«Кто-то спас, кто-то спас, кто-то сегодня спас мне жиз-з-знь!» Тесак по-прежнему торчит из черепа вампира. Рукоятка при каждом шаге мотается из стороны в сторону, как маленький хвост. Каллагэн видит и кровь, но совсем немного, не океан, как ожидал. В этот момент потрясение слишком велико, чтобы он мог над этим подумать, но позже он придет к выводу, что к выводу, что жидкой крови в вампирах самая малость. И жизнь в них поддерживает что-то более магическое, чем полезные вещества, которые кровь доставляет в самые дальние уголки тела. Большая часть их крови свернулась и по консистенции напоминает желток сваренного вкрутую яйца.
Тварь делает еще шаг, потом останавливается. Голова исчезает из поля зрения Каллагэна, потому что вампир резко наклоняется вперед. А потом, внезапно, одежда кучей надает на влажную мостовую проулка.
Словно во сне Каллагэн идет к груде одежды. Льюп Дельгадо стоит, прижавшись спиной и затылком к стене, закрыв глаза, по-прежнему пребывая в трансе, в который загнал его вампир. Бровь маленькими струйками стекает по шее.
Каллагэн смотрит на одежду. Галстук завязан. Рубашка внутри пиджака, подол засунут в брюки. Он знает, что, расстегнув молнию, найдет в них трусы. Берется за рукав пиджака, чтобы убедиться, что он пуст не только по виду, но и на ощупь, и часы вампира вываливаются из рукава, падают на мостовую рядом с уже лежащим на ней перстнем, какие выдают выпускникам многих престижных университетов.
Видит Каллагэн и волосы. А также зубы, некоторые с пломбами. Это все, осталось от мистера Брифкейс-Марк-Кросса.
Каллагэн собирает одежду. Элтон Джон все поет «Кто-то сегодня спас мне жизнь», но, возможно, удивляться этому и не следует. Песня-то довольно длинная песня, на четыре минуты, не меньше. Каллагэн надевает часы на свое запястье, перстень – на палец, чтобы они не потерялись. Заносит одежду в «Дом», проходя мимо Льюпа, который так и не вышел из транса. Ранки на его шее становятся все меньше, затягиваются, исчезают.
На счастье Каллагэна кухня пуста. Слева дверь с табличкой «КЛАДОВАЯ». За ней – короткий коридор с нишами по обе стороны. Каждая ниша отделена от коридора металлической решетчатой дверью, запертой на крепкий замок. В одной нише – консервы. Во второй крупы. В нескольких – одежда. Рубашки, брюки, платья и юбки, пальто, для каждого вида одежды своя ниша. Есть ниши и для обуви, мужской и женской. В конце коридора – обшарпанный гардероб с надписью «СБОРНАЯ СОЛЯНКА». Каллагэн находит бумажник вампира и перекладывает в свой карман, поверх собственного бумажника. Карман заметно оттопыривается. Потом открывает ключом гардероб и бросает в него одежду вампира. Все легче, чем рассортировать ее, хотя он понимает, что кто-то обязательно будет ворчать, обнаружив в брюках трусы. В «Доме» использованное нижнее белье не берут.
– Мы, возможно, обслуживаем представителей самого дна, – как-то сказал Каллагэну Роуэн Магрудер, – но у нас есть свои правила.
Сейчас не до правил. Сейчас надо заняться волосами и зубами вампира. Его бумажником, перстнем, часами… и, Господи, брифкейс и туфли! Они же остались в проулке!
«Не смей скулить! – говорит он себе. – Его девяносто девять процентов исчезли, совсем, как монстр в последнем кадре фильма ужасов. Пока Бог был с тобой, я думаю, это Бог, так что не смей скулить!»
Он и не скулит. Собирает волосы, зубы, берет брифкейс, несет в дальний конец проулка, плюхая по лужам, перебрасывает через ограду. После короткого размышления отправляет следом часы, бумажник и перстень. Последний поначалу не хочет сниматься, Каллагэна уже охватывает паника, но перстень соскальзывает с пальца и отправляется за ограду. Кто-нибудь подберет. В конце концов, это Нью-Йорк. Он возвращается к Льюпу и видит туфли. Слишком хорошие, чтобы их выбрасывать. Кто-нибудь сможет их поносить. С туфлями возвращается на кухню. Стоит перед плитой, держа их в правой руке, подвешенными на двух пальцах, когда из проулка на кухню заходит Льюп.
– Дон? – голос у него чуть осипший, как у человека, который крепко спал и только что проснулся. В нем слышится легкое удивление. Он указывает на подвешенные на пальцах Каллагэна туфли. – Ты собираешься положить их в жаркое?
