Все даже смутились малость. И сам Нилка. Билет вернули на место, Нилку опять вздернули на подвеске, начали снимать, как он роняет сандалию. Уронил он ее очень даже натурально. И ловко поймал обратно. Помахал рукой тому, кто бросил с земли. А в фильм перед этим вмонтировали, конечно, Степку: как сандалия шлепается рядом с ним в траву, как он хватает ее, смотрит на Нилку, бросает… И почти никто из зрителей сейчас не знал, конечно, что через минуту после этого началось на берегу.
А пока Нилка летел, под ним проплывал Город. Крыши, тополя, излучина Ковжи, бегущие по прибрежным улицам автомобили. И лучи солнца били сверху сквозь облако. И голуби кружили у пожарной каланчи, словно чайки у маяка…
Плавно, будто со специальным кинозамедле-нием (а на самом деле без него), Нилка приземлился в траву на пустыре у разваленной халупы. И сразу оказался в своем балахонистом свитере и широких полусапожках. С ведерком и длинной кистью.
– Знаете, почему я здесь? Мы тут встречаемся с художником, которого зовут Вячеслав Муратов. В нашем Городе много хороших людей, и Вячеслав Анатольевич – один из них. Вообще-то мы зовем его просто С'слава… Однажды он увидел меня после дождя в такой вот с'спецодежде и говорит: 'Давай я напишу твой портрет. 'Том С'сойер наших дней'. А мне, конечно, интересно, никогда с меня портретов не писали…
И вот Слава за мольбертом, работает кистью. Это еще не настоящая картина (ее Слава пишет до сих пор), а пока набросок, этюд. Сделан крупными быстрыми мазками. Но все равно Нилка очень похож. Он стоит вполоборота, приподнял кисть, которой только что мазал забор, а веселое лицо повернул к зрителю. Будто спрашивает: 'Ну, как у меня получается?' Волосы у него растрепаны пуще обычного, рукава подвернуты до локтей, на руках, на щеке, на коленках – пятна краски… Теперь этот этюд висит дома у Нилки. Рядом с копией картины Пикассо 'Мальчик с собакой'. Пока Слава пишет Нилку, а тот позирует, Борис и Федя стоят неподалеку. Разглядывают остатки надписи на кирпичной стене – память о фотомастерской. Нилка наконец смотрит туда же. И принимается выводить кистью на покосившихся досках забора: 'Н.Е. Березкинъ'…
– Знаете, почему я это написал? Когда-то здесь стояла мастерская моего прадедушки. Он был знаменитым фотографом. Когда смотришь на его снимки, кажется, что опять летишь над городом, только уже в машине времени, в прошлом…
Нилка бросает кисть и взмывает в небо (на самом деле – обратный ход пленки; по правде-то Нилка прыгал с забора в траву). И вот он снова летит – сперва через звезды, а потом как бы над старыми, столетней давности улицами. И меняются на экране снимок за снимком… И вдруг – молодые лица: парни и девчата, целый класс. По одежде, по прическам видно, что не нынешние, а из прошлых лет. Но уже не из таких далеких…
– А вот еще с'снимок. Но это, конечно, уже не прадедушкин. Таких фотографий много-много хранится у старой учительницы Анны Ивановны Ухтомцевой. Она полвека учила ребят в школах нашего города…
Анна Ивановна (живая, улыбчивая!) раскладывает на столе фотоснимки. Крупно видны ее чуть дрожащие сухие руки с прожилками…
– Теперь Анна Ивановна живет с'совсем одна в маленькой квартире на двенадцатом этаже, в доме номер три на улице Блюхера. Квартира с'сорок восемь… Если бывшие ученики навестят ее, она будет очень рада…
Поздно уже навещать. Об этом ведущая скажет в конце передачи…
– Вернемся на минутку в прошлый Устальск, ладно?.. Вот это церковь Всемилостивейшего Спаса. Такой она была в те годы. Потом долго был в ней то склад, то завод, с'сломали колокольню… Но теперь восстановили…
Колокольня стоит над тополями. По лестнице поднимается человек со светлым крестом на спине. На площадке у маковки его ждет другой (это были Слава и Дымитрий)… И вот уже крест стоит в высоте, горит на нем солнечный зайчик. Люди спустились. Опрокидывается, бесшумно рушится вниз лестница… И вот двор. Несут куда-то доски, разгружают с машины кирпичи. Слава и отец Евгений (оба в клетчатых рубахах и брезентовых штанах) таскают носилки с цементом…
– В наше время люди думают по-разному. Кто-то верит в Бога, а кто-то нет. Но если строят церковь, то, по-моему, все делаются добрее. Потому что… ну, вот посмотрите, какая внутри церкви открылась картина…
И во весь экран – роспись. А потом – крупно, по отдельности – лица всех, кто на картине… (Оля поставила тут пьесу Вивальди – ласковую, теплую такую старинную мелодию.)
