На мгновение поверхность стола исчезла в дымке, а в следующее мгновение возле каждой тарелки — а их хватало на всех — появилась ложка.
— Догадались, паразиты некрещенные, — проворчала сидящая справа от Белецкого женщина.
С левой стороны сидел Петрович, сразу же энергично заработавший ложкой. Белецкий специально выбрал место рядом с ним, чтобы переговорить. Проглотив первый кусок освежающего, растекающегося на языке «холодца», он подался к Петровичу и негромко спросил:
— Какие планы на будущее, товарищ командир?
Петрович, заподозрив, вероятно, скрытую насмешку, искоса взглянул на Виктора и буркнул:
— Я тебе, парень, не командир, понял? Военрук я из профтехучилища.
— Вы вчера призывали действовать по обстановке, все так же тихо, сказал Виктор. — Может быть, есть какие-то наметки? Надо бы как-то собраться, подумать, попробовать что-то…
— Вон, уже попробовал. — Петрович хмуро кивнул в сторону неподвижного тела Жеки. — Присмотреться надо сначала, молодой человек, оценить ситуацию. Может быть, они нас и задействуют-то всего на неделю-другую, на период обработки полей. Горячку порть не надо, много мы уже горячки напороли.
Белецкий молча прикончил «холодец». Что ж, военрук, вероятно, прав. Каждое необдуманное действие может кончиться печально, поэтому нужно пока собирать информацию и подчиняться сценарию, разработанному этими касторианами. Спешить-то действительно некуда. Там, на Земле, наверное, уже позаботились об оставшихся без родителей детях, ну а мужья и жены подождут. Танюшка подождет, побольше соскучится — побольше любить будет. Если будет, кого любить. Если, действительно, попользуются касториане бесплатной рабсилой да и вернут назад.
Хотя почему «бесплатной»? Кормят же, и не пустым бульончиком, и не перловкой какой-нибудь, и жилплощадь вот предоставили. Еще бы не конуру в полплевка от стенки до стенки, а хорошую комнату… Чтобы письменный стол, чтобы машинка пишущая, чтобы полка с любимыми книгами… А за окном — березовая роща. Или зеленая-зеленая лужайка, а под горой речушка с песчаным дном. А дальше — сосновый лесочек… нет, не лесочек — лес, с грибочками да ягодками… Эх, давно мечталось, еще когда с Танюшкой мыкались по общежитиям…
Вновь дважды рявкнул гудок.
— А вот и карета подана, — повернувшись к выходу, сказал Петрович. Встал из-за стола, скомандовал зычно: — Подъем! Нас приглашают на работу. Во избежание нежелательных последствий прошу не уклоняться.
Напротив ангара распростерлась в полуметре от земли длинная широкая платформа с низкими бортами. Нигде незаметно было никаких признаков мотора, но происходящие события убедительно показали, что техника касториан на несколько порядков выше земной. Кубоголовый уже занял очередную позицию на горизонте. Судя по всему, работа предстояла та же, что и вчера.
Забирались на платформу без особого ропота — роптать было бесполезно и, возможно, небезопасно. Желающих уклониться на сей раз не оказалось. Курящие заняли угол, пустив сигарету по кругу — каждому по две-три затяжки, — остальные рассредоточились по всей платформе, держась, впрочем, подальше от бортов: вдруг полетит — костей не соберешь.
— Засекал вчера — вкалывали шесть часов без передыху, — громко говорил бородач с собранными на затылке в пучок волосами. — Ужин, сон, завтрак — еще девять. Итого пятнадцать. Или здесь в сутках пятнадцать часов, или сегодня будем пахать дольше.
— Или отдохнуть побольше дадут, — добавил кто-то.
— Ага, — отозвался Толик, выбросив совсем уж непригодный к употреблению «бычок». — А потом догонят и еще дадут.
Белецкий высмотрел в толпе светловолосую знакомую, пробрался к ней, встал рядом.
— Доброе утро, — сказал он и улыбнулся. — Как спалось на новом месте?
Девушка посмотрела на него с легким удивлением и промолчала. Глаза у нее были очень невеселые.
