они уверены, что именно им дано знать подлинные имена вещей, хотя так же, как и другие, называют вещи невпопад. Но от других они отличаются тем, что всегда убеждены в своей правоте и в своем праве называть вещи так, а не иначе. Не дай бог кому-нибудь в их присутствии уподобить барабан арбузу, флейту — гороховому стручку, а виолончель — груше. Тут же восстановят справедливость!.. И если даже вы сыграете для них на флейте горохового стручка какую-нибудь сонату ми-минор, они с пеной у рта будут утверждать, что гороховый стручок — не музыкальный инструмент. Такие люди всегда губили художников…
— Я не губил художников! — с негодованием воскликнул Петропавел.
— Допускаю, — откликнулась Смежная Королева, — что пока Вы их действительно не губили. Все впереди. Дерзайте! Вы ведь правдоборец и за правду не пожалеете живота своего, даже не допуская мысли о том, что Ваша собственная правда — это еще не вся правда, не правда всех людей на земле, хотя, быть может, и правда большинства.
— Меньшинство должно подчиняться большинству! Смежная Королева рассмеялась:
— О дорогой мой, не во всем, не во всем… Большинству не приходят в голову гениальные идеи, но оно охотно пользуется гениальными идеями единиц. А ведь, по существу, любая гениальная идея — не что иное, как новая аналогия, новый тип смежности, когда два очень далеких явления вдруг оказываются рядом, в то время как о родстве их никто из живущих и не подозревал. Но вот человек указал на это родство — и оно тотчас же стало очевидным для всех. Впрочем, может быть, и не тотчас же… — уж как повезет! Это еще и от нас зависит: насколько легко наше воображение может перенести нас с травинки на облако.
— При чем тут травинка и облако? — проворчал Петропавел.
— Это просто еще одна аналогия. Предположим, воображение наше привыкло двигаться так: с травинки на цветок, с цветка на кустик, с кустика на дерево, с дерева на облако. Но чье-то воображение вспорхнуло с травинки на облако — сразу, вдруг осознав нечаянную их близость. Так вот, пока есть такие люди, пока подобные Вам еще не погубили их, я буду у них королевой — даже несмотря на то, что здесь, на земле, у меня нет места, где бы я могла собрать их всех: я ведь не владею ничем! — и Смежная Королева очень грустно рассмеялась, а потом добавила: — Сейчас Ваша остановка. Хотите сделать финт ушами?
При появлении в речи «финта ушами» Петропавел понял, что правая половина Смежной Королевы пробуждается. Не успев никак отнестись к этому, он действительно сделал финт ушами, поскольку дом стукнулся об землю — и от сильного толчка Петропавел вылетел в один из дверных проемов, сопровожденный восклицанием: «Рисуйте ноги, друг мой!» Он отлетел на такое далекое расстояние, что дом Смежной Королевы исчез из поля его зрения.
Глава 9. По ту сторону понимания
Итак, дом Смежной Королевы исчез из поля его зрения, но в тот же миг это поле погрузилось в полную тьму, как будто кто-то огромный заслонил солнце. «Спящая Уродина проснулась сама!» -ужаснулся Петропавел, живо представив себе страшные последствия такого пробуждения. Через некоторое время туча сфокусировалась в подобие облика — и вот уже перед Петропавлом вверх ногами предстало еще одно в высшей степени странно одетое существо.
— Тридевятая Цаца, — представилось существо и тут же спросило. — Почему Вы стоите вниз головой?
Уже от одного этого вопроса все поплыло перед глазами Петропавла, и он едва удержался на ногах.
— Чтобы нам было удобнее разговаривать, я тоже стану вверх ногами, — Тридевятая Цаца любезно перевернулась в воздухе.
— Ну, как я Вам? — любуясь произведенным впечатлением, спросила она.
— Потрясающе! — честно восхитился Петропавел. Он и в самом деле не видел ничего подобного. Тридевятая Цаца была довольно высокой, одетой в мужской серый костюм английского сукна поверх, по- видимому, бального платья. Бусы из огромных ракушек почти закрывали грудь. Голову украшала шляпа сомбреро со страусовыми перьями, а ноги были босы. Все вместе выглядело не столько нелепо, сколько как-то грандиозно. Причем лица видно не было: оно потерялось на таком фоне.
