- На месте дедушки я бы дал тебе шлепка. Чтобы не ныряла в незнакомом месте. Вдруг там камни!
- Там вода прозрачная, все дно видно!
- Мало ли что там видно… - Авка снова стал вытирать ей плечи. Тёр и поглядывал по сторонам. Кругом по-прежнему не было ни души (и это хорошо). И Гуськи не было (а это плохо). Но вот он появился наконец! Причем как-то незаметно, Авка увидел его уже вблизи. Гуська стоял, держа увязшую в песке тележку на двух деревянных колесиках и открыв от удивления рот. Впрочем, тут же он его закрыл, будто не видит ничего особенного (умница все-таки).
Авка бросил на песок рубашку.
- Где тебя носило столько времени?
- Меня мама поймала на улице, я еле успел эту посуду спрятать в лопухи. Повела домой и говорит: 'Никуда не пойдешь, пока не поможешь мне выжать все белье'. Я попробовал зареветь, но бесполезно…
- Все у тебя всегда не так… - проворчал Авка. Звенка (она одевалась) глянула укоризненно:
- Зачем ты его бранишь? Гуська молодец… Давайте горючее, мальчики…
Они отвязали от тележки канистру и вдвоем (тяжеленная!) подтащили к похожему на громадного жука гравитоплану - он будто замер в ожидании. Звенка забралась внутрь, Авка и Гуська, поднатужившись, протянули ей канистру. Звенка ухватила ее (сильная!)
- Помочь? - Авка приготовился прыгнуть под купол.
- Не надо, я уже установила… Подождите… - Она возилась в кабине минуты две. Наверно, разжигала горелки. Потом выскочила к мальчишкам. - Ну вот… сейчас все будет готово.
- И улетишь? - тихо сказал Гуська. Глаза у него стали очень синие и очень круглые.
- Да… - Звенка опустила голову. - Мне совсем-совсем пора…
- Тогда держи… - Гуська выволок из-за пазухи растрепанный учебник географии.
- Ох! Я же чуть про него не забыла! Спасибо, Гусенок! - она его назвала так же, как Авка, и он заулыбался. Звенка пошарила в кармане брючек. - Вот, возьми на память. Ты ведь меня так выручил, просто спас! - И она вложила в Гуськину ладонь крошечного прозрачного зайчонка. Из зеленого стекла.
- А мне? - выговорил Авка и кашлянул, потому что запершило в горле (и защипало в глазах). - Мне можно что-нибудь… тоже…
- Да… вот, - Звенка прижала к его ладони что-то маленькое, колючее…
Это была янтарная птичка. Узкокрылая, золотистая. Желтая ласточка!
- Мы такими стекляшками играем в чалки, - тихо объяснила Звенка. - Не бойся, она не бьющаяся… Посмотришь на нее и вспомнишь, как мы тут… повстречались. Потому что…
- Что? - одними губами сказал Авка.
- Ну… мы ведь, наверно, никогда больше не увидимся.
- Почему?! - вскинулся Авка. - Вы там понастроите этих… летучих штук и станете прилетать к нам! Часто!
- Это еще когда… И неизвестно, будут ли их строить. Наше правительство почему-то боится новых открытий. А к этому гравитоплану меня теперь не подпустят на три тысячи локтей. Запрут его на сто замков…
- А если… все-таки… - Полностью расстаться с надеждой было для Авки выше сил.
- Ну, может быть, - согласилась Звенка. Так взрослые утешают малыша. И вдруг:
- Авка…
- Что? - почему-то испугался он.
- Можно я… поцелую тебя на прощанье?
Мысль о прозвище 'бзяка-целовака' (гораздо более скандальном', чем 'бзяка-влюбляка') лишь на миг скользнула у Авки. Он втянул воздух, зажмурился и сказал:
- Ага… Ладно…
И ощутил, как теплые и мокрые Звенкины губы ткнулись ему в щеку. Подождал и открыл глаза. И встретился со Звенкиными глазами - грустными и блестящими. Но в тот же миг Звенка засмеялась, повернулась к Гуське.