— Вы, возможно, дуралеем меня считаете, — продолжал Белецкий, — но, ей-Богу, лучше не будет, если все мы начнем хмуриться и рычать друг на друга. Ничего ведь не изменится, а еще тошнее станет. Так давайте веселиться. Гаудэамус игитур.
Платформа плавно тронулась с места, неторопливо поплыла над землей, направляясь в сторону Кубоголового.
— Где бы мы еще покатались на такой посудине, а? — Белецкий не отступал от намерения завести беседу. — Во всяком плохом нужно искать хорошее и оно всегда найдется.
— И что же вы здесь нашли хорошего? — наконец поддержала разговор девушка.
— А хотя бы то, что не надо давиться в автобусе. Вы ведь тоже с нашей окраины? Приходится по утрам в центр выбираться?
— Нет. — Девушка вздохнула. — Я в гости шла, на новоселье, а живу как раз в центре, возле Дома обуви.
— Ну вот, — сказал Белецкий. — Подтверждение моего тезиса о плохом и хорошем. Живете в центре — плохо, потому что если бы жили у нас, на окраине — не ехали бы в гости, а давно сидели за столом, тосты произносили.
— А что же тогда хорошо? — заинтересовалась девушка.
— А хорошо то, что я с вами познакомился. А не случись такого происшествия — и не довелось бы, меня-то ведь на новоселье не приглашали. Кстати, напомню, с вашего позволения: меня зовут Виктор, профессия у меня журналист, не судим, в выборные органы не избирался, ученых степеней и званий не имею, а вот за границей бывал и довольно часто — у сестры в Саратове.
Белецкий отнюдь не считал себя ловеласом, но и моногамию не принимал за самый правильный и самый лучший вариант. Держался, конечно, в рамках, однако при возможности не прочь был делать виражи — с обязательным возвращением в прежние рамки. Не зарываясь…
Платформа не успела проплестись еще и ста метров, а он уже узнал, что собеседницу зовут Анной, что она этим летом закончила институт, работает аналитиком-референтом в независимом информационном центре (благодаря папиному знакомству, конечно), любит вязать, слушать музыку и смотреть латиноамериканские телесериалы. Она считала, что забрали их для пожизненной работы и ни о каком возвращении не стоит и мечтать. Впрочем, Белецкий понял, что она боится всерьез подумать о будущем, не хочет о нем думать и все-таки надеется на лучшее.
Платформа плыла над обработанными накануне лунками, и Белецкий заметил, что стекловидная масса изменилась: из полупрозрачной сделалась коричневой, вспучилась, словно распираемая изнутри, и покрылась трещинами.
— Интересно, что же тут такое должно уродиться? — задумчиво сказал он, кивая на уползающую назад борозду. — Хорошо, если простая инопланетная картошечка. А если не картошечка, а какие-нибудь чудища семиглавые, десятихвостые, с железными зубами?..
Анна с испугом посмотрела на него и Белецкий осекся.
Прибыв на место люди безропотно разобрали так и лежавшие на земле со вчерашнего дня кисточки и губки и приступили к работе. Не командовал Петрович, не возмущался Толик, молча согнулась над лункой остроносая Валентина. Никто не хотел превращаться в лягушку, закупоренную в банке с формалином.
Белецкий выбрал борозду по соседству с Анной, смерил взглядом расстояние до Кубоголового и ободряюще улыбнулся девушке.
— Вперед, покой нам только снится. В конце концов, это не канаву копать.
В первой же лунке Белецкий провел задуманный с утра эксперимент. Натянув рукав свитера на ладонь, он взял кисточку и расчистил лунку, затем принялся орудовать губкой. Шло время, а прожилки не исчезали, и не было щелчка. Он поддернул рукав и хмыкнул. Все было ясно: нужный эффект давало только непосредственное, так сказать, взаимодействие руки и инструмента. Непосредственный контакт, которому препятствовала ткань свитера. А значит, все они, похищенные с Земли, не просто рабсила, а НЕОБХОДИМАЯ рабсила. И неважно, в чем тут причина: в особенностях ли кожного покрова человеческой руки; в химическом ли составе кожных выделений; в строении ли ладони… Важно то, что эту работу, в результате которой, по-видимому, похитители весьма заинтересованы, не может выполнить какой-нибудь
