неподкупности и беспристрастности. В общем, наша встреча ничего не изменила. Разве что подтвердила мои подозрения относительно заинтересованности Колмоговорой. Был в этой встрече один большой минус — теперь мне Элька не простит, что я не только сама усомнилась в ее честности и принципиальности, но и рискнула высказать ей это в глаза.
Но мне стало легче. Теперь я морально была готова к тому, что процесс мы проиграем. И уже не из-за моего непрофессионализма. С таким настроем я вошла в четверг в зал заседаний. Вопреки моим ожиданиям, юристы «Нерпы» уже не были так самоуверенны, как до этого. Хотя оттенок некоторого превосходства был заметен даже в их приветствии.
Я безо всякой надежды на успех положила на стол председательствующей очередное ходатайство — об истребовании документов из правоохранительных органов, расследующих убийства, о которых мы писали. Удовлетворение этой просьбы стало неожиданным даже для меня, не говоря уже о юристах «Нерпы» — те так просто потеряли всякий товарный вид и еле дождались окончания речи Колмогоровой. чтобы тут же выскочить из зала и начать консультации с руководством. А я думала, что, по всей видимости, у Элеоноры просто сдали нервы… И чтобы подправить пошатнувшуюся нервную систему, а также — как я подозревала — обсудить возникшие нюансы с заинтересованной стороной, судья отложила дело на осень и ушла в отпуск.
Обнорский весть об отложении «приговора» воспринял скептически, а сообщение о проведенной с Колмогоровой беседе — с энтузиазмом. И тут же поручил Спозараннику «пробить» судью по всем параметрам. Я ужаснулась. Судья — субъект неприкосновенный, и всякие телодвижения относительно него могут быть чреваты неприятностями с законом, — пыталась я охладить пыл Обнорского. Однако и он, и Спозаранник, нашедший в поручении Обнорского простор для очередного расследования, смотрели на меня очень выразительно.
— Ты, Лукошкина, иногда как скажешь… — ухмыльнулся Обнорский.
Он хорошо знал, что я очень неохотно иду на всякого рода нарушения закона. Обнорский почему-то был убежден, что на юрфаке учат совершенно обратному — как обойти закон и ничего за это не получить.
Словом, с «пробивкой» Колмогоровой пришлось смириться.
— Ваш неприкосновенный субъект, Анна Яковлевна, водит очень интересные знакомства. — Спозаранник нашел меня в кабинете, где я уже с полчаса тупо сидела над текстом Завгородней. Смысл статьи был мне неясен, ибо его затмевали все те же Светкины ноги и разговор, случайно услышанный в коридоре. Меня волнует только то, что обсуждение этой интересной во всех отношениях ситуации неминуемо будут связывать с моим именем, убеждала я сама себя. Признаюсь, мне это немного удалось.
— Глеб, избавь меня от технических подробностей! Мне совершенно не хотелось вновь испытать чувство собственной неполноценности, выслушивая, какие чудеса находчивости и изобретательности проявляют расследователи, чтобы получить максимум информации об интересующей их фигуре.
Однако Спозаранник был неумолим. У меня давно сложилось впечатление, что, докладывая обо всех усилиях, которые были приложены для получения информации, Глеб преследует исключительно одну цель — чтобы у меня и мысли не возникло не подписать его материал. Это было бы просто кощунственно!
— Мы выяснили, что ваша подружка Колмогорова имеет во владении симпатичную такую машинку — «ауди». Но почему-то этим транспортным средством не пользуется. Зато на этой машине систематически нарушает правила дорожного движения некто Василий Братчиков… — Здесь Спозаранник сделал эффектную паузу, в ожидании моей реакции, которой, увы, не последовало. Терпеливо вздохнув, Глеб спросил:
— Вам что-нибудь говорит эта фамилия, Анна Яковлевна?