- И тебя - тоже! - Нагнулась, чмокнула его в висок и прыгнула к куполу. Не оглянувшись, нырнула в щель. Купол мигом закрылся. И странная штука - гравитоплан - бесшумно взмыла в высоту. И пошла над озером - черное блюдце с прозрачной выпуклой крышкой. Блюдце делалось все меньше, меньше. И наконец пропало в синеве, мигнув напоследок стеклянной искрой…
Вот и все…
- Какая она… - вздохнул Гуська. - На глазах слезинки, а смеется…
- Ты никому про нее не говори, - проговорил Авка. Хмуро проговорил, потому что… слезинки, кажется, были и у него.
- Конечно, никому… Да никто и не поверит… Я вот только думаю: неужели никто не видел, как она летит над Тыквогонией? От моря до нас сотня миль.
- Может, кто и видел, да глазам не поверил. Или решил, что это такой змей запустили…
- Наверно…
- Идем домой, Гусенок.
- Идем… - Но Гуська не пошел, а вдруг сел на песок. - Авка, я хочу правду сказать… а то буду совсем бзяка. Ты меня отругай, только не сильно, ладно?
- Что такое? - Авка быстро сел рядом.
- Меня мама не ловила… Я долго не шел, потому что испугался собаки. Той самой. Она опять там бегала и давай гавкать на меня. И хотела зубами за штаны… И никак не уходит с дороги. И никого прохожих нету, чтобы прогнать ее… Я стоял, стоял, а она караулит. Тогда я пошел домой, взял тыковку-хлопушку, вернулся да как запущу в эту зверюгу! Так рвануло! В соседнем доме аж стекла звякнули! А зверюга - под ворота… А потом еще хозяин лавки не хотел керосин продавать. Говорит: 'Зачем тебе? Мы маленьким не продаем!' Ну, я наврал, что мама велела срочно купить, ни капли в лампах не осталось…
Печаль расставания рождает в душе доброту и любовь к окружающим. Авка взъерошил Гуськины волосы.
- Не бзяка ты, Гусенок, а молодец. С собакой справился, керосин добыл, Звенку выручил. Герой.
Гуська заулыбался с осторожной радостью. Взял двумя пальцами зеленого зайчонка, стал смотреть сквозь него на солнце. Авка посадил себе на колено желтую ласточку. В ней зажглась искра. Авка тихонько накрыл янтарную пташку ладонью. И показалось, что в ласточке - тук, тук - еле заметно бьется крошечное сердце.
Страдания и пирог с клубникой
- Ведь некрасивая, - в сердцах выдохнул Авка. И на ходу срубил прутом желтую головку шипоцвета. И повторил со звонкой досадой: - Ну, некрасивая же!
Рыжая с белыми пятнами Матильда, которая шла впереди, обиженно оглянулась.
- Да не ты, не ты, - сказал ей Авка. - Ты-то у нас красавица.
А говорил он про Звенку. Звенкино лицо стояло перед ним ну прямо как портрет, и Авка понимал, что оно не забудется. А в сердце сидела колючая (как все тот же шипоцвет) печаль. Она, эта печаль, могла быть не такой колючей и даже приятной, если бы оставалась надежда на новую встречу. Но Авка понимал, что надежды нет. Между ним и девочкой по имени Звенит - океан. И, конечно же, Звенку никто в ее Никалукии не подпустит больше к гру… гра… (тьфу!) этому летательному аппарату. И никогда эта круглая штука уже не плюхнется на Императорский дикий загородный пляж…
Ну, не плюхнется - и не надо! Жил же он до сих пор, не зная никакой Звенки, и был счастлив! Зачем она ему? Добро бы красавица была, из-за которой не страшно сделаться бзякой-влюблякой, а то ведь…
Но эти рассуждения не приносили покоя. Звенкин портрет маячил перед Авкой, будто повешенный
