полотенца, мы завернулись в них и пошли искать машину. Помню, мне тогда хотелось того виски, что пил Лес, а потом — все, провал в памяти. Спасибо волшебным таблеткам.
Дальше помню себя уже в Сиэтле. Судя по колючей щетине, прошло дня два. Я въехал в центр города на переднем сиденье легкового «ауди». За рулем сидел тощий парень, по виду — форменный нарк, и стучал зубами.
— Ничего, — сказал он, — деньги у тебя, это главное. Только помни, что бы ни случилось, не паникуй.
В кармане жилета обнаружилась пачка пятидесятидолларовых купюр в ладонь толщиной, но никаких документов, что для меня, канадца, попавшего в Штаты явно не после череды добрых дел, может обернуться серьезными неприятностями. В глубине кармана осталась одна из пилюль Джерри. Я выудил ее и закинул в рот. Подошел к стойке, заказал мартини и стал заигрывать с двумя женщинами, которые приехали сюда из Сан-Франциско, где работали в рекламном отделе компании «Оракл». Не сказать, чтобы они мной заинтересовались, хотя и было весело. Женщины все подшучивали над моим пиджаком. Потом, в туалете, я снял его и зарыл в мусорной корзине под кучей бумажных полотенец. Что было дальше, не помню.
Память вернулась, когда я шел мимо берез по берегу быстрой горной реки — не большой, как Фрейзер[15], но и не очень маленькой; она наверняка потом впадала во что-то более крупное. Начинало смеркаться. Я держал руки за головой. Сзади слышались чьи-то шаги. Я опустил взор и вспомнил, как ребенком таращился на песок по берегам реки Капилано[16], на блестящую слюду, и думал, что это золото рвется наружу.
От кристально чистой воды веяло ледяной прохладой. Дно выстилали камни вроде того, которым я убил Митчелла. Окрестности напоминали леса вокруг семейной цветочной фермы Клосенов в Агасси[17] — темные мрачные леса, устланные мхом, в котором тонут ноги, и грязью, которая поглощает все звуки, — леса, куда не заглядывает солнце и где не гостят птицы.
Я оглянулся. Позади шел Йорго, который тут же ткнул меня дулом ружья промеж лопаток. Итак, нас было двое, и одному из нас точно не суждено вернуться. Так вот для чего брезент в багажнике лимузина!
Мускулы быстро вспомнили о том, как прыгать по речным камням. Йорго натужно пыхтел сзади. Видно, он вырос в городе.
Я не хотел покорно брести на заклание. Мало-помалу поворачивал правее, к более мокрым и скользким камням. Результат не заставил себя ждать. Сзади раздался шум, и, мгновенно обернувшись, я увидел, как Йорго рухнул на каменное дно реки, да так сильно, что его левая нога сломалась, будто сухая хворостинка, а ружье выпало из рук, ударилось о камни и тотчас унеслось с водой.
Я потянулся за камнем и словно попал в прошлое: я вновь стоял в школьной столовой, сжимая камень в руке, и целился в Митчелла — только теперь это уже был не Митчелл, а Йорго, и… я опять встал перед выбором: жизнь или смерть.
Прежде я впадал в бешенство, стоило услышать, как кто-то молится за упокой душ трех школьников-убийц. «Раньше надо было молиться, — скрипел я зубами, — молиться, чтобы они не впали в грех». Годы шли, а ярость оставалась. И почему только меня так задевали эти молитвы? Наверное, потому, что мое собственное сердце переполнено ненавистью; ведь известно, что в этой жизни мы больше всего не любим самых похожих на нас людей. Я прошагал через жизнь с тяжким грузом ненависти в груди, похожим на оставшийся от разрушенного здания бетонный блок с торчащими из него ржавыми искореженными прутьями. Наверное, мне казалось, что сам я не заслуживаю молитв. И уже больше десяти лет прошло с тех пор, а в голове все крутились проклятия: «Жарьтесь в аду, черти драные! Нет такой боли, которой вы искупили бы содеянное. Хотел бы я еще раз встретить вас живыми, чтобы выпустить каждому кишки, растоптать, залить бензином и поджечь».
Я никогда не понимал тех, кто пытался найти что-то хорошее в Делбрукской трагедии. Стоило мне услышать слова: «Вы только подумайте, как она нас сплотила», — я бежал из комнаты или переключал канал. Жалкая, пустая мораль! Взгляните на мир: все так и снуют туда-сюда — машины, самолеты… Какая разница, что несколько человек собрались в кучку, нацепили на грудь ленточки и подержались за руки? На следующий год половина из них разъедется кто куда — и где тогда будет ваша мораль?
Под конец злость притупилась, я просто устал. Я дерзко взывал к Богу о знамении, но не получал ответа — и вот я стою над Йорго на берегу горной реки, занеся камень для убийства.
Я выронил камень из руки. Он ударился о булыжник, послал в воздух искрящиеся гранитные крошки и тут же затерялся среди тысяч подобных камней. Мне казалось, будто я повернул убийство вспять, создал жизнь из мертвого тела.
— Слабак! — прохрипел Йорго. — Кишка тонка меня убить.
Я взглянул на его искалеченную ногу: сломанная большеберцовая кость оттопыривала штанину.
— Может быть, Йорго, может быть. Только ты вроде не собираешься отсюда убегать. И неужели ты хочешь сказать, будто презираешь меня за то, что я тебя пощадил?
Он скривил губы в усмешке.
— Презираешь, значит?
Он плюнул в мою сторону.
— Надо уметь проигрывать. Дай-ка мне мобильник.
Он залез в карман пиджака, вытащил сотовый телефон, но едва я протянул руку, бросил его в воду.
— Где мы находимся? — спросил я. Он отвернулся.
— Понятно. Значит, хочешь поиграть в шпионов. Очень кстати.
Я огляделся: вокруг сплошные камни.
— Знаешь, Йорго, мне ведь проще всего накидать сейчас поверх тебя кучу камней. Времени займет — не больше получаса, а пролежишь ты здесь до следующего половодья.
Видно было, что он меня понял. Я взобрался на берег, однако нигде не увидел ни малейших следов дороги, тропинки или людей. Хорошо, тогда нас вряд ли заметит случайный бегун или рыбак. Я прислушался: ни звука проезжающих машин.
Я вернулся к Йорго:
— Ничего я с тобой не буду делать. Не сейчас. Сейчас я уйду, а когда обнаружу телефон, то позвоню куда скажешь и сообщу, где ты находишься. И что твоя нога сломана.
Ни слова в ответ.
— Или же, — продолжал я, — я просто уйду. Так что смотри сам. Хочешь не упустить небольшой лучик надежды — говори номер.
Он все еще молчал. Я повернулся и пошел.
— Стой!
Йорго прокричал мне номер. Я отыскал ручку в кармане брюк и записал его на ладони. А затем пошел навстречу закату.
С последними лучами солнца я выбрался на поле, где паслось несколько коров, перемахнул через проволочную ограду, пересек пастбище и двинулся по мощеной дороге к видневшемуся вдали шоссе. Ночная летняя дымка впитывала в себя свет от дорожных фонарей и автомобильных фар, отбрасывая его в небо не хуже, чем в лас-вегасском «Стрипе». Деревенские домики были построены в канадском стиле. «Значит, я в Канаде, — решил я. — Шоссе должно быть Трансканадской магистралью, а если судить по едва
