нашли. Но так уж вышло, что разные дороги начштаба помечал — то звездочкой, то крестиком, то кружочком, и лишь дорога через перевал Исты-Корт (с развилками) не была помечена никак. Так уж вышло. Поэтому хаттабовцы и решили собираться для прорыва в неприступные горы под Улус-Кертом. А собраться их должно было — до полутоpa тысяч. В роте же Самохвалова насчитывалось чуть больше девяноста человек…
…Капитана Числова Примаков нашел недалеко от пищеблока.
— Здорово, Сережа.
— Здравия желаю, Александр Васильевич!
Примаков достал сигареты, они закурили, помолчали, потом полковник, заметив, что Числов и впрямь производит какое-то странное впечатление, спросил:
— Ну как… похоронил?
— Похоронил…
— Ну… как там мать?
— Тяжко, товарищ полковник.
— Понятно.
Примаков глубоко затянулся и задал новый вопрос:
— Ну а сам… По Невскому-то… прошвырнулся?
— Прошвырнулся, — ответил Числов с какой-то странной интонацией. Полковник попытался посмотреть ему в глаза, но капитан отвел взгляд.
— Хм, — сказал Примаков. — Похоже, действительно «прошвырнулся». Ну а насчет рапорта… как?
Числов в один затяг «добил» свою сигарету:
— Александр Васильевич… товарищ полковник… Я… Вы меня извините за ту… цидулю… Порвите ее, если… В общем, я… никаких рапортов писать не собираюсь, и…
— Понятно, — повел подбородком Примаков. — Только зачем же рвать-то… такой документ. Вот станешь генералом — я тебе эту… бумажку… подарю — для семейного архива. Потом в музей сдашь. Хм-хм… М-да… Сережа… А ты больше мне ничего не хочешь рассказать?
Числов недоуменно вскинул голову.
— Нет… А что?
— Ничего, — пожал плечами Примаков. — Ничего такого военно-морского… За исключением одной непонятной такой мульки… Иванцову сегодня звонили… М-да… Из Москвы… Хм-хм… Из Генерального, ты понимаешь, штаба… И из ГУКа — тоже звонили. И знаешь, по поводу кого?
— Не знаю, — насупившись, ответил Сергей.
— А я тебе скажу, — ласково «успокоил» его Примаков. — По поводу некоего капитана Числова… М-да… Касательно его перевода в город на Неве… Кстати, знаешь, на какую должность?
— Не знаю, — помотал головой Числов. — И знать не хочу… Не согласен я на эти переводы…
— Что значит «не согласен»… — начал было Примаков, но Сергей не по-уставному перебил его:
— Александр Васильевич… Я… Я там в Питере с одной девушкой познакомился — это ее штучки…
— Да? — дернул бровями полковник. — Как интересно… Ты знаешь, Сережа, насколько я в курсе, — Иванцову звонили мушшыны… Причем в погонах, причем — в ого-го каких… Иванцов аж по стенкам бегает, как с ним разговаривали: почему это он толком не знает, кто такой «сам капитан Числов» из какой-то там роты… Генерала чуть кондратий не хватил.
Сергей достал свои сигареты, нервно закурил:
— Это она… Ее штучки… Понимаете, Александр Васильевич, она — олигархиня… Ну, богатая очень. И в Москве у нее не просто «все схвачено», а… Только я ни в какой Питер не поеду. Это она так считает — хочу, принесите на блюдечке. Хренушки! Я — офицер, а не пупс…
Примаков некоторое время глубокомысленно молчал, потом так же глубокомысленно заметил:
— Да-а… Действительно, ты там в Питере… прошвырнулся… Ну а мосты, там, архитектура… — все цело? Эрмитаж там… Что там еще есть? Надеюсь, — сильных разрушений не произвел?
Числов понимал, что полковник откровенно насмехается над ним, поэтому молчал.
— Ладно, Сережа, — вздохнул наконец Примаков. — После «выхода» поговорим… Проветришь на горном воздухе мозг… там олигархинь нету… я надеюсь. Вот… а потом как-то надо это все… хм-хм… разрулить… Тебе с твоей… м-да… девушкой… Желательно, без вовлечения… хи-хм… генералов в ваши, ое- ей, отношения…
— Да, Александр Васильевич, — клятвенно прижал руки к груди Числов. — Я-то здесь… Это она…
Полковник сдвинул брови:
—Что?! Детский лепет! При чем здесь я, это все она… Ты — офицер, или где?! Если офицер, то должен знать, как угомонить свою бабу, кем бы там она ни была! Ясно?
— Ясно…
— Ну и ладушки… хм-хм… А то у вас там — какие-то проблемы в отношениях, а почему-то я, немолодой уже полковник, получаю от товарища генерала в жопу по самое «здрасьте»… Ладно, удачи тебе.
— Спасибо, Александр Васильевич.
Примаков пожал капитану руку, потом не выдержал и обнял его, затем, словно устыдившись проявления своей «лиричности», резко зашагал прочь. Правда, через несколько шагов все же обернулся снова:
— Числов!
— Я, товарищ полковник.
— А где этот, как его… любимец-то мой… Панкевич?!
— Не знаю… Здесь где-то… Позвать?
— Да нет… Это я так… раз под руку сам не подвернулся — пущай живет…
…Рыдлевка, не знавший, — не ведавший, что его только что «пронесло», в этот момент разбирался в своей палатке с Арой:
— Азаретян, закрой дверь… Ты у меня в папке рылся? Оборзел совсем? Тебе Арарат показать?
Ара засопел, переступил с ноги на ногу, потом выпалил:
—Я не рылся, товарищ старший лейтенант… Там фотки сверху лежали… Я хотел их вернуть… Это — Родионенко, а грешили на Конюха… Вы забыли просто… А я Тунгусу отдал, и он… Ну, чтобы Веселый с Конюхом помирился.
— Вы охуели совсем, — сказал старший лейтенант, покрутив головой. — Вся ваша банда… Я после выхода с вами отдельно займусь… Оборзели в корягу…
Ара переминался с ноги на ногу и вздыхал, как лошадь.
— Ладно, — сказал Рыдлевка. — Возьми мой аппарат. Там новая пленка… Умеешь? Наснимаешь всех… Кто первый в Моздок полетит — отпечатает. Даю пятьдесят рублей… Остальные — соберете сами. Ты — ответственный. Нет, ответственный — Николаев… Передай. И… кончайте это все… Совсем охуели… Впитал?
— Впитал, — вздохнул Ара, взял фотоаппарат и, лихо отдав честь, строевым шагом вышел из палатки…
Ровно в 6 часов утра 28 февраля рота майора Самохвалова вышла из своего базового района в направлении Улус-Керта. На родном «бугорке» оставили только усиленное отделение для охраны. На «выход» пошли восемьдесят девять человек. Самохвалов принял решение выдвинуться к Исты-Корту пешим порядком не из любви к «прогулкам по пленэру» — так, без техники, он надеялся обеспечить большую скрытность, потому и выходили затемно… А с техникой — какая уж тут скрытность. Армейская техника — она даже глухих разбудить может… Теоретически решение на такой марш, может быть, было и правильным, но скрытность выхода обеспечить все равно не удалось. За «бугорком» плотно наблюдали из села — в одном из домов на высоком чердаке не спали два «мирных крестьянина» в длинных закрытых рубашках из плотной ткани. Чердак этот был оборудован прибором ночного видения.
