К десяти я подтянулся к дому, в котором Вероника снимала жилье. «Нива» Зверева была уже там. Вся компания — Сашка и две проститутки — курили под козырьком возле подъезда блочной пятиэтажки.
— Здрасьте, — подошел я.
Обе путанки ответили:
— Здрасьте.
Вид у них без косметики был бледный, «нетоварный».
— Это — Лена, это — Маша, — представил мне проституток Зверев. — Они опознали Веронику.
— Деньги давай, — сказала та, которая Лена.
— Не гони волну, — ответил Зверев. — Получишь ты свои бабки, как только хозяйка сама опознает Веронику.
— Смотри, без кидалова, — забубнила Маша. Зубов у нее явно не хватало, и говорила она несколько невнятно. — Смотри, чтоб без кидалова… Встали, понимаешь, в такую рань. В такую рань и кошки не трахаются.
— Деньги будут, красавицы, — сказал я, вытащил бумажник, а из бумажника две стодолларовые купюры. У девиц на серых героиновых лицах появился интерес. Они были из дешевых, уличных, и сто баксов для таких — деньги. — Как только квартирная хозяйка опознает Веронику, вы получите свой гонорар.
— Без кидалова? — спросила Маша.
— Лишь бы опознала, сука слепая, — буркнула Лена.
Потом мы все вошли в подъезд. Квартира была на первом этаже… Маша нажала кнопку звонка. Зверев приготовил бутылку водки. Хозяйка, со слов проституток, была пьющей…
— Кто? — раздался голос из-за двери. Голос принадлежал пожилой женщине.
— Баба Нюра, открой. Это я, Ленка, подружка Веркина.
— Так говорю тебе: нет ее и нет. Все шляется…
— Да знаю я, что нет… убили Верку-то, — громко сказала Ленка, и Зверев дернул ее за рукав. — Журналисты вот к ней пришли.
— Журналисты? — удивленно спросила баба Нюра. — Какие такие журналисты? Как это Верку убили?
После этого дверь распахнулась. На пороге стояла бабка лет семидесяти, в халате и меховой безрукавке поверх халата.
Вопреки опасениям, баба Нюра опознала Веронику на фотке сразу.
— Ахти батюшки — Верка! — сказала она, всплеснув руками.
— Ну, — сказала мне победно Ленка, — слыхал? И выразительно щелкнула пальцами:
— Деньги давай.
Я вытащил две стохи и дал им. В прихожей двухкомнатной «хрущобы» звучали одновременно несколько голосов:
— Ахти батюшки! Убили Верку-то мою, — причитала баба Нюра.
— А не фальшивые? спрашивала Машка.
— Конечно, не фальшивые, — успокаивал ее Зверев. — Ты че? Ты думаешь — польские баксы? Дура ты деревенская — это хорошие баксы, настоящее турецкое качество.
Иди, милая, иди. Отдыхай перед сменой.
Машка зашипела. Я тоже посмотрел на Зверева зло — нашел время для шуток…
Я выпроводил девок. Зверев успокоил хозяйку. Сначала она не очень хотела с нами общаться. И это было ее гражданское право… мы же не милиция, нас можно запросто «послать». В этом наше существенное отличие от ментов. Второе отличие в том, что мы не обязаны соблюдать УПК… зато мы можем позволить себе элементарно заплатить носителям некоей информации. Так, как заплатили проституткам… так, как заплатили бабе Нюре за возможность провести беседу с ней и обыск в комнате, которую занимала Вероника. Расходы в нашем расследовании были «безвозвратными», так как расследование некоммерческое, а списать расходы совершенно не на что… Значит, опять придется «крутиться» и идти на заведомые финансовые нарушения.
…Бабку Нюру мы успокоили с помощью моего удостоверения, визитной карточки, рассказов о том, что я «тот самый» Серегин.
Но больше всего на бабу Нюру воздействовала бутылка «Петра Великого».
— Верка-то была, ох, девка непутевая, — сказала баба Нюра, когда помянула на пару со Зверевым Веронику. — Прости Господи, так говорить про покойницу… Трамваем, говоришь, ее задавило?
— Трамваем, баб Нюр, трамваем, — кивнул Сашка.
— Вот, вить, судьба — трамваем… Сама-то, вить, она тверская. В институт сюда приехала поступать.
— Поступила?
— Поступила… пиздой торговать. Я ей говорила: ты мне, Верка, сифилис в дом не принеси. Триппер мне в дом не принеси. А с ней какие разговоры? Не принесу, мол, баба Нюра.
— А гости у нее бывали?
— Бывали вон две прошмандовки — Ленка с Машкой.
— А мужики?
— А вот чего нет — того нет. Я ей сразу сказала: чтобы случек мне тут не устраивать.
Чтобы мужиков тут на хер не было.
— И что — не было?
— Не было. Душу вон — не бывало.
— А скажите, Анна Марковна, — спросил я. — Молодого человека по имени Олег… волосы у него темные до плеч… тоже никогда не бывало?
— Не было никакого волосатика! Ты наливай, Саша… он не пьет, так нам больше достанется.
— Верно, баба Нюра, — ответил, подмигивая нам, Зверев и налил водки в пузатые зеленые стопки. — Пусть они, дураки, трезвые остаются.
— Земля ей пухом.
— Да, чтобы ей лежалось спокойно, — поддакнул Зверев.
Не чокаясь, Сашка и баба Нюра выпили, закусили соленым огурцом. Лицо у старухи раскраснелось.
— Не было никакого волосатика, — повторила баба Нюра.
— Понятно. А можно, Анна Марковна, мы посмотрим вещи покойницы? — спросил я.
— Зачем? — насторожилась она.
— Надо, баба Нюра, — сказал Сашка.
— Не, надо властям сообщить… куда надо.
— Да брось, баба Нюра. Мы сами сообщим.
— Не разрешу в моем доме незаконный обыск проводить, — сказала хозяйка фразу, от которой Зверев чуть не подавился огурцом.
Мы с Сашкой изумленно переглянулись.
— А мы вам денег дадим, — сказал я.
— Сколько?
— А сколько у вас пенсия?
— Две тыщи, — соврала баба Нюра.
— Две тыщи дам.
— Тогда разрешу.
