религии и не знал ни одной молитвы. Бабушка крестила меня, когда я родился, но про Бога беседовала со мной редко. Только иногда пересказывала истории из Нового Завета, и объясняла когда какой христианский праздник.
Арбуз же был православный по всем правилам. И, конечно, заступился за патриарха. А я - за бабушку.
- Бабушка говорит: почему он в самой главной церкви не повторяет каждый день на всю страну, что это великий грех - посылать на войну молодых, необученных солдат?
- Бабушку твою он не спросил, - прежним тоном отозвался Арбуз. И я увидел, что лицо у него слишком толстое, а глазки маленькие и неприятные… Вот так бы и дал ему! Если бы не боялся…
Настя вскинула голову - так, что чуть не оторвался пушистый шарик на белой вязаной шапке.
- Ну-ка прекратите немедленно! Не хватало еще поругаться под конец праздников!
А Вячик хмыкнул и мудро сказал:
- Вот так и начинаются религиозные войны…
Арбуз попыхтел с полминуты, валенком пнул в костер выскочивший уголек. И пробубнил - видать, через силу:
- Алька, ты меня прости… - Все-таки он был настоящий верующий. Не то что я.
Я терпеть не мог просить прощенья. Если приходилось, от стыда закладывало уши. Но тут я выдавил в ответ:
- И ты… меня…
А что было делать? Не хватало еще развалить нашу компанию! Куда мы друг без друга?
- И чтобы больше… никогда никаких споров, - потребовала Настя. - Ясно вам?
Мы надуто молчали. От неловкости.
- Арбуз, ясно тебе?
- А я че… Ну, ясно.
- Алька!
Я сдвинул пятки.
- Так точно, ваше превосходительство!
- Я серьезно.
- И я…
- Вячик!
- А я-то что? Я не начинал…
- Вальдштейн!
- Ну, ясно, ясно…
Уж он-то больше всех должен был ценить нашу дружбу. Ведь в этом учебном году никто к нему не приставал именно потому, что мы в классе держались вместе: он, Пшеницына и я. А в случае чего - в седьмом классе был здоровый и крепкий Арбуз Стебельков…
В общем, получилось, что мы там, на заснеженном огороде, подтвердили нашу дружбу. Конечно, не клятва это, но и не совсем простые слова. Все-таки у огня, у новогодне-прощального костра…
Вячик вдруг поежился:
- Скорее бы весна…
И она пришла. Довольно скоро. В феврале ярче засинело небо, сильнее заискрился снег - желтый на солнце и лиловый в тени. Говорливее сделалась речка Стеклянка, которая так и не застыла на зиму. Наверно, потому не застыла, что ближние фабрики спускали в нее морозоустойчивые растворы…
Дни бежали, часы в бабушкиной комнате подгоняли их своим 'тик-так'. Если дурашливый Квасилий останавливал их, я запускал механизм снова.
Однажды я пришел из школы и опять не услышал знакомого тиканья.
- Ну, Квас, когда-нибудь я тебя поймаю… - Я толкнул бабушкину дверь. Часов не было.
- Ба-а!..
Она очень спокойным голосом сообщила из кухни:
- Приезжали грузчики из комиссионного магазина, увезли. Я после зрелых размышлений решила, что телефон важнее. Вот… И не надо эмоций. В конце концов, следует смотреть на вещи трезво. Вдруг у меня случится сердечный приступ? Как вызвать неотложку? Тут важна бывает каждая минута.
У бабушки было отличное (тьфу-тьфу!) для ее возраста здоровье. Иногда спина заболит или простуда привяжется, но не надолго. Какие сердечные приступы!
- Это папа допек тебя! Душу вынул…
- Не смей так говорить об отце! Никто из меня ничего не вынет, если я не захочу…
Конечно, она сама захотела. Но последней каплей этого 'хотенья' была наверняка недавняя ссора с отцом.
Однажды вечером он пришел очень поздно. Мама ужасно тревожилась. Я тоже. И бабушка, конечно, хотя и вида не подавала.
Когда он появился, мама не выдержала:
- Мы себе места не находим, а ты… Как это называется!
- Это называется - дела. Работа…
- Работа, которая пахнет коньяком 'Белый аист'! У меня прекрасное обоняние!
Отец сказал, что была презентация нового изделия, пришли представители заказчика, уйти было нельзя.
- И ты не мог предупредить нас заранее?
- Это получилось неожиданно, они приехали из Петербурга… Разве я виноват, что нет у нас телефона!
- Не кричи, пожалуйста.
А он и не кричал. Только чуть повысил голос. Но мама заявила:
- Ты кричишь, как на пожаре. Да еще пьяным голосом. Не знаю, где и с кем ты проводил свою… презентацию, но дома, при сыне, будь добр вести себя прилично. Если угодно, можешь шуметь в Калуге, при другом своем… наследнике.
- По-моему, ты просто выжила из ума, - выдал в ответ папочка. Мама молча ушла из кухни. Отец сразу обмяк, растерянно посмотрел на меня.
- Такие вот дела, брат… - И хотел положить мне ладонь на голову. Но я увернулся и тоже ушел к себе.
А потом лежал под одеялом и маялся. Вспоминал, какие беззащитные сделались у отца глаза.
Через полчаса я не выдержал, на цыпочках подошел к кухонной двери. Отец сидел перед телевизором и смотрел на выключенный экран. Дверь скрипнула, он обернулся.
- А, это ты…
Наверно, он думал, что это пришла мириться мама. А тут такое разочарование: всего-навсего сын!
- Ты что-то хочешь сказать? - Равнодушный тон. Я понял: это он отыгрывается за свою недавнюю растерянность. И за то, что я уклонился от его ладони.
- Нет. Ничего не хочу…
- А мне показалось…
- Что?
- Будто ты чем-то недоволен.
- Да, недоволен. Как ты разговариваешь с мамой…
Он повернулся ко мне вместе со стулом.
- А вот тут, дорогой мой, ничего не поделаешь. Перевоспитываться мне поздно. Пока жив, придется вам терпеть меня такого, какой есть.
Я молча прикрыл за собой дверь.
Телефон появился у нас в середине марта. Белый кнопочный аппарат. Бабушка то и дело звонила теперь своим знакомым. У нее были в городе подруги еще со школьных времен. А были и те, с кем она работала много лет в Железнодорожном институте. Последние годы перед пенсией бабушка заведовала там научной библиотекой.
