думал, что лицо у нее какое-то совсем необыкновенное. Вернее, даже не думал, а чувствовал. Вроде бы ничего особенного – кудряшки да вздернутый нос. Да царапина над верхней губой. Но глаза – как синие фонарики. Теплые такие и веселые огоньки в них…
– Ну, пока… – сказала девочка и пошла.
'Вот еще', – чуть не сказал Джонни, но прикусил язык и закашлялся.
Она уходила, а он стоял, как полено, и ругал себя за глупость. Ну, почему не согласился пойти с ней и смазать ссадину? Они бы познакомились! Он бы знал, где она живет! Может, еще пришел бы…
Девочка была уже далеко. Джонни вздохнул и пошел следом. Конечно, если бы ему сказали, что он влюбился, он бы дал этому нахалу! Но… что-то же случилось, раз он брел следом за незнакомкой, хотя подбородок болел, а в голове гудело.
Через два квартала девочка свернула в калитку у одноэтажного дома с большими окнами. Перед окнами стояли заснеженные кусты рябины, и ничего нельзя было различить. Только свет пробивался через ветки – уютный и теплый.
Несколько минут Джонни печально топтался на тротуаре. Потом он услышал музыку.
Джонни и раньше любил музыку. Только не всякую. Ему нравились марши для духового оркестра, а на разные там скрипки и рояли он как-то не обращал внимания. Но эта музыка была особенная. Словно на тонкое стекло осторожно посыпались граненые стеклянные шарики. Они катились, и от них рассыпались искры и радужные зайчики. Потом шарики стали падать реже, музыка сделалась задумчивая, тихая совсем. И Джонни вспомнил, как прошлым летом он поздно вечером встречал на вокзале маму, один-одинешенек. Папа был в командировке. Вера на концерте, а мама вернулась из Москвы, и должен же был кто-то ее встретить. И она тогда так обрадовалась, тихонько засмеялась, и они неторопливо пошли домой, а ночь была светлая и очень теплая… И вот теперь Джонни будто снова шел с мамой, только рядом была и эта девочка…
Музыка кончилась. Джонни постоял еще. Потом у него замерзли в варежках кончики пальцев, и он побрел домой. У него было тихое настроение. Даже если бы Шпуня встретился, Джонни прошел бы мимо.
… Потом Джонни снова приходил к этому дому. Девочку он не видел, зато музыка была каждый вечер. Все та же. Джонни вставал за большой тополь и слушал. Он уже выучил наизусть знакомую мелодию, но она ему ни капельки не надоела. Джонни слушал и представлял, как девочка сидит у пианино, а пальцы ее ласково трогают белые клавиши. И думал, что когда-нибудь выйдет же она из калитки. И тогда… Что тогда, Джонни не очень знал. Но на всякий случай он каждый день расцарапывал ссадину на подбородке, чтобы подольше не заживала.
Но музыка кончалась, а девочка не выходила. Ссадина в конце концов зажила. Казалось бы, пора забыть случайную встречу. Но мелодия продолжала звучать в душе у Джонни, и он все так же ходил к знакомому дому.
Даже книга 'Три мушкетера', которую дал Серёга Волошин. не отвлекала Джонни от мыслей о незнакомке. Даже заботы о мушкетерском костюме для праздника и те не отвлекли.
И сегодня Джонни снова пошел туда, где мягко светились окна и звучали стеклянные клавиши. Он стоял за тополем, и ему казалось, что по звонкой мостовой стеклянными копытами постукивают белые кони. Это едет в карете принцесса с темными кудряшками и синими глазами. Едет-едет…
и вдруг из темных переулков выскакивают кардинальские шпионы во главе с Толькой Самохиным и Шпуней. Они хватают лошадей под уздцы, сбрасывают на землю кучера и слуг. Рвут дверцу кареты… Все ясно. Пора! Джонни поддергивает отвороты на ботфортах и выходит на середину мостовой. Правой рукой вынимает шпагу, левой достает из-за пояса длинный пистолет.
