какие-то пометки в своем блокноте. — Мы хотели бы пригласить вас на стажировку в Гаагу, в Комиссию по правам человека. Мы с вами предварительно уже это обсуждали, и вы вроде не возражали?
— Да, здравствуйте, я помню нашу беседу.
— Есть одна маленькая проблема.
Вас ожидают в Гааге в ближайшую неделю. Вы сможете изменить свои планы в Петербурге, чтобы успеть к этому сроку?
Я лихорадочно соображала. Поездка куда-нибудь, пусть и не так далеко, как хотелось бы, может привести меня в чувство равновесия. Какие дела меня держат в Питере? Петруша у бабушки, и ему там нравится. Суд по «Нерпе» перенесен на осень, так что дергать меня никто не будет. Других процессов у меня в ближайший месяц нет. Да, кто же будет вычитывать тексты в «Явку с повинной»? Хотя, после заявлений Обнорского о поисках другого юриста я могу со спокойной совестью плюнуть на все и поехать в Гаагу.
— Да, господин Янсон, я как раз располагаю необходимым временем.? Что нужно подготовить к поездке?
Обнорский был взбешен:
— Надеюсь, Анна Яковлевна, вы понимаете всю серьезность вашего поступка для вашей дальнейшей работы в Агентстве?
— Я найду человека, который в мое отсутствие обеспечит вам юридическую поддержку. Это максимум, что я могу сейчас сделать. И перестань мне постоянно угрожать увольнением. Твои бесконечные придирки и выкрутасы не стоят ни тех денег, которые мне здесь платят, ни моих нервов.? Адье!
В Агентстве известие о моей поездке в Гаагу восприняли по-разному.
Спозаранник неприкрыто радовался.
Причем не моей удаче, а тому обстоятельству, что теперь его тексты и материалы его сотрудников не будут подвергаться жесткой юридической цензуре. Агеева ахала и охала:
— Анечка, тебе так повезло!
Нонка Железняк, сделав над собой усилие, тоже зашла меня поздравить.
Мы с ней в последнее время мало общались. Она была занята разоблачением Модестова, который явно крутил роман с Горностаевой, а также расследованием крутой аферы с квартирами воспитанников одного из городских приютов. А после того, как Железняк открыто заявила о том, что не видит ничего крамольного в романе Обнорского с Завгородней (мол, последняя — девушка молодая, красивая и незамужняя), то есть, таким образом, предала меня как подруга, я вообще не испытывала никакого желания поддерживать с ней прежние теплые отношения.
Отличилась и Завгородняя. Подойдя ко мне, она доверительно сказала:
— Знаешь, Лукошкина, я думаю, тебе эта поездка просто необходима.
Ты, главное, забудь про все, что здесь оставляешь. У тебя там — простор для действий. Так что вперед, на танки! — Почти дружеская доверительность тона Завгородней не нашла в моей душе никакого отклика, разве только вызвала раздражение.
Этот мужчина смотрел на меня уже целый час. Пытаясь быть приветливой с зарубежными коллегами, я улыбалась тем, с кем встречалась взглядом. Улыбнулась и ему. Он подмигнул мне, показал: «О'кей!» и с тех пор не отрывал от меня глаз. Иногда мне казалось, что он даже не мигал.
Моя приветливость улетучивалась, сменяясь недоумением, а затем и раздражением. Едва дождавшись перерыва, мой визави вскочил со своего места и прямиком направился ко мне.
Избежать этого тарана мне уже не удалось.
— Do you speak English? — сказал незнакомец утвердительно.
— No, — жизнерадостно ответила я. И почти возрадовалась тому, что теперь-то он точно потеряет ко мне всякий интерес. Однако мужчина оказался полиглотом.
— Parlez-vous frangais? — сделал он еще одну попытку. Когда я слышу французскую речь, теряю всякую осторожность так велико желание пообщаться с франкоговорящими. Вот и сейчас этот инстинкт не заставил себя ждать.
— Oui, je parle… — по тому энтузиазму, с которым коллега отреагировал на мой ответ, я поняла, что пропала.
С этого момента постоянное присутствие данного джентльмена мне обеспечено.
Первый день в Гааге не принес мне облегчения — своими набережными и ласковым морем она так явно напомнила мне Ялту, что мысли мои снова вернулись к несостоявшемуся замужеству. В итоге день был фактически испорчен. Мне приходилось делать над собой усилия, чтобы внимательно выслушивать все инструкции и усваивать сказанное. Вечером, проигнорировав приглашение коллег провести время вместе, я в одиночку пошла на набережную и предалась грусти, глядя на многочисленные яхты и яхточки, курсирующие по морю.
В таком состоянии работать не хотелось совершенно, однако желание вырасти профессионально в итоге взяло верх. Не каждый день приглашают стажироваться в Комиссии по правам человека, где собираются лучшие из лучших юристов мира…
В числе которых непонятным образом оказалась и я. Поэтому — прочь уныние и грусть. Будем работать и, если получится, отдыхать на всю катушку. Утром я была готова к труду и обороне.
И вот — этот мужчина. Не будь его голова гладкой, как яйцо, его можно было бы даже назвать привлекательным. Высокий, мускулистый, уже успевший покрыться теплым загаром. Серо-голубые глаза смотрят внимательно и чуть насмешливо. Чувственные губы, с удовольствием складывающиеся в улыбку. Но! С детства испытывала непреодолимую антипатию к лысым мужчинам. Может, это давняя история так на меня повлияла, когда противный лысый дядька уговаривал меня, пятилетнюю девочку, польститься на его конфетку и пойти с ним.
— Вас зовут Анна и вы из России! Меня начинала забавлять привычка моего нового знакомого спрашивать в утвердительной форме. — А я — Хуго ван Веер, из Амстердама.
Очевидно, Хуго решил, не дожидаясь моих вопросов (кажется, он просто боялся их не дождаться), сформировать свой облик в моих глазах. Его обаяние оказалось фантастическим.
Уже через несколько минут я знала, что Хуго ван Веер — тридцативосьмилетний владелец адвокатского бюро в Амстердаме. Специализируется на гражданских делах, как и я. Живет в самом Амстердаме, однако дела фирмы бросают его из города в город, из страны в страну. На семинар в Гаагу попал случайно — по приглашению друга, специалиста по правам человека, с которым когда-то учился вместе на юридическом факультете.
Хуго рассказывал о себе безо всякой рисовки. В нужных моментах его голос понижался до интимных ноток — например, когда он говорил о своем хобби взламывать компьютерные программы, а затем снова приобретал уже замеченную мною напористость. Я бы подумала, что он попросту многословен, если бы вдруг ван Веер не сделал паузу и не сказал:
— Ну вот, теперь вы знаете обо мне больше, чем кто-либо другой.
Надеюсь, Анна, вы ответите мне взаимностью?
Это действительно было сказано так ненавязчиво, что язык мой сам собой развязался. Я поймала себя на мысли, что Хуго ничего не рассказал о своем семейном положении. Между тем золотой ободок на безымянном пальце я заметила практически сразу. Когда ван Веер жестикулировал, кольцо отсвечивало на солнце сияющим лучиком.
— Я, тоже, как вы догадались, наверное, адвокат. Работаю в Петербурге. Не замужем… Но воспитываю сына. — Здесь я сделала упор, чтобы Хуго понял, что именно в его жизнеописании осталось для меня неизвестным.
Очевидно, коллега был хорошим адвокатом. Как водится в нашей профессии, в необходимый момент мы попросту не замечаем сказанного, тут же переводя разговор на другую тему. Впрочем, подумала
