Папа их целый год разбирал, когда составлял картотеку… Зато теперь он записал ее на дискету. Если надо какой-нибудь снимок найти – вставил, нажал – и пожалуйста… На этих негативах целая эпоха. С'страх подумать, что они могли пропасть.
– Куда пропасть-то? – сказала Оля.
– Очень просто. Прадедушки уже не было в живых, а за дедушкой пришли в тридцать с'седьмом году. Ну, как за многими тогда. Говорят: вы шпион. И обыск начали. А ящики с негативами бабушка заранее спрятала на чердаке, туда не добрались… А то бы с'с концом…
– А дедушку расстреляли? – тихо спросил Борис.
– Нет, он, к с'счастью, вернулся. Из лагеря он, когда война, началась, попросился на фронт, и ему разрешили. А после войны пришел домой. А потом уж у них с бабушкой родился мой папа, он был поздний ребенок… А если бы дедушку расстреляли, тогда бы папа родиться не успел, и меня бы тоже на свете не было. Можете такое предс'ставить?
Представить такое было невозможно. Чтобы вот этого Нилки 'с'совершенно не было на свете'! Страшно даже стало. И Борис тихонько спросил о другом:
– Ты про дискету говорил. У вас что, компьютер есть?
– Есть маленький, 'бэкашка'. 'Электроника-001'… Папа в прошлом году купил. Говорит: надо быть на уровне современности.
Оля оживилась и спросила с подходом:
– Нилушка, а папа его для себя купил или тебя тоже подпускает?
– Почему – для с'себя! Да я-то как раз и торчу за ним больше всех! Даже мультики на мониторе делать научился! А у папы он только для справок. Если надо, например, какую-нибудь старую фотографию для исторической передачи…
– А кто твой папа? – спросил Борис.
Федя и Оля переглянулись. Они этим до сих пор как-то не удосужились поинтересоваться.
– Папа-то? – Нилка вроде бы слегка удивился. – Он оператор областного телевидения… То есть сейчас не областного, он там поругался с начальством и стал работать в независимой программе 'Устальские колокола'. Знаете?
Программу знали, конечно. От нее кряхтели и ежились все бюрократы Устальской области. А еще в этой программе были передачи про городскую старину и детские выпуски 'Здравствуйте, я ваша тетя…'.
– И молчал! – жалобно сказала Оля. – Нет чтобы познакомить с папой! Он-то в тыщу раз больше нас понимает в съемках! Посоветовал бы что-нибудь для фильма…
– Я, конечно, познакомлю! Мама целый месяц говорит: хоть бы посмотреть, с кем это ты там связался? Может, с наркоманами или… с этими… на 'ракетчиков' похоже…
– С 'рэкетирами', горюшко мое… Большое твоей маме спасибо, – сказала Оля.
А Федя спросил:
– Почему 'целый месяц'? Мы же всего несколько дней знакомы.
– Правда? – изумился Нилка.
