— Погодите! — крикнул Петропавел. — Как мне дальше к Слономоське?
— У кого ты спрашиваешь? — обернулся Воще Бессмертный. — Если у меня, то меня, как ты справедливо заметил, — нет…
Когда его не стало видно за толщей воды, у Петропавла даже сердце защемило. Вот ведь несчастье: пусть Смежная Королева двойственна, пусть Тридевятая Цаца за сколько угодно километров отсюда, но они хоть есть, а тут… надо же, такая глыба — и виден, и слышен, и осязаем, и целостен, ан — нету его, не существует!
Петропавел всплакнул бы, если б не шторм. Но времени терять было нельзя, и, покинув ХАМСКУЮ ОБИТЕЛЬ, он устремился наверх — навстречу спасительной волне.
Глава 10. Милое искусство, коварное искусство
Пока Петропавел соображал, какая из волн спасительная, одна волна накрыла его с головой, и, вспомнив о том, что он смертен, бедняга даже глупо выкрикнул в пространство: «Спасите!» — но, как ни странно, получил ответ.
— Не шуми, — сказали ему, — и так ничего не слышно.
— Спасите! — шепотом повторил он, хотя, может быть, из-за волн вокруг никого видно не было.
— Что ты имеешь в виду? — раздался возле самого его уха тихий противный голос. Несмотря на критическую ситуацию, Петропавла возмутила такая постановка вопроса.
— Это самое и имею в виду! — возопил он. — Спасите, имею в виду.
— Да не шуми ты! — цыкнули сверху. — Я и так прекрасно тебя слышу. А больше тут никого нет, так что нечего вопить… Но я хочу знать фактически, каково значение предложения «Спасите!». Ты говоришь, что оно и означает «Спасите!». Так это само собой разумеется. Твой ответ совершенно бессодержателен — и мне приходится усомниться в осмысленности твоего высказывания, а значит, и в твоих умственных способностях. Раскрой смысл предложения, ну? Что ты подразумеваешь?
Чтобы не тратить силы на препирательства в воде, Петропавел ответил лаконично:
— То и подразумеваю, что говорю.
— Непонятно, — послышалось в ответ. — Всегда говорят одно, а подразумевают совсем другое. И этим твоим «Спасите!» тоже можно много чего подразуметь. Можно, конечно, и невинные вещи подразуметь — что-нибудь типа «Помогите мне… укажите путь, составьте компанию будем, дескать, вдвоем плыть к берегу, так оно легче…». Но ведь не исключено и другое: «Давайте-ка, мол, ко мне, мой дорогой, я тут в Вас вцеплюсь мертвой хваткой, отдохну, потом брошу Вас, чтобы Вы утонули, а сам, набравшись сил, бодро поплыву дальше!» Таким образом, — мне желательно знать, что именно ты подразумеваешь. На этом, между прочим, основано искусство подтекста.
— Прекрати эти издевательства… — задыхался Петропавел, — мне сейчас не до подтекста!
— Ты торт слоеный ел когда-нибудь? — невозмутимо поинтересовался тихий противный голос. — Тогда представь себе высказывание как торт: высказывание тоже многослойно. Пробуем с этой точки зрения рассмотреть «Спасите!» — высказывание, сделанное тобой. Само по себе слово «спасите» — это верхний слой торта, то есть крем, собственно говоря. Под ним — разные слои, опускаясь по которым мы доходим до фундамента — подлинной сущности высказывания: в данном случае ее можно выразить словами «больше всего на свете мне дорога собственная шкура»… А крем — это еще не весь торт.
Петропавел давно уже не слушал и молча боролся со стихией.
— Почему ты молчишь? — в самое ухо спросили его.
— Не люблю… разговаривать… в шторм.
— О, это лучше! — похвалил голос.
— Слушай, отвяжись, а? Я не разговариваю с теми, кого не вижу.
— А ты считай, что это телефонный разговор!
— Идиот! — рявкнул Петропавел. — Чего ради — по телефону… в воде?
— Пожалуй, — согласился голос. — Ладно, начинай считать волны. Шестая волна вынесет тебя на берег. Он уже близко.
…Шестая волна вынесла Петропавла на берег, а на седьмой волне кончился шторм. Петропавел раскинул руки и закрыл глаза.
— Отдыхаешь? — тут же услышал он возле себя.
— Спасибо, я очень обязан тебе, — сказал Петропавел в никуда. — Ты кто? Мы ведь не познакомились в море.
— Таинственный Остов, — был ответ. — Разве не видно?
— Не видно.
— Правда, что ли, не видно? — ужаснулся голос. — Но ведь речь моя позволяет тебе предположить наличие некоторого тела!
— Позволять-то позволяет…
— Ну, если есть какие-то сомнения, предположи хотя бы наличие духа, — ограничился Таинственный Остов. — Пусть я буду метафизическая субстанция… говорящая метафизическая субстанция. В конце концов язык — тоже форма существования. Можно ведь существовать в языке, не существуя в действительности: так многие делают. Разреши и мне.
— Пожалуйста, — разрешил Петропавел, — существуй как хочешь.
— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался дотошный собеседник.
— Это и имею в виду.
— Так-таки это и имеешь?
— О господи, — вздохнул Петропавел, — как с тобой трудно говорить!
— Можно подумать, что говорить вообще — просто! Я, например, не всегда понимаю, почему люди так смело берутся говорить: ведь подчас такое может подразуметься, о чем ты ни ртом, ни ухом не ведаешь!
— Само собой, — наставил его Петропавел, — ничего подразуметься не может. Каждый отдает себе отчет в том, что он подразумевает и подразумевает ли что-нибудь вообще.
— Что ты имеешь в виду? — испугался Таинственный Остов.
— Я всегда имею в виду то, что говорю. — Петропавел утомился.
— Можно подумать, что это всегда от тебя зависит. Ты, значит, умнее Тютчева?
— Я? Умнее… Тютчева? Но я такого не говорил. — А при чем тут Тютчев?
— Допускаю, что не говорил. Но подразумевал. Тютчев сказал: «Нам не надо предугадать, как наше слово отзовется». А послушать тебя — так получается, что предугадать это очень легко. Стало быть, ты умнее Тютчева.
Петропавел молчал.
— Умнее Тютчева считают себя только дураки. Ты дурак, — поставил диагноз Таинственный Остов.
— Слушай, — довольно миролюбиво предложил Петропавел, несмотря на то что злость уже била в нем ключом, — давай разойдемся по-хорошему. Мне совершенно не улыбается выслушивать все это… тем более от собеседника, которого я даже не вижу.
— Что ты хочешь этим сказать? — возмутился Таинственный Остов. — Бестактно намекать на физические недостатки кому бы то ни было!
— Во-первых, не тебе говорить о такте. — Петропавел позволил-таки себе минимальный протест. — А во-вторых, я ни на что не намекал. Мне это вообще не свойственно.
— Да уж, — почти успокоился Таинственный Остов. — Я заметил, что ты чрезвычайно плоско выражаешь свои мысли. Стало быть, ты вряд ли достиг совершенства в искусстве импликации… то есть подразумевания. И не удивительно, что, имплицируя… подразумевая какой-нибудь смысл, ты хорошо отдаешь себе в этом отчет. Простые смыслы легко имплицировать: например, вместо просьбы «Подайте,
