Мили через три, уже в сумерках, свернули с дороги, '%$ci%) к Совиному урочищу, круто на запад. В тесный распадок. По нему путь вел к перевалу Горный Лис, от которого до границы было четыре конных перехода (если, конечно, не будет по дороге препятствий).
Вскоре разбили тихий бивак с незаметным, в яме спрятанным костром. Трое, передернув затворы, ушли во тьму - в караул.
В котелках разогрели мясо и походный напиток, похожий на солоноватое какао - чаку. Поужинали под короткую и негромкую, в треть голоса, беседу. Палатки не ставили - где уж тут среди скальных зубьев и непролазных кустов. Раскатали их на траве, улеглись под шинелями. Ночь пришла зябкая, но звездная, не обещающая ненастья.
Капрал Дзыга стянул с мальчика узкие сапоги («Да не надо Филипп, я сам…· - «Нет уж, позволь, голубчик, я на то поставлен…·). Он укрыл Максима своей шинелью, от которой пахло шерстью и дымом. Дымом пахло и от погасшего костра. А еще стоял в воздухе горький запах коры здешнего низкорослого дубняка. Все, кто лег, тихо дышали, не было разговоров. Не поймешь, спят или не спят. В темноте топтались стреноженные кони, журчал недалекий ручей.
Сквозь черную листву мигали звезды. Максим смотрел на это мигание и вновь печально удивлялся, как обходится с людьми судьба.
Две недели назад он и подумать не мог, что с ним случится такое. Поход, ночь, опасность, лошади. Настоящий карабин и сабля у изголовья. Тайная дорога… Суб-корнет…
Производство в гвардейские офицеры произошло без всякой торжественности, в кабинете полковника Глана при штаб-квартире черных кирасир, в городке Серая Крепость. Были при этом, кроме полковника и Максима, барон Реад, рыжий полковой писарь и профессор Май-Стерлинг - учитель и гувернер, доставивший мальчика в полк.
Максим был еще, конечно, без формы, в костюмчике школьника, в круглой соломенной шляпе с коричневой лентой - знаком столичной гимназии. Впрочем, шляпу он теперь почтительно держал в опущенной руке. Тем не менее, полковник встал перед мальчиком официально, почти навытяжку.
- Рад поздравить вас, в… господин… Максим Шмель, со вступлением в наше полковое братство. Волею его королевского высочества командирам гвардейских полков дано право присваивать младшие офицерские звания каждому, кого они сочтут достойным. Поэтому отныне вы суб-корнет черных кирасир - любимого полка Великого герцога… чья память всегда в наших сердцах.
- Благодарю, полковник… виноват, господин полковник. - Мальчик помнил, как следует себя вести в данных обстоятельствах. Пожалуй, он только слишком часто трогал на щеке под ухом родинку, похожую на маленькую восьмерку - два круглых бугорка, сросшиеся краями. Родинка была припудрена и все же заметна. Волнуясь, Максим шевелил ее мизинцем. Это беспокоило гувернера. Он что-то сказал мальчику на ухо. Тот замигал, как первоклассник, пойманный за ковырянием в носу.
Полковник прервал неприятное:
- Вы, профессор, очевидно, будете сопровождать нас в наших летних маневрах?
- Увы, нет, господин полковник. Моя миссия окончена, мне предписано вернуться в… распоряжение учебного округа. Гимназиста Шмеля я вынужден препоручить полностью вашим заботам. Полагаю, вы отнесетесь со всем участием к судьбе сына… вашего погибшего боевого друга. Надеюсь, вы сделаете все возможное…
- Все возможное, - бесстрастно подтвердил полковник. - И невозможное. И сверх невозможного - тоже. Мы понимаем свою миссию. В этом вы можете заверить… учебный округ.
Барон и писарь понимающе молчали. Гимназист Шмель опять потянулся к родинке, но опустил руку.
Профессор откланялся. Как стало известно позже, он отправился в столицу не поездом, потому что пути были взорваны, а на лошадях. На второй день пути экипаж перехватили «знающие истину·. Кучера они, побив для порядка, прогнали, а профессора Май-Стерлинга отвели к командиру повстанческой бригады лесному полковнику Гавриилу Духу.