'Эй, монсеньоры Самоха и Шпуня! Вы умеете воевать только с женщинами? '
А дальше… Дальше все понятно. Жаль только, что это не по правде. Жаль, что она не видит его в мушкетерском костюме…
Шляпу Джонни склеил сам. Из картона. А мама обтянула ее серым блестящим шелком от подкладки старого пальто. Джонни насобирал, где только мог, разных перьев, навязал их на изогнутую проволоку, и получился пышный хвост для шляпы, который называется 'плюмаж'.
К старым маминым сапожкам на каблуках Джонни пришил зубчатые отвороты из клеенки. Все остальное помогли ему сделать друзья: Серега Волошин, Вика и братья Дорины. Братья-близнецы Стасик и Борька теперь учились уже в седьмом классе, а Вика и Сергей в восьмом, но никто из них не смотрел на третьеклассника Джонни как на маленького. Это был их боевой товарищ, испытанный во многих славных делах. Он не раз выручал их. А они выручали его.
Стасик и Борька сделали для Джонни жестяные звонкие шпоры-звездочки и вырезали из дюралевой полоски тонкий мушкетерский клинок. Дюралюминий – это, конечно, не сталь, но шпага блестела и звякала вполне по-боевому. А ручка у нее была из твердой березы, с узорами и латунным щитком, чтобы закрывать руку.
Сергей отдал для этой шпаги широченный желтый ремень с узорной пряжкой (раньше Волошин подпоясывал им свои модные штаны).
Потом пришла на помощь Вика. Она знала толк в костюмах. Она занималась в кружке, где учат рисовать, и хотела стать художницей, но не такой, которые пишут картины и делают рисунки для книжек, а специальной: чтобы придумывать всякие новые одежды.
– А может быть, я буду заниматься рисунками для тканей, – мечтательно сказала Вика. – Представляешь, Джонни, идешь ты в ярко-желтой рубашке, а на ней – черные старинные аэропланы. Здорово, да?
Джонни согласился, что это очень здорово, но попросил Вику не отвлекаться и поскорее заняться его плащом. Вика послушалась. Она соорудила чудесную плащ-накидку – из голубого сатина с золотистой каймой и разноцветными мушкетерскими крестами, которые были нашиты на спине, на груди и на рукавах- крыльях.
Счастливый Джонни сказал Вике, что она обязательно будет лауреатом самой главной художественной премии, унес обновку домой и перед большим зеркалом надел полное обмундирование.
Все было прекрасно! Замечательно… Почти все. Только вот красные штаны от спортивного костюма выглядели слишком современно. Джонни кончиком шпаги почесал затылок, поразмыслил и вспомнил, что у мамы на старом халате есть блестящие большие пуговицы. Переливчатые, как алмазы! Если их пришить по бокам к штанинам, будет самый старинный вид!
Мама для порядка сказала, что Джонни со своим костюмом разорит весь ее гардероб, но пуговицы отдала.
Джонни устроился в кресле и взялся за дело. Он сидел, работал и никого не трогал. И вообще это был хороший вечер. Мама у настольной лампы читала фантастический роман в журнале 'Вокруг света', папа смотрел передачу о фресках (это картины такие на стенах) в каком-то старинном монастыре, Джонни по одной пуговице отпарывал от халата и пришивал к штанам.
И тут принесло сестрицу Веру Сергеевну.
Она увидела, чем занимается Джонни, и громко удивилась. Она заявила, что ради своих глупых выдумок он портит хорошую вещь. Халат еще совсем новый! Кроме того, таких прекрасных пуговиц теперь не отыщешь в магазинах.
– Да ладно уж… – сказала мама, чтобы ей не мешали читать, а папа сел ближе к телевизору.
А Джонни промолчал. Он как раз вдевал нитку в иголку.
– Знаете, что меня всегда поражало в этом человеке? – произнесла сестрица Вера. – Его умение презрительно молчать! Он еще в детском саду изводил этим всех воспитателей!
Это была неправда: не всех, а только Веру Сергеевну, которая была воспитательницей его группы.
– Ты сама изводилась, – сдержанно заметил Джонни. – Сама привяжешься, а потом психуешь.
– Евгений… – сказала мама из-за журнала, а папа сел вплотную к экрану.
– Ну вот, – откликнулся Джонни. – Если молчишь – плохо. Если скажешь – опять плохо.
– Смотря что скажешь, – язвительно проговорила Вера Сергеевна. – Если такие слова, как своей