– Взгляните с'сами, сколько здесь доброты! Просто так и хочется оказаться вместе с этими ребятами… Вот если бы все взрослые всегда так с'смотрели на детей… – И опять во весь экран – лицо Учителя…
А затем – наплыв темноты, жесткий аккорд и горький вскрик Нилки:
– Но так – с'совсем не всегда! Бывает и по-другому! Вот как бывает в нашем городе Устальске!.. – И понеслись, замелькали те, десятки раз виденные и все равно бьющие по нервам кадры: группа на берегу… Гневная Ия Григорьевна… Удар, снова удар. И опять, крупно – раз, два! Блестящие брызги летят из глаз тонкошеего Южакова…
– И пос'смотрите еще раз! Видите: в углу кадра милиционер! Подходит, глядит…
В слегка размытую, но хорошо различимую фигуру старшего лейтенанта Щагова уперлась черная стрелка (пришлось повозиться с этой комбинированной съемкой).
– Думаете, он вмешался? Заступился?.. То есть да, он вмешался: напал на того, кто снимал этот с'случай… Ну еще бы! Ведь та, кто била, – c'cyпpyгa милицейского начальника!.. И пожалуйста, не с'смейте вырезать эти кадры!..
…А потом пошла беззаботная 'Ламбада'. И то, что снято на улице Репина. Толпа, шашлычники, торговцы, нищий (торопливые прохожие переступают через его деревяшку). Резвятся среди материнских юбок цыганята. Разевают в призывном крике рот продавцы лотерейных билетов…
– Город живет, будто ничего не с'случилось. И здесь уже нет никакого места для с'сказки… И мы не хотим, чтобы наше кино кончалось вот так. Лучше с'снова…
И опять возникает роспись на церковной стене. Потом плавно надвигается. Мальчишка, похожий на Нилку, смотрит со стены, с экрана… А вот – сам Нилка. На поляне у забора. Ставит ведерко, кладет в траву кисть. Наклоняется, срывает пушистый одуванчик. Смотрит сквозь него на солнце… Бьют сквозь гущу семян-парашютиков лучи.
Одуванчик превращается в компьютерный рисунок – на дисплее 'бэкашки'. Нилка жмет клавишу. Одуванчик пропадает, вместо него рисуется бегучими линиями контур сказочного городка. Над ним появляется белый рогатый месяц. И, слизывая середину рисунка, бежит по экрану надпись: 'Конец'…
Это было еще не все.
Уже в сентябре, когда записали почти всю передачу, позвонила режиссер Лина Георгиевна. Сказала, что хорошо бы снять в студии беседу после фильма. Потому что 'приходится учитывать кое-какие обстоятельства'.
Когда они явились на студию, там, кроме ведущей Валентины Гавриловны, встретила ребят полная тетя с добродушным лицом и погонами майора милиции.
– Брать будут? – без улыбки спросил Борис.
Взрослые охотно посмеялись. Валентина Гавриловна объяснила, что работники правоохранительных органов, которые работают с детьми, тоже хотят высказать свое мнение. Они ведь имеют право, верно? Сейчас гласность и свобода мнений.
Сели на полукруглый диван, у низких столиков. Включились очень яркие, греющие лицо софиты…
– Ну что ж, ребята, – сказала тетя-майорша, которую звали Полина Михайловна. – Я с интересом и даже с удовольствием посмотрела ваш фильм. Честное слово… – Она излучала этакий домашний уют, несмотря на погоны. Наверно, так и полагается работникам детских комнат. – Вы славно поработали. Местами даже талантливо… Но вот что хочу заметить. Талант – это ведь сложный инструмент. Им, как
