— Левка! Ты Родионенку с днем рождения поздравил?!
В развалинах послышался какой-то шум, а потом радостный вопль:
— Еханый бабай! Лев Сергеич! Подмога пришла! Заходи слева, прикрываю!
Это кричал сержант Николаев — он действительно попытался прикрыть подход Числова, но боевики тоже среагировали на крики и два раза ударили наугад из гранатометов — один раз угадали… В развалины Числов привел лишь шестерых, из которых один был тяжело ранен…
Первым делом Числов спросил у Тунгуса:
— Где Панкевич?
— Спит, — мотнул головой сержант. — Промедол у нас кончился… Плох старший лейтенант… Заговаривается все время.
— Радиостанция цела?
— Цела…
Рыдлевка лежал за большим валуном, но не спал. Увидев Числова, он сел, нагнулся навстречу и спросил:
— Посылки… принес?
— Левка… ты что?
Рыдлевка улыбнулся:
— С вертолета говорили, почта идет? Мне жена ноотропил прислала.
— Левка, сколько у тебя людей?
— Пятнадцать минут на тебя. Потом — сядет «скальпель»…[32] Конюх — плох. Напоить. У кого пепси? Жмоты…
— Тунгус! — обернулся Числов к сержанту. — Сколько вас здесь?
— Пятеро, товарищ капитан…
— Ничего, ничего, сейчас мы…
Числов развернул на Леве плащ-палатку — и увидел, что у старлея перебиты ноги… И еще осколочные ранения — по телу. Сергей всадил в Левкины ноги сразу два шприц-тюбика. По одному в каждую. Левка бредил, зовя уже погибших:
— Завьялов, Бубенцов, Федоров — ко мне! Подсадите…
Когда лекарство подействовало, он вроде бы начал приходить в себя, по крайней мере Числова узнал и слабо улыбнулся ему. Сергей отер старшему лейтенанту пот со лба:
— Левка… Как же ты тут держался?
Панкевич облизал пересохшие губы и улыбнулся снова:
— Согласно приказу… А как ты-то пробился?
— Талант не пропьешь, — хмыкнул Числов. — Ты же говорил, что я на генерала тяну…
— На генерала… — прошептал Рыдлевка. — Да, конечно… А ты сказал, что уволиться хочешь.
— Я передумал, Лева… Мы с тобой — оба генералами станем. Сейчас только повоюем еще немного…
А Веселый и Маугли в это время теребили бледного от кровопотери Коняева. Веселый сидел рядом с Конюхом на корточках, а Маугли подкладывал раненому под голову чей-то бушлат — весь в засохшей уже крови.
— Ваня, Ваня, — сказал Родионенко. — Ты потерпи немного… Хочешь, я тебе подкурю?
Конюх слабо кивнул и прошелестел еле слышно:
— Мне холодно… Серега…
— Ваня, слышь, Ваня, ты погоди, ты что… Наши скоро подойдут — товарищ капитан пришел, он сказал… Ваня…
— Кому мы тут нужны…
— Ваня, погоди… На, я сигаретку поджег… Ваня…
Затянуться вставленной в рот сигаретой Конюх смог только один раз. А потом он умер, и сигарета выпала из губ на воротник бушлата…
…Около пяти утра духи, подсвечивая себе ракетами, пошли снова в атаку. Десантники отбились, но с трудом, потеряли шестерых. Тунгус работал с правого края — бил из снайперской винтовки. Его накрыло гранатометным выстрелом. Наверное, он умер без мучений…
Примерно в половину шестого Числов в последний раз сумел выйти на связь с Самохваловым. Там, похоже, дела были совсем неважные, потому что ротный, выслушав доклад капитана, сказал после долгой паузы:
— Капитан Числов, принять командование… Стоять… Не поминайте, ребята…
А потом Сергей, оставшись на частоте Сошки, услышал, как майор, словно о чем-то личном, просил базу:
— …В девятку, давай в девятку! Огонь на меня! Приказываю! Прошу… Кроме «семерки», «тарелочки»!.. Кроме «семерки»!
Голос оборвался — Самохвалов, вызвав огонь на себя, полоснул короткой очередью по рации и начал рвать вынутое из кармана письмо с фотографией. Рядом кто-то уничтожал радиотаблицы и карты…
…Когда после артналета боевики все же ворвались в ротные окопы — признаков жизни там уже никто не подавал. Майор Самохвалов, с полузасыпанными ногами, лежал, привалившись к пустому цинку.
Кто-то из боевиков, горстями сгребая стреляные гильзы, швырял их в мертвое лицо, истерично визжа:
— На, собака, жри, жри!
А потом он несколько раз выстрелил Самохвалову в лицо — духу показалось, что мертвец улыбается…
…Ровно в шесть утра на «тарелочке» заиграла мелодия гимна — старого, советского гимна. Никто не удивился — это играли Левкины часы-«луковица», доставшиеся ему от деда, закончившего Великую Отечественную офицером. Часы были наградные — еще той эпохи, но ходили исправно. Гимн выслушали молча, а потом Числов сказал:
— Ну вот, пацаны, уже почти утро… Скоро рассвет — и мы весну увидим. И все нормально будет — раз зиму пережили… Да, Родионенко… Я тебя поздравляю… Кореш твой — Азаретян просил тебе подарок передать… Держи…
Числов протянул Веселому пачку «Космоса», которую тот немедленно открыл и пустил по кругу… В пачке стало всего на пять сигарет меньше. Они не успели докурить — духи полезли снова, одновременно почти со всех сторон. По «тарелочке» били автоматы, пулеметы, гранатометы и минометы… Ответный огонь был редким, но он был…
…Четыре одновременно вздыбившихся по углам периметра развалин разрыва очертили жизненное пространство оборонявшихся — всех, кто остался от роты. «Тарелочку» держали четыре десантника — по одному на каждую сторону света:
— старший лейтенант Панкевич, постоянно что-то бормотавший и уже почти ничего не видевший, но все равно стрелявший из автомата;
— угрюмый рядовой Мургалов, по прозвищу Маугли, в неуставных черных перчатках и со снайперской винтовкой погибшего сержанта Николаева;
— наконец по-настоящему развеселившийся рядовой Родионенко (он же — Веселый), бивший из своего автомата одиночными и комментировавший каждый выстрел с внезапно прорвавшейся футбольной терминологией: «Эх, на стакан бы ниже — и в „девятку“!»;
— капитан Числов, новый командир роты, с ручным пулеметом и маленьким замусоленным образком в ладони…
…Наверное, кто-то из них все же «увидел весну» при солнечном свете. Потом несколько пленных боевиков — те, что были ранены на подступах к «тарелочке», — на допросах показали, что, когда уже совсем рассвело, в развалинах еще кто-то огрызался короткими, очень экономными очередями из пулемета…
…Основные силы подошли к десяти утра. С федералами почти сразу же прибыли и местные — с