День получился хороший, длинный, с веселыми разговорами и всякими полезными делами. Обустроили шкаф, расставили на полках киноимущество, наладили мотор для бачка. Борис развесил в нужном порядке инструменты. Потом снова сходили на 'исторический' пустырь, чтобы снять, как Нилка разглядывает стену с именем прадедушки. Это Борис придумал: 'Вы что, товарищи, разве можно упускать такой кадр! Здесь же та самая… как говорится, связь поколений! А еще надо старинные фотографии про город снять. Чтобы не только нынешние дни были, но и как раньше…' Идея всем понравилась. А съемка на пустыре на этот раз сорвалась – забыли экспонометр. Ничего, успеется еще! Впереди июль, август…
К концу дня Оля стала смотреть на Бориса с особой ласковостью и уважительностью. Будь это Настасья Шахмамедова, Федя воспылал бы ревностью. А тут… ладно уж…
В середине дня пришлось, конечно, сбегать домой, чтобы пообедать, а потом снова – чтобы доставить из детсада Степку. Затем Федя и Борис опять умчались туда, где урчал моторчик, вращая в бачке отснятые накануне пленки: о том, как Нилка бродит и разглядывает городские чудеса. Пленки получились что надо. Нилка вовсе не деревенел, как Федя, когда его снимали. Ходил, смотрел, оглядывался, задумывался, как положено, чтобы 'создать настроение'. Особенно хороши были крупные планы с его лицом. Смотрит сперва серьезно, тревожно даже, потом глаза теплеют, и наконец – улыбка…
Домой Федя и Борис возвращались уже после десяти. Хорошо, что дни в конце июня светлы до полуночи… Шли изрядно утомленные и потому, наверно, молчаливые. Федя все поглядывал и не решался спросить: 'Ну, как они тебе – Оля и Нилка?' Но Борька, он же все чуял. И сказал:
– Нил этот – прямо уникальное существо. С ним не соскучишься… Полки приколачиваем, и он говорит: 'Давай для прочности поставим кронпринцы…' – 'Что-что? Кронштейны, наверно?' – 'Ой, да. Я помню, что какое-то слово придворное. А точно забыл…'
Борис вроде бы подсмеивался над Нилкой. Но Федя знал, что это не так. Дело ведь не в словах 'уникальное существо', а в том, каким тоном они сказаны. Тон был сдержанно-ласковый и почему-то тревожный. Впрочем, тут же стало ясно почему. Борис проговорил уже без намека на улыбку:
– Знаешь, Федь, по-моему, его в школе затюкивают.
– Ты думаешь? – обеспокоился Федя.
– Толпа всегда изводит таких вот… на других не похожих. Тех, кто сдачи дать не может… Он же языкастый и откровенный. Небось перед учителями права качает, а одноклассники гогочут. И потом его же клюют…
Картина была правдоподобная. Так, скорее всего, и есть.
– Жалко, что он не в нашей школе…
– И не в Олиной, – вздохнул Борис. – Она тоже могла бы заступиться, если что.
– Ты думаешь? – опять сказал Федя с сомнением.
Борис глянул искоса:
– А что! Она же храбрая девчонка.
– С чего ты взял?
– Ну… вообще. Сережки вот, например… Это не каждый решится – уши прокалывать. В живое иголку толкать…
– Ох уж! Некоторые девчонки с младенчества сережки носят. Все они, что ли, ужасно храбрые? А наша Ксения? Тоже уши проколоты, а такой трусихи свет не видывал…
Борис несогласно молчал. Федя добавил:
– А ухо кольнуть – подумаешь! Все равно что укол тоненьким шприцем…
– Уколы-то в какое место ставят! А здесь – рядом с головным мозгом.
Можно было бы заметить, что собственный Борькин мозг вдруг потерял склонность к здравым суждениям. Или хотя бы сказать с ехидной подозрительностью: 'Ох, Боренька…' Но хватило ума придержать язык. И Федя сказал другое:
– А здорово ты придумал – старые фотографии снять…
– Это потому, что я в плавании на старинные города насмотрелся, – с облегчением отозвался Борис. – А наш Устальск, если приглядеться, разве хуже?
Нилка сказал, что фотографий про старый город у них дома целый альбом.
– Пойдемте, покажу!
– Да ну, – заробела Оля. – Ввалится такая компания… Что родители скажут?
– А что они скажут? – удивился Нилка. – Люди по делу пришли! А кроме того, они сами хотели познакомиться… Только их сейчас, к сожалению, нет дома…
Когда пришли, Нилка выволок с антресолей в коридоре могучий, чуть не с себя ростом, альбом и ухнул на пол. Кажется, загудела вся двенадцатиэтажка.
– Сейчас опять лифт отключится, – заметил Федя.
Альбом развернули на диване, сдвинулись над ним…
Подымая страницами медленный ветер, Нилка перелистывал устальскую историю. Узнавались,
