Продвинувшись метров на двадцать вдоль борозды навстречу отстающему, Виктор обнаружил, что помогает очень даже миловидной девушке лет двадцати. Впрочем, он никогда не умел определять возраст женщин и для него все они делились на «до семнадцати» и «после сорока»; в этом интервале он мог дать женщине и восемнадцать и тридцать девять — в зависимости от сложения и косметики. И все-таки его партнерша по борозде была вряд ли старше двадцати — свежее лицо не требовало никаких парфюмерных ухищрений, светлые волосы были явно светлыми от природы, а не от достижений чародейки-химии, а фигура даже в мешковатой спецодежде выглядела гибкой и стройной, радующей глаз.
— Готов пройти с вами весь этот путь с самого начала, — ничего другого не придумав, сказал Белецкий, когда его отделяли от девушки две лунки. — И при этом зовут меня Виктор.
Девушка устало и грустно улыбнулась и коротко ответила: «Спасибо», — не принимая его игривого тона.
5
Утомленной и молчаливой толпой они в полумраке брели к ангару вслед за Кубоголовым. Военный человек Петрович попытался было создать подобие колонны, но в ответ на его команду кто-то вяло послал его подальше — и Петрович притих, уяснив, видимо, неосуществимость своей затеи и решив, что лучше не нарываться. Зарево на горизонте сжалось до узкой полоски и в воздухе посвежело. Видимо, скрытое облаками второе светило уползло освещать другой бок планеты. Наличие этого второго светила безоговорочно свидетельствовало о том, что пленники находятся не только вне пределов Земли, но и вне пределов Солнечной системы. На планете у какой-нибудь двойной звезды — Кастора, Сердца Карла или Альбирео (других двойных звезд Белецкий не припоминал — увлечение астрономией, в общем-то, осталось в прошлом). А может быть и не на другой планете, а в одном из тех самых широко рекламируемых параллельных или перпендикулярных миров. В пятнадцатом измерении, буквально за углом привычного пространственно-временного континуума.
Приближалась, все более вырастая, темная громада ангара. Рядом с ним белели фигуры «саботажников».
— Загоняют, как скотину в хлев, — тихо и недовольно сказали в толпе.
— Хоть бы стойла отдельные сделали, что ли..
— Вот-вот, — поддержал другой голос, — действительно, обращаются как с животными. Фашисты какие-то…
«Если будут обращаться как с рабочими животными — это еще ничего, — подумал Белецкий. — Рабочих животных берегут и холят, без них ведь не посеешь, не вспашешь, не соберешь урожай. Может быть, нас мобилизовали только на время, привлекли, так сказать, для участия в сельхозработах, а потом отпустят с Богом? А может и прощальное торжественное собрание устроят с вручением грамот и ценных подарков от имени всех касториан или там альбирейцев?»
— Привет трудящимся! — Копатель погреба помахал рукой приближающейся толпе, не обращая внимания на возглавляющего шествие Кубоголового. — Как у Высоцкого в песне: «Мы славно поработали и славно отдохнем».
— А ты, Толик, славно отдохнул? — спросили из толпы.
— О, по голосу слышу — Тамара! — оживился Толик. — Я, соседка, не отдыхал. Пока вы там вкалывали, мы с ребятами в разведку ходили. И Жека ходил. — Он кивнул на босоногого плевальщика.
— Ну и как? — Петрович оживился, протиснулся к Толику. — Какие данные?
— А хреновые данные, земляк, — ответил Толик. — Взаперти мы оказались. Вокруг сплошные стенки прозрачные, их не видно, а пройти нельзя. Как в кино. Разве что самолет из фанеры сколотить и смываться к едрене фене. Так ведь и фанеры-то нет.
— Зона, в натуре, — подтвердил босоногий Жека. — Сделали они нас, козлы поганые.
