Тут скрыта мораль.
Я сижу сейчас дома у Барб, в ее кабинете возле кухни, и рассматриваю детали интерьера — мелочи, которые превращают обычный дом в уютное гнездышко: цветы, висящая на стене пробковая доска, к которой кнопками пришпилены листки с напоминаниями, аккуратные корзины для поступающей и исходящей почты, фотографии в рамках (откуда у нее силы на рамки? откуда вообще берутся силы на рамки?), чистые ковры — список можно продолжать и продолжать. Я очень люблю Джейсона, но мы оба не сильны на домашнем фронте. Мы не настолько безнадежны, как те, кто вешает на окна флаги вместо занавесок, и раз в месяц к нам приходит уборщица, чтобы обеззаразить квартиру мощным пылесосом и едкими растворителями времен вьетнамской войны. Правда, после этого на лицах уборщиц — русских или гондурасских девушек — читается такое отвращение, что мне стыдно смотреть им в глаза. Почему так плохо быть неряхами?
Знаю-знаю, что пишу про Джейсона, мешая настоящее и прошедшее время. Он жив или мертв? Мне остается лишь уповать на лучшее. Вот уже четыре месяца, как он ушел — и не единой весточки. Сказал, что идет за сигаретами в соседний киоск, и так и не вернулся назад. Отправился пешком, без машины — и исчез. В полном смысле этого слова. Нет даже намека на то, где его искать. Намек? Я бы убила за намек. Когда исчезают, намеков не остается…
Это…
…Телефон. Пойду отвечу.
Это был Редж, звонил из своей квартиры недалеко от Лонсдейла. Просто хотел поговорить. Исчезновение Джейсона стало для него ударом не меньше, чем для меня. И, должна признать, мне сложно представить Реджа таким людоедом, каким его рисует Джейсон.
Ладно, Хэттер, не ври. Ты прекрасно, черт подери, знаешь, отчего Редж изменился: потеря Джейсона его добила. А затем судьба сыграла с ним еще одну злую шутку: от него ушла Руфь, с которой он встречался вот уже несколько лет. И не просто ушла — уходя, она высказала все, что наболело. Смысл ее прощальной речи (произнесенной за бифштексом в ресторане, на нейтральной территории) сводился к тому, что Редж вовсе не такой, как о себе думает: не добрый, а жестокий; не мудрый, а слепой; не сильный, а мягкотелый. Я видела Руфь несколько раз, и она мне не понравилась. Всем своим видом она словно бы осуждала окружающих. Обычно такие вот святоши и воруют деньги из детских благотворительных фондов.
Похоже, я единственный человек на земле, с кем Редж может поговорить. И это странно, потому что я равнодушна к вере. На работе у него друзей точно нет: в день ссоры с Руфью Редж залез в ящик для ложек в буфете и нашел изображающую его колдовскую куклу. Утыканную самодельными булавками и с опаленной головой.
— Хэттер.
Какой голос! Его душа — сплошная рана.
— Здравствуйте, Редж. Как жизнь?
Пауза.
— Ничего. Но не более.
— Полицейские сегодня не звонили?
— Вряд ли мы от них вообще теперь что-нибудь услышим.
— Не отчаивайтесь. Не стоит. Вот послушайте лучше: Крис отсканировал лицо Джейсона со старой фотографии и пропустил через свою программу. Так что теперь его могут найти по базе данных.
— Хэттер, сколько лиц в этой базе?
— Ну, не знаю. Пара сотен тысяч…
— Ха! Всего-то!
— Не надо скепсиса. База данных будет расти…
— Все кончено.
— Нет, не кончено!
— Кончено.
Я потеряла терпение.
— Вот что, Редж, или надейтесь, или перестаньте сюда звонить, хорошо?
Тишина и потом:
— Прости.
— Сейчас тяжелое время.
— Хэттер?
— Что?
— Можно задать тебе вопрос?
— Конечно. Задавайте.
— Если бы ты могла на день стать Богом, ты изменила бы мир?
— Ой, Редж, вы же знаете, что я ничего не понимаю в религии…
— Не важно. Изменила бы?
— Редж, вы обедали? Вам нужно есть.
— Ты не ответила. Став Богом, изменила бы ты мир? Изменила бы?
— Нет.
— Почему?
— Редж, мир таков, потому что… потому что он таков.
— В смысле?
— Мы с Джейсоном как-то обсуждали этот вопрос. Иногда мне кажется, что Бог — это как погода. Да, она может не нравиться. Но ведь погоду и не для тебя рассчитывали. Ты просто оказался здесь. Надо приспосабливаться. Горе и печаль всегда были частью человеческого существования. И навсегда ей останутся. Кто я такая, чтобы что-то менять?
— Иногда я это забываю. Это я-то! Принимаю мир слишком близко к сердцу.
Он притих, потом спросил:
— Как малыши?
— Наелись сладкого и возятся внизу. Келли, соседка Барб, принесла им шоколадок. Собственноручно бы ее придушила.
Его явно мучило любопытство.
— Заезжайте-ка к нам на ужин, — предложила я. — Сейчас уже пять.
Редж помешкал с ответом, чтобы не показаться невежливым. И вот, теперь он приедет к нам на ужин, часам к восьми, а внизу один из близнецов принялся реветь.
Суббота, 18.30
Иногда мне кажется, что единственный способ справиться с оголтелыми детьми — накормить их чем-нибудь сладким и запереть в комнате с включенным телевизором. Поскольку я ничего не знаю о детях, это мой первый (и единственный) способ — и, похоже, он отлично работает.
Накрывая на стол, я вдруг услышала чириканье мультяшной птицы — и тотчас перенеслась во времени к своему первому настоящему свиданию с Джейсоном. Так что я его тут вкратце набросаю на бумаге.
Через день после нашей встречи мы с Джейсоном зашли в зоомагазин при парке «Ройяль» — он мечтал купить пару желтохохлых какаду, — но в магазине у меня началась аллергия, полились слезы, зачесалась кожа, и мы пустились на поиски аптечного киоска. Я стенографистка в суде, целый день сижу у людей на глазах, поэтому должна прилично выглядеть, а последнее время экзема совсем меня замучила.
В аптеке я разрыдалась. Джейсон спросил, в чем дело, и я сказала ему правду: как обидно, что первое свидание с самым интересным молодым человеком из всех, кого я встречала, началось так