– Вкус они бы улучшили, это точно, – отвечает Каллагэн. Он изумлен спокойствием собственного голоса. А его сердце! Как ровно оно бьется. От шестидесяти до семидесяти ударов в минуту, – но я хочу отнести их в кладовую. Кто-то оставил их на заднем крыльце. А ты чего там делал?
Льюп улыбается. Улыбка ему к лицу, он становится еще прекраснее.
– Постоял там, покурил, – отвечает он. – Такая хорошая погода, что не хочется заходить под крышу. Разве ты меня не видел?
– Видел, конечно, – ответил Каллагэн. – Но ты с головой ушел в свои мысли, вот я и не стал окликать тебя. Открой мне, пожалуйста, кладовую.
Льюп проходит в короткий коридор, открывает замок на решетчатой двери соответствующей ниши.
– Хорошие туфли, – говорит он. – «Бэлли». – С чего это кто-то решил оставит пару туфель «Бэлли» пьяницам?
– Наверное, эти туфли чем-то не угодили хозяину, – отвечает Каллагэн. Он слышит колокольца, их сладостную и вгоняющую в ужас мелодию, и скрипит зубами. Окружающий мир вдруг начинает мерцать. «Только не сейчас, – думает он. – Пожалуйста, только не сейчас».
Это не молитва, в Нью-Йорке он молится мало, но, возможно, кто-то слышит его, потому что звон исчезает. Вместе с мерцанием. Из другой комнаты кто-то громко вопрошает, когда же, наконец, подадут ужин. Кто-то ругается. Все, как всегда. А вот ему хочется выпить. Тоже обычное дело, но сейчас очень уж хочется, нестерпимо. Он не может не думать о том, как его пальцы сжимали обтянутую резиной рукоятку тесака. О весе тесака. О звуке, с которым тесак развалил голову вампира. И прежний вкус опять во рту. Мертвый вкус крови Барлоу. И слова. Что сказал ему Барлоу на кухне дома Петри, перед тем, как сломал крест, подаренный ему матерью? «Печально наблюдать крушение веры»?
«Этим вечером я пойду на собрание «АА», – думает он, надевая резинку на туфли «Бэлли» и бросая их в кучу обуви. Иногда они помогают. Он никогда не говорит: «Я – Дон и я алкоголик», – но иногда эти собрания помогают.
Льюп стоит к нему вплотную и, обернувшись, Каллагэн от неожиданности ахает.
– Ты чего такой пугливый? – Льюп смеется. Рассеянно почесывает шею. Следы от прокусов еще есть, но к утру они исчезнут. Однако, Каллагэн знает, вампиры что-то видят. Что-то чувствуют. В общем, могут вычислить таких, как Льюп.
– Послушай, – говорит он Льюпу, – я вот думаю, а не уехать или из города на неделю или две. Развеяться. Отчего бы нам не поехать вместе? Побудем на природе. Порыбачим.
– Не могу, – отвечает Льюп. – В отеле мне отпуск положен только в июне, а кроме того, здесь работать некому. Но, если ты хочешь уехать, с Роуэном я все улажу. Нет проблем, – Льюп пристально смотрит на него. – Похоже, отдых пойдет тебе на пользу. Ты выглядишь уставшим. И ты такой нервный.
– Нет, то всего лишь мысли вслух, – качает головой Каллагэн. Никуда он, конечно, не поедет. Если останется, сможет приглядывать за Льюпом, оберегать его. И теперь он кое-что знает. Убивать их не труднее, чем давить клопов на стене. И после них мало чего остается. А с Льюпом все будет в порядке. Вампиры третьего типа, вроде мистера Марк-Кросс-Брифкейса не убивают свои жертвы, даже не изменяют их, не превращают в вампиров. По крайней мере, он этого не заметил. И он всегда будет начеку, это ему по силам. Будет на страже. Попытается хотя бы этим искупить содеянное в Салемс-Лоте. И у Льюпа все будет хорошо.
– Да только с Льюпом ты ошибся, – Роланд свернул сигарету из крошек, которые выгреб со дна кисета. Табак больше напоминал пыль.
– Да, – согласился Каллагэн. – Ошибся. Роланд, сигаретной бумаги у меня нет, но вот с табаком могу помочь. В доме есть хороший табак, с юга. Мне он без надобности, но Розалита по вечерам иногда выкуривает трубку.
– Позже я с удовольствием возьму его и скажу, спасибо тебе, – ответил Роланд. – Впрочем, табака
