Олег улыбнулся:
— «Сто ночей не усну, буду думать все о нем…»
— А о нас? — обиженно спросил Данилка.
Олег встряхнулся, встал и весело ответил:
— Это само собой.
Он схватил капитана Вострецова под мышки и на весу повернул его носом к часам.
— Ну — ка, Осенняя Сказка, посмотри, сколько времени. Брысь домой, а то опять от сестрицы попадет!
— Пфы! — сказал Данилка, демонстрируя полное бесстрашие.
— А почему «Осенняя Сказка»? — спросила Наташа.
Данилка гордо объяснил:
— Потому что у меня на носу целый листопад из веснушек. Не видишь разве? Тебе таких сроду не иметь.
— Где уж мне…
Данилка сказал деловито:
— Пойду. Мне завтра просыпаться первому: я по квартире главный дежурный. У нас с Юлькой очередь.
— Ты всегда раньше всех должен просыпаться. Ты же барабанщик. Привыкай, — сказал Олег.
Данилка сказал, что он и так привыкший, и ушел. С ним ушел и Митя.
Генка забрался с ногами на диван и прикрыл глаза.
— Ты что? — спросил Серёжа.
— Да я про Данилку думаю. Про все, что было утром. И про это… Вдруг бы ты не убрал ту железяку?
Серёжа поежился.
4
До угла все шагали вместе. Было морозно. Олег потер перчатками уши и жалобно сказал:
Ранние весенние рассветы.
Теплый вечер марта, где ты, где ты? -
И объяснил:
— Это я в юности сочинял. В Лермонтовы метил. Увы.
На углу они разошлись. Наташа и Олег направились прямо, Серёжа и Генка помахали им вслед и свернули на Октябрьскую.
Почти сразу же, у яркой витрины магазина «Одежда», Генка остановился.
— Как — то все вместе сложилось, — немного растерянно проговорил он. — И тревога утром, и разговоры, и Данилка… И вот еще. Смотри.
Он долго шарил за пазухой и вытащил помятую бумагу. Это был сложенный в несколько раз листок из иностранного журнала.
— Вот… — повторил Генка. Расправил в ладонях лист и поднес ближе к свету.
На листе напечатан был крупный снимок.
На брусчатую мостовую ничком упал мальчик. Он лежал головой к зрителю, одна рука согнута, другая брошена вперед. Волосы, просвеченные солнцем, разметались по камням. Фото было отчетливым. Каждый волосок был виден, и казалось, что ветер их шевелит. Но особенно четко выделялась на камнях цепочка выбоин, протянувшихся у головы мальчишки. Видно, только что хлестнули по брусчатке пули.
С отчаянной ясностью вспомнил Серёжа свой давний сон — про знойный враждебный город, про пулеметы на бастионах и убитого мальчишку. И сам будто ощутил сквозь рубашку твердость горячих камней на мостовой.
— Чили? — спросил он.
— Конечно, — откликнулся Генка. — Журнал из Перу, Саше прислали. А снимок перуанский журналист в Сантьяго сделал… Вот я все и думаю: он или не он?
— Кто?
— Ты не помнишь?
Генка прикусил губу, расстегнул пальто, полез в карман куртки. Достал маленькую фотографию.
И Серёжа сразу вспомнил. С фотоснимка весело смотрел маленький светлоголовый, похожий на Митьку Кольцова, чилиец — Алехандро Альварес Риос.
Генка положил фотографию на журнальный лист. Сказал тоскливо:
— Все думаю: он или не он?
— Ну почему же он? — беспомощно сказал Серёжа.
Было что — то щемящее, до дикости несправедливое в этом сочетании: живое лицо мальчика — и рядом брошенное на камни, пришитое к ним пулями маленькое тело.
Словно защищая Генку от беды, Серёжа повторил:
— Почему обязательно он? Лица — то не видно. Только волосы похожи.
— И рубашки, — прошептал Генка. — И еще… Смотри.
Он коснулся ногтем воротника у Алехандро. Там в уголке белела капелька непонятного значка. А на большом снимке… Там тоже. Угол воротника выбился из — под щеки, и на нем виднелся белый кружок.
— Ну и что? Просто совпадение. Разве не может быть совпадения? — спросил Серёжа.
— Может, — сказал Генка. — Все может… Только от этого не легче.
— А почему ребятам не показал?
Генка шевельнул плечом.
— Ну… как — то жалко стало. Его жалко. Он лежит убитый, а все смотреть будут. Сравнивать: он или не он… Будто если не он, то можно и не очень жалеть… Нельзя так.
Серёжа молча кивнул.
Мелкие — мелкие снежинки падали на журнальный лист, на фотографию чилийского мальчишки. Падали и не таяли. Из — за стекла витрины глупо таращилось на ребят семейство дурацки красивых манекенов: папа, мама и дочка. Все в разноцветных спортивных костюмах. Серёжа сердито встал к ним спиной.
Кузнечик все еще держал перед собой снимки. Будто не решался оторваться от них. Сказал тихо — тихо:
— Когда смотрю, отомстить хочется. Будто кого — то из наших убили. Митьку или Данилку. Или еще кого — то…
— Да, — сказал Серёжа.
Генка помолчал, сдул с листа снежинки и медленно проговорил:
— Смотри, он упал, как барабанщик. Только барабан вперед укатился, и его не видно.
…Барабан сорвался с ремня, упал набок и, глухо гремя на камнях, покатился навстречу солдатским сапогам. Очередь из пулемета ударила в него, вспорола и отшвырнула на край мостовой. Мелко брызнули осколки камней и запутались в волосах упавшего Данилки…
Генка опять сдунул снежинки и проговорил:
— Данилка сказал: «Мне просыпаться первому…» Мне эти слова, как строчка из песни, запомнились… Я, наверно, песню сочиню про барабанщиков. Она из сегодняшнего дня сама получается.