— А зачем Вам все это? — с уважением спросил Петропавел.
— Вы о моей одежде? Многие интересуются, — Тридевятая Цаца горделиво приосанилась. — Но ведь каждый должен быть во что-то одет.
— Конечно! — от всей души согласился Петропавел. — Странно только, что костюм надет у Вас на платье…
— Странно, — откликнулась Тридевятая Цаца. — Я вообще странная. Поговорите со мной — тоже будете странным!
— Зачем? — Петропавел не понял прелести перспективы.
— Да так! — беспечно ответила Тридевятая Цаца и тут же спросила: — Странно, что я так ответила?
— Очень! — признался Петропавел. Тридевятая Цаца улыбнулась и расплакалась. Петропавел смутился.
— Не надо, — жалобно сказал он. — Зачем Вы так… это лишнее.
— Ой, я такая странная! — напомнила она и хрюкнула. — А знаете ли Вы, что я и вообще-то — оптический обман? — Что вы имеете в виду?
— Ах, да ничего! — рассмеялась Тридевятая Цаца. — Странно, правда?.. Между тем в данный момент я нахожусь от Вас за тридевять земель. Это очень далеко, — серьезно уточнила она.
— Но Вы же тут! — уличил Петропавел.
— Да ничего подобного! Если бы я была тут. Вы бы вообще меня не увидели. Дело в том, что у меня есть одна страсть — уменьшаться по мере приближения и наоборот… Я люблю нарушать законы перспективы. Судя по тому, что сейчас я Вашего роста, я где-то не совсем вблизи. Впрочем, Вы можете потрогать меня… или опустить в ведро с керосином: уверяю Вас, Вы ничего не почувствуете.
Петропавел, проигнорировав второе предложение, ткнул пальцем в плечо Тридевятой Цацы. Та ойкнула.
— Вы же сами предложили мне потрогать Вас, — оправдался он.
— Ах да!.. Как странно: я все забыла о себе! Я ведь не только оптический обман — я еще и тактильный обман… ну, то есть обман осязания. Кроме того, я — обман обоняния. Например, тут — у себя за тридевять земель — я надушена очень крепкими духами. Но Вы же там этого не чувствуете?
— Чувствую — и еще как! — Петропавел поморщился, определив наконец источник тошнотворно сладкого запаха.
— Да?.. Ну, пусть. А впрочем… я же опять все перепутала! Сегодня именно я и не надушена никакими духами, а Вы их чувствуете! Это и есть обман.
— Вы запутали меня, — угрюмо сказал Петропавел. — Вообще-то Вы существуете?
— Я существую. Но я с этим не согласна. Мур-р-р… Ведь я не дана в чувственном опыте. Наоборот, я — обман чувств. Вы знакомы со Смежной Королевой? Что Вы о ней скажете?
— О ней ничего определенного не скажешь! — усмехнулся Петропавел.
— Это потому, что Вы, наверное, смотрели то на одну, то на другую ее половину, а так оно сбивает… На самом деле, она ничем не отличается от прочих — по внешности, я имею в виду: заурядная, в общем-то, внешность. Но это в сущности. А Вы, должно быть, не умеете видеть сущности — и видите две половины… Значит, Вам будет трудно со мной: я ведь вся не такая, какой кажусь в реальном мире. Собственно говоря, меня нет в реальном мире: я нахожусь в возможном мире. — И Тридевятая Цаца кокетливо улыбнулась. — Смежная Королева — та все-таки пограничное явление, а я… я вообще за границей понимания — адекватного понимания, я имею в виду.
— Вы — галлюцинация? — Петропавлу показалось, что он раскусил Тридевятую Цацу.
— Фи! — поморщилась она. — Галлюцинация!.. Я — обман чувств, говорю же! Скорее уж иллюзия, чем галлюцинация.
