затрещину. Он не сообразил, что Воще Бессмертный хотел этим сказать, потому что уже утонул. Впрочем, утонув, он не умер, а продолжал жить и, что самое страшное, слышать повествование Воще Бессмертного. Голова работала ясно, но ничего не понимала. Зачем ему рассказывают про Азовское море? Почему вообще такой странный выбор: именно Азовское? И наконец — чего ради так долго?
Однако беспорядочное речевое поведение продолжалось, и утонувший Петропавел отчаялся уразуметь, к чему клонит этот Воще Бессмертный: тихо, как и подобает утопленнику, Петропавел лежал под водой. Внезапно учитель заговорил на немецком языке, что возмутило Петропавла сверх всякой меры. Он собрался с силами и забулькал, но Воще Бессмертный свободной рукой схватил с вешалки полотенце и под водой затянул им рот утопленника, накрепко связав концы полотенца на затылке. Чрезмерность насилия потрясла Петропавла.
— Так будет еще лучше, — по-фински произнес Воще Бессмертный, и Петропавел даже не удивился, что не только опознал язык, но и понял сказанное. — Есть тут у нас одно золотое правило, — продолжал мучитель. — Меньше задашь вопросов — меньше получишь ответов. — Потом он странно хмыкнул и вроде бы невпопад заметил: — Меньше всего вопросов задают мертвецы: они воще не задают никаких вопросов. — И на языке дружбы, понятном каждому, Воще Бессмертный продолжил рассказ об Азовском море. Говорил он быстро, но выразительно: стенал, хохотал, выл и закатывал глаза, стоя уже по пояс в воде. Когда же вода покрыла Воще Бессмертного с головой, а потом заполнила всю ванную комнату, он вдруг отпустил Петропавла, неожиданно потеряв к нему всякий интерес. Петропавел принял сидячее положение и ошарашенно смотрел на Воще Бессмертного. Под водой тот сделался тихим, лег в раковину и загрустил оттуда. Несмотря на озлобленность, Петропавел внезапно почувствовал острую нежность к Воще Бессмертному, в раковине напоминавшему старую улитку. Ему захотелось прижать к себе эту улитку и чем- нибудь утешить ее, но он сдержался.
— Тебе, небось, до лампочки, что я грущу? — угрюмо осведомился Воще Бессмертный по-арабски. Петропавел покачал головой. Тогда Воще Бессмертный вылез из раковины, подплыл к Петропавлу и обнял его. Это очень сблизило их — и они принялись плавать и играть в воде, как две маленькие рыбки.
— Да выплюнь ты эту дыню! — возмущенно крикнул вдруг Воще Бессмертный. — Не нравится — так что ж ты ее мусолишь во рту? Ни тебе поговорить, ни тебе посмеяться… И повязку эту свою дурацкую сними: плаваешь тут, как баба!
Петропавел с негодованием сорвал повязку и выплюнул дыню в воду. Она всплыла. Едва освободив рот, Петропавел возопил:
— Что все это значит?
— Азовское море? О, оно значит для меня многое…
— А для меня — ничего не значит, — отрезал Петропавел.
— Тебя и не спрашивают, — отрезал по отрезанному Воще Бессмертный. — Как бы там ни было, ты все равно не имеешь права вынимать мое Азовское море из моей системы представлений, помещать в твою и там понимать. — Да я вообще не намерен его понимать!
— Твои намерения тут никого не интересуют.
Тут каждого интересуют мои намерения. Осознай это — и все сразу станет на свои места.
Петропавел отвернулся, демонстрируя нежелание осознавать.
— Тебе нехорошо здесь? — лирически поинтересовался Воще Бессмертный и, обидевшись на молчание Петропавла, уплыл в угол ванной. Оттуда он сказал: — Я поведаю тебе свою историю, мой юный друг.
— Прямо тут, в воде? — уточнил Петропавел. — А чего? — невозмутимо откликнулся Воще Бессмертный. — Тут славно, на взморье! — Он набрал полные легкие воды и начал: — Обычно говорят: «Я родился тогда-то и тогда-то, там-то и там-то…» А я не рождался никогда и нигде. Я всегда тут был.
— Пожалуй, так не может быть, — не удержался Петропавел.