Кубоголовый остановился у ангара. Люди полукругом застыли метрах в десяти от него. Никто не решался подходить ближе, помнил народ об отпоре, учиненном бесшабашной торговке. Передняя стена ангара внезапно окуталась легкой дымкой, растворилась — и изнутри ангара хлынул свет. Стоявшему сбоку Белецкому было хорошо видно, как изменилось помещение, не так давно похожее на станцию метро. Теперь от станции остался только высокий сводчатый белый потолок. Вдоль обеих стен тянулись длинные строения с плоскими крышами и множеством дверей; у дальней торцевой стены возвышалась кубовидная постройка — точь-в-точь голова надзирателя, только размером побольше — без окон, но с открытыми дверями по бокам. А посреди зала стоял длинный-предлинный стол с длинными-предлинными лавками. На его белой ничем не покрытой поверхности расположились в два раза какие-то посудины — миски не миски, тарелки не тарелки — почти до самых краев наполненные чем-то зеленым.
«А вот вам и стойла, — подумал Виктор, разглядывая преобразившийся интерьер ангара, — и столовая бесплатная». Да, похоже, их действительно умыкнули из родных пенатов дабы использовать в качестве рабочей скотинки…
— Жратва, гадом буду, жратва! — пробравшись в первый ряд, воскликнул Жека и бросился к входу. — Ох, блин! — охнул он, когда его отшвырнуло назад с такой силой, что он не удержался на ногах.
Только сейчас Белецкий обнаружил, что Кубоголовый куда-то исчез. То ли ушел за ангар, то ли растворился.
— А ну-ка, а ну-ка! — Петрович крадущимися шагами пробрался к входу, осторожно шагнул за невидимый барьер и оказался внутри ангара. Назидательно сказал, обращаясь к обескураженному атлету Жеке: — Я же предупреждал: не будешь работать — и на довольствие не поставят. Это вам наука на будущее.
Теми же крадущимися, скользящими шагами он приблизился к столу, наклонился над посудиной, понюхал ее содержимое и призывно махнул рукой.
— Заходи, кто работал. Провиант вроде бы годится.
Белецкий еще не успел усвоить это сообщение, как оказался в привычной обстановке штурма автобуса в часы пик. Стиснуло, сдавило, понесло — с оханьем и сдавленными ругательствами, несущимися со всех сторон. Толпа, забыв об усталости, ломилась в клетку за харчами. Отчаянно ругаясь, вовсю работая здоровенными ручищами, пробивался к входу Жека; в кильватере, защищенные его широкой спиной, следовали Толик и остальные мужички-неповиновенцы. Белецкого внесло под высокие своды и он вновь получил возможность свободно дышать. Люди устраивались на лавках, придвигали к себе тарелки, озирались в надежде, что вот сейчас припорхнут вышколенные официанты в смокингах и с галстуками- бабочками и принесут им вилки или ложки. Но официанты явно не спешили.
Белецкий втиснулся между наголо обритым мужиком с хмурым лицом, покрытым красноватым дачным загаром, и пареньком в очках. То, что лежало в тарелках, было похоже на холодец, только зеленый — нечто застывшее, подернутое по краям белесым слоем, прошитое коричневыми волокнами то ли мяса, то ли стеблей каких-то растений.
— Козлы недоделанные! — кричали у входа. По знакомому лексикону Белецкий сразу распознал Жеку.
Саботажники так и остались снаружи. Они сгрудились у входа, отделенные невидимой стеной от всех остальных, и сверкали глазами в сторону стола.
— Вдарили им, видно, здорово, — сочувственно сказал бритый сосед Белецкого. — Видал, как их расшвыряло? Только сейчас и очухались…
— А вдруг нас отравить хотят? — Сидящая наискосок от Виктора по другую сторону стола женщина с кроваво-красными длинными ногтями отодвинула тарелку. — Мавра сделала свое дело — и пусть уходит. На тот свет.
— Маша, перестань! — Ее сосед вернул тарелку на прежнее место. — Во-первых, там еще пахать и пахать, а, во-вторых, убить нас могли и без кормежки. Ешь, Маша.
Люди недоверчиво вглядывались и внюхивались в содержимое тарелок, кое-кто осторожно пробовал «холодец» пальцем и языком. Неподалеку от Маши и ее супруга Белецкий увидел светловолосую