Командир Дух пожелал знать о профессоре всё: кто таков, зачем ездил в Серую Крепость и что за мальчишку отвез «этим герцогским лизоблюдам-кирасирам·. (Про поездку вовремя донесла лесная разведка).
Профессор сперва молчал. Командир Дух пообещал сделать его разговорчивым. И когда Валентин Май-Стерлинг увидел, что готовится для развязывания его языка, храбрость его померкла. Что взять с ученого мужа, не знающего до той поры боли и крови? Бог ему судья…
Гавриил Дух сдержал слово: после «откровенной беседы· профессора, как было обещано, с насмешками вывели к дороге и отпустили. Нужда в нем отпала, повстанцы узнали все, что хотели…
Но узнали о случившемся и кирасиры: герцогская разведка тоже не дремала. И офицерский отряд раньше срока ушел в дальний летний лагерь. И каждый понимал, что уходить придется еще неоднократно: «знающие истину· не оставят намерений получить свою добычу…
Все это вспомнил сейчас гимназист Максим Шмель, вдыхая запах шинельной шерсти и горной ночи. И наконец мысленно приказал себе: «Спать, суб-корнет·.
3.
Звание суб-корнета было довольно редким. Так же, как звание младшего лейтенанта на флоте и звание прапорщика в пехотных частях. Такие чины давали только в военное время - добровольцам из дворянской молодежи и студентов. Считалось, что негоже образованным юношам ходить в рядовых.
Чаще всего суб-корнеты и прапорщики гибли в первых же боях, ибо по недостатку военного опыта и по чрезмерной храбрости кидались на врага безоглядно. Впрочем, такое случалось обычно при больших атаках и штурмах, нынче же война была иная: с засадами, стычками малых групп и тайными рейдами по тылам - то, что бывает при кровавых конфликтах внутри одной страны.
Гражданскую войну развязала партия «Желтого листа·. Те, кто был в ней, объявили, что они знают досконально, как сделать счастливым все население державы. Ну, если не все, то почти. За исключением бездельников: дворян, «шибко грамотных студентов· и «всяких там аптекарей и торгашей·. Впрочем, лавочников хватало и в «Желтом листе·. Сам их лидер Михал Дай-Кордон был сыном провинциального купчика, выбившимся в адвокаты. Это он больше всех кричал на собраниях «мы знаем истину·, за что и объявлен был вождем нации и любимцем народа.
Нация, однако, далеко не вся поддержала «любимца·. За ним стояло главным образом сельское население Западного края, жители портового города Дай-Коффета и часть высшего духовенства.
Епископ Ново-Дальский предал Великого герцога анафеме за жестокое обращение с подданными. Многие верующие, однако, епископа не одобрили, потому что герцог Евгений жестокостей никогда не чинил. Был он добродушен, храбр, не терпел воров и охотно пускал к себе во дворец всяких просителей и «гостей из народа·. В том же Дай-Коффете, который теперь предал его, он не раз при овациях толпы и вспышках магния над сундуками-фотокамерами участвовал в состязаниях по перетягиванию причальных канатов и поднятию якорей. H, случалось, побеждал.
Другое дело, что правил он, бывало, бестолково. Вернее, не он, а государственный секретарь и министры, которым владетель Большого Хельта, увы, доверялся иногда сверх меры. Ну да что поделаешь, дураков и жулья хватает и в других странах.
Самым большим грехом герцога Евгения было, пожалуй, тщеславие. Он не раз подавал апелляции в Совет монархов, требуя, чтобы собрание их величеств присвоило ему королевское достоинство. Ибо, утверждал он, его многие предки в средние века были королями, и он ничуть не хуже их. И держава его не хуже других, даже крупнее соседних королевств - Сонноры и Юрландии. Государи, однако, отвечали уклончиво. Герцог шумно досадовал, а подданные над этой досадой не совсем почтительно подтрунивали: им было все равно где жить - в королевстве или герцогстве…
Последняя апелляция Великого герцога рассматривалась не так давно. Государи опять развели волокиту, надеясь вытянуть из Евгения в обмен на королевскую корону всякие торговые льготы. И наконец