— Может, — уверил его Воще Бессмертный. — Может быть по-всякому. Я точно никогда и нигде не рождался. Это и правильно, иначе как бы я мог быть бессмертным? Если ты помнишь, есть такой Кощей Бессмертный — так вот, он никакой не бессмертный, потому что смерть его — на конце иглы, игла — в яйце, яйцо — в утке, утка — в ларце, а ларец — на дубу. Этак каждый может сказать: я, например, бездетный, а дети мои — во дворе, а двор — около дома, а дом — в деревне, а деревня — в Крыму, а Крым — на Украине… Какой же ты бездетный, если у тебя на Украине дети?.. Вот я — другое дело. Я совершенно бессмертный, то есть Воще Бессмертный, я никогда не умру. Следовательно, я никогда и не рождался.
— Следовательно, Вас нет, — жестоко заключил Петропавел.
— Тоже мне — открытие! — Воще Бессмертный залег на дно ванной. — Развернуть перед тобой концепцию иллюзорности бытия, что ли… — Он свернулся калачиком, подумал и произнес: — Не буду я ничего разворачивать. Ну нет меня — так нет: не велика тетеря для общества! Странно другое: I have never been a child! — Дальше Воще Бессмертный заговорил неизвестно на каком, но хорошо понятном Петропавлу мертвом языке. — Поэтому я не испытал тягот и радостей детства. Моя мать никогда не кормила меня молоком: во-первых, у меня не было матери, а стало быть, у нее не было и молока. Мой отец никогда ничему меня не учил: во-первых, у меня не было отца, а во-вторых, я и так все знал. Учителя не били меня: по причине их отсутствия я бил себя сам. Это очень упрощало жизнь… Я часто думаю: будь я Воще Смертный — я бы и хоронил себя сам. Тогда это упростило бы и смерть. К счастью, смерть мне упрощать незачем… Вот так и случилось, что я воще все знаю — потому-то ко мне и надо относиться как к учителю воще всего. Правда, я еще воще никогда никого ничему не учил. Ты — мой первый блин. А первый блин, как говорится, всегда курам насмерть… ты уж извини, если что не так.
— Нет-нет, все нормально! — поспешил успокоить его Петропавел, но Воще Бессмертный вдруг зашмыгал носом и ни с того ни с сего зарыдал.
— Что с Вами? — Петропавел чуть не всплыл от неожиданности.
— О, это слово! — запричитал Воще Бессмертный. — У меня с ним столько связано!.. Картины прошлого встают перед глазами… Все-таки чертовски неудобно рыдать в воде! — отвлекся он, но тут же зарыдал с утроенной энергией. — Зачем, зачем ты произнес это слово при мне!
— Простите… — сконфузился Петропавел, — но какое именно слово Вы имеете в виду?
— Слово «нормально»! — белугой взревел Воще Бессмертный. — Боже, сколько раз я слышал его!
— Честно говоря, я не понимаю, почему такое простое слово, как «нормально»…
— Не повторяй его, о бездушный! — взвыл Воще Бессмертный. — Тебе и не понять, до какой степени чутким к звучащему слову может быть живой организм, какие глубины способно всколыхнуть оно в нем! Ты же не прожил моей жизни, а берешься судить о том, что значит для меня то или иное слово… Ах, оставь, оставь мне хотя бы это право: у меня ведь, кроме него, ничего нет! Меня и самого-то, как видишь, нет!
— А я — есть? — осторожно спросил Петропавел.
— На твоем месте, — прекратив рыдать, неожиданно сухо сказал Воще Бессмертный, — я бы из чисто компанейских чувств не задавал этого вопроса. Неловко как-то получается: меня, такой глыбы, — нет, а ты, такая моль, — хочешь быть! — Потом он приблизил свое неопределенное лицо к лицу Петропавла и очень серьезно произнес: — Ты есть. И то, что ты есть, накладывает на тебя очень большие обязательства по отношению к нам — тем, кого нет… Но кажется, начинается шторм.
Петропавел посмотрел наверх: потолка ванной комнаты уже действительно не было видно; тускло мерцала лампочка, мотаясь в разные стороны.
— Сколько бедных рыбаков погибнет сегодня! — горько вздохнул Воще Бессмертный. — Да и ты, наверное, погибнешь: ты ведь смертен?
— До нас шторм не опустится, — грамотно сообщил Петропавел.
— Плохо ты меня слушал, — укорил его Воще Бессмертный. — Какова максимальная глубина Азовского моря?
— Кажется, пятнадцать метров! — с ужасом вспомнил Петропавел.
— Стало быть, опустится, — развел руками Воще Бессмертный.
— Что же делать мне… смертному? — Петропавел поверил и струсил.
— Давай на поверхность: может, вынесет волной… на брег, — архаично закончил Воще Бессмертный и, не сочтя необходимым проститься, быстро поплыл в западном направлении.