Я напряглась:
— Не тот ли это Братчиков, которого ты сделал главным героем этой геморройной публикации по «Нерпе»?
— Поражаюсь твоей беспечности, Лукошкина. Конечно тот. Понимаешь теперь, какой расклад получается, какие причинно-следственные связи проясняются?! — Спозаранник был в предвкушении скандала.
— Если здесь и есть какие-то связи, то они совсем другого рода. Ну пользуется Братчиков машиной Колмогоровой, что из этого? Когда репортерам нужно срочно ехать на место происшествия, даже Повзло им свою машину доверяет, между прочим.
К нашему разговору подключился вошедший в кабинет Каширин.
— А давайте позвоним вашему Васе и прямо спросим его, что их с Колмогоровой связывает?
Спозаранник с сожалением посмотрел на Каширина:
— Мысль позвонить Братчикову конечно гениальная, но вот так сразу спросить про Колмогорову — это, Родя, как-то прямолинейно.
— Хорошо, давайте позвоним и просто попросим к телефону Элеонору Иосифовну, — предложила я.
Спозаранник и Каширин торжествующе посмотрели друг на друга. Все-таки подписали они и меня на это дело. Впрочем, если Эля действительно близка с Братчиковым и только из этих соображений портит мне карьеру, то почему я должна переживать о нашей давней симпатии в студенческую пору? Оправдываясь таким образом, я набрала продиктованный мне номер Братчикова:
— Будьте любезны Элеонору Иосифовну!
Собеседник с блатным одесским акцентом сообщил мне, что Элеонора Иосифовна будет около десяти вечера и, не прощаясь, повесил трубку. Задумчиво глядя на аппарат, я сделала то же самое. Спозаранник, не в силах по моему лицу прочитать результат звонка, не выдержал:
— Ну?
— Yes! — сказала я. Английский я знаю отвратительно и перехожу на него только в минуты крайнего раздумья. — Только, товарищи дорогие, ничего нам эта информация не дает, кроме осознания ситуации, которая, кстати, и так уже вырисовывалась. Во-первых, совместное проживание женщины и мужчины, даже если она является федеральным судьей, а он работает на «Нерпе» это скорее естественно, чем противозаконно. Во-вторых, судей в городе не так много, а потому нет ничего удивительного в том, что дело по «Нерпе» попало именно к той судье, предмет страсти которой работает в этой самой компании. Совпадения, безусловно, интересные, но юридически непогрешимые. Разве что отвод судье заявить, но чем и как докажем сожительство Колмогоровой с Братчиковым?
Спозаранник, однако, был категорически не согласен с тем, что полученная информация годна только к утилизации. О своих изысканиях он тут же доложил Обнорскому, игравшему в шиш-беш с Повзло. И шеф, и
его зам сразу же — что для них нехарактерно — отвлеклись от игры.
— Это сенсация! — завелся Обнорский.
— Об этом нужно писать, — вторил ему Повзло.
Такая горячность несколько смутила даже Спозаранника, инициировавшего обсуждение.
— Надеюсь, вы понимаете, что я материал об этом подписывать не буду? — Мне показалось, что я сейчас закричу от раздражения. — О чем вы собрались писать, писатели?
На лица моих собеседников нашла тень отчуждения. Лишь Обнорский сохранил равновесие и язвительно сказал:
— Ну вопрос о новом юристе мы уже начали обсуждать. Может статься так, что ваша подпись и вовсе не нужна будет, мадам Лукошкина. Тем более что, как сообщили по «Радио Свобода», вы собираетесь зажить жизнью замужней женщины? — В последней фразе мне явственно послышался вопрос-сомнение. Казалось, Андрей был готов подробнее поговорить о моих планах и даже желал этого. В отличие от меня.
— Тогда делайте, что хотите. А теперь, если вы не возражаете, я бы дочитала те тексты, которые еще требуют моей подписи. — Я кивнула на материал Завгородней, внимательно следя за взглядом
