетку камеры.
— Нет ничего удивительного, — проговорила она наконец. — Я теперь знаю, кто ты. Ты тот прохвост, помощник шерифа, который спустил старого мошенника и изнасиловал его жену.
— Я не трогал никого, — сказал Латур.
— Я тебе не верю, знаешь! Да, это ты говоришь, а знаешь, что говорят в городе?
— Что же?
— Что это ты также изнасиловал и тех трех девочек. И я в это верю. Они имели тогда страшный вид после работы этого типа. — Девица казалась заинтересованной. — Но что с тобой делается, что у тебя не так как следует? Ты один из тех, которые любят все запрещенное?
Латур не счел нужным ответить. Девушка перестала интересоваться им и растянулась на тощем матрасике своей койки.
— А потом, черт возьми, уж ничего и не поделаешь! Мой дорогой, папаша, ты дошел до конца своего пути!
Латур спросил:
— Что вы хотите сказать?
Девушка приняла таинственный вид.
— Подожди до вечера и увидишь. В городе есть негодяи, но есть и настоящие мужчины.
— Что вы хотите этим сказать? — снова спросил Латур.
Вместо ответа девушка, сломленная усталостью после ночной работы и парами виски, стала зевать и вертеться на своем ложе, потом закрыла глаза и уснула.
Наступление рабочего утра пришлось ждать долго. Оно началось со стука кастрюль и другой посуды на кухне тюрьмы. Там готовился тощий завтрак для обитателей тюрьмы, задержанных ночью. При одной только мысли о еде Латур почувствовал спазмы в желудке, но горячий ароматный кофе с цикорием приятно пахнул. Он с нетерпением ждал того момента, когда служитель появится с чашкой кофе.
Слышался стук металлических ложек и тарелок по всему коридору, но никто не дошел до камеры, в которой сидел Латур. Тогда он вспомнил, почему так было. Так как все прислужники были черными, осужденными на короткие сроки, и так как они были неграми, то не смели преступать черты, отделяющих заключенных черных от камер с белыми женщинами. Латуру придется подождать прихода цветных помощников шерифа, чтобы получить свой кофе. Он подумал, что независимо от того, какое обвинение тяготело над ним, расположение его камеры было совершенно отделено от прочих камер.
Было уже больше восьми вечера, когда Том Мулен, сопровождаемый Гарри Рафигнасом, появился, держа в руках две чашки кофе и две тарелки, полные маисового ризотто.
Рафигнас бросил взгляд на уснувшую девушку по другую сторону прохода и восхищенно свистнул.
— Похоже, она достаточно в теле для своих двадцати двух лет, но манера, с которой она храпит, дает понять, что ее теперь ничем не разбудишь.
Мулен сделал знак помощнику продолжать свой путь.
— Оставь ее, пусть спит до того времени, когда ее пригласят к судье, и дай ей завтрак Хенни.
— А я? — спросил Латур. — Я не имею права на кофе?
— Напротив, — возразил первый помощник с кривой усмешкой. — Твой ожидает тебя в дежурной комнате. — Мулен отодвинул запор. — Я бы очень хотел бы знать, как мне держаться с тобой, Энди?
— О чем ты говоришь?
— Понимай, как хочешь. Я очень давно тебя знаю и всегда считал тебя честным парнем. А теперь вдруг ты делаешь некоторые вещи, которые порядочный парень не делает.
— Насилие, например?
— Точно, — согласился Мулен. — Насилие. А потом, как сказал вчера Старик, мне кажется необъяснимым, как парень, женатый на такой куколке, как твоя, может пойти развлекаться к такой мышке, как та, которая в госпитале.
— Том, я уверяю тебя, что я не делал этого, — протестовал Латур.
Сделав ему знак, чтобы он шел впереди него, Том Мулен, наконец, сказал первые ободряющие слова после ареста.
— Мы стараемся доказать это.
Латур открыл дверь в комнату дежурных. С бледным лицом, но спокойная, с тщательно причесанными светлыми волосами, с большой корзиной в руке, в сопровождении Георга, Ольга стояла у одного из столов, на котором помощники шерифа играли в минуту отдыха в карты.
Мулен посмотрел на часы.
— Время двадцать минут, — сказал он, закрывая дверь.
Ледяным и презрительным тоном Георг воскликнул:
— Итак, вот он человек, за которого моя сестра вышла замуж! И ты могла сделать подобную вещь! Если бы в этой стране это разрешалось, я избил бы тебя, как бешеную собаку до смерти.
На это, безусловно, нечего было ответить. Латур ничего не сказал. Но Ольга повысила голос и проговорила без всякого акцента, как настоящая американка:
— Замолчи и уйди отсюда! — сказала она. — Тебе здесь нечего делать. Это не ты замужем за Энди, а я!
Высокий белокурый парень хотел протестовать, но Ольга бросила на него лишь один-единственный взгляд.
— Я тебе сказала, чтобы ты оставил нас одних.
Георг пожал плечами.
— Как тебе угодно. Я увижу тебя перед судом.
Дверь тяжело закрылась за ним. Латур никогда не думал, что молчание может быть настолько тяжелым. Он страдал от того, что на нем была надета грязная рубашка и что он был небрит. И это как раз тогда, когда он хотел так много сказать, произвести хорошее впечатление на Ольгу.
Она поставила корзину на стол и подняла крышку.
— Ты, безусловно, должен быть голоден, — просто проговорила она. — Вот я и принесла тебе
