скальпелем хирурга, надо действовать очень умело и точно. Иначе можно вместо излечения принести вред…
– Короче говоря, – не выдержал Федя, – зачем мы зацепили в фильме милицию! Да?
Полина Михайловна грустно кивнула:
– Вот-вот! Этого я и боялась… Ожесточения! Вашей непримиримости к тем, кто за вас отвечает и кто вас охраняет. К педагогам и работникам милиции… Неужели вы думаете, что они – ваши враги?
– Разве кто-то говорит про всех педагогов и про всю милицию? – сказала негромко Оля. И подняла к губам костяшки…
– Вы, наверное, этого не хотели. Но ведь кино – могучее средство обобщения. И когда зрители посмотрят…
Борис глянул из-под ресниц:
– Разве зрители такие глупые? Разберутся, кто есть кто…
– Важно, чтобы вы разобрались! Чтобы в таком вот возрасте не ожесточили души ненавистью ко всем взрослым. О вас, ребята, моя тревога…
– Да? – опять не сдержался Федя. В нем начинала гореть та жгучая, 'летняя' обида. – А мне кажется, о другом. Тревога-то… Чтобы у старшего лейтенанта Щагова и у Ии Григорьевны не было неприятностей.
– Вот! – с торжествующей укоризной произнесла Полина Михайловна. – Вот-вот! Значит, я права. Вы думаете об отмщении. Только о нем!.. Да не волнуйтесь, взрослые разберутся в этом случае и примут все необходимые меры!
– До сих пор разбираются, – вздохнул Борис. – А Ия Григорьевна гоголем по школе ходит. Отец говорил…
– А что же вы хотели? Чтобы ее в тюрьму? А вы думаете, тот мальчик… с кем она поспорила… он ни в чем не виноват?
– А если виноват – с'сразу по щекам! Да? – вскинулся Нилка.
– А если кто недоволен – тут милиционер наготове, – вставил Федя. И Полина Михайловна опять печально покивала:
– Да, трудно с вами… Ну, посудите, ребятки. Из-за одного случая (в котором вы сами тоже не совсем правы) можно ли делать широкие выводы?.. В наше время, когда милиция напрягает все силы с растущей преступностью, вы наносите ей удар со спины… Это же предательство!
– Вы с'слова выбирайте все-таки, – негромко, но отчетливо произнес Нилка.
Лицо доброй Полины Михайловны пошло пятнами (заметно на цветном экране). Но она сдержалась. Негоже педагогу в майорских погонах оскорбляться выпадами неразумного мальчишки.
– Я выбираю слова. Может быть, горькие, но справедливые… Вы должны понимать, что без милиции наша жизнь была бы просто невозможна. В конце концов, никто не отменял слова великого поэта, ставшие народной поговоркой: 'Моя милиция меня бережет…'
– А что за этими словами дальше, никто не вспоминает, – задумчиво сказала Оля.
Все вопросительно глянули на нее.
Она объяснила:
– Эту поэму Маяковского 'Хорошо!' мама наизусть читала, когда в школе училась. Выступала на сцене. И потом мне рассказывала, когда я подросла… Там ведь как: 'Моя милиция меня бережет'. А затем: 'Жезлом правит, чтоб вправо шел. Пойду направо. Оч-чень хорошо…' Современные стихи, верно? Сейчас опять стараются, чтобы все шли направо. Дружными шеренгами…
'Ай да Ольга!' – подумал Федя.
Борис ее тут же поддержал:
– А кто хочет налево – тому по шее… Жезлом.
– Или по почкам, – ощутив щекотание в горле, вспомнил Федя. – Без свидетелей. И чтобы следов не было…
– Ну как тебе не стыдно! – ахнула Полина Михайловна.
– Мне стыдно? Я, что ли, бил?
Полина Михайловна мягко наклонилась к Феде:
– Мне говорили, что ты верующий мальчик и не скрываешь это…
– А почему я должен скрывать?
– Не должен… Но где же твое милосердие?
– А я милосерден… к тем, кто заслуживает.
– А как ты определяешь: заслуживает или нет? Ведь в Евангелии сказано: 'Не судите, да не судимы будете…'
– А зачем тогда с'суды? – спросил Нилка. – И милиция?
– Мы вообще говорим о разном, – опять спокойно вмешался Борис. – Вы почему-то о милиции в целом. А мы о таких, как этот старший лейтенант…
– А знаешь ли ты… знаете ли вы… – в голосе Полины Михайловны зазвенела слезинка, – что этот старший лейтенант… что он сейчас лежит в больнице? Он был недавно ранен, когда задерживал вооруженного преступника!
Помолчали немного, потом Борис негромко спросил:
– Ну и что?
– Как – ну и что? Неужели непонятно, какой он замечательный, храбрый человек! Его представят к награде!
Федя, подбирая слова, сказал:
– Ну… наверно, он в самом деле храбрый. Трусу в милиции как работать?.. А тот преступник, он тоже, видимо, храбрый, иначе в схватку не полез бы. Значит, и его, что ли, замечательным считать?.. Храбрость – она сама по себе что? Она же… ну, нейтральное качество…
– Надо еще, чтобы с'справедливость!
– Ты хочешь оказать, что он вступил в схватку с преступником несправедливо?
– Да не об этом он хочет сказать, – поморщился Борис. – Вы же понимаете… А с преступником, видать, не так страшно воевать… как с женой начальника спорить…
Полина Михайловна уже без надежды обвела юных спорщиков полным упрека взором:
– Значит, как же?.. Вам, выходит, этого раненого человека совсем-совсем не жаль?
'Жаль?' – спросил себя Федя. Надо было что-то сказать.
Но сказала Оля:
– Ну почему же? Конечно жаль. Ему же больно… А вам того, второго, не жаль?
– Преступника?!
– Да нет же! – опять очень звонко взвинтился Нилка. – Того мальчика, которого били!.. Показать еще раз?!
– Нет, зачем же! – всполошилась Полина Михайловна.
Однако режиссер на пульте (вот молодец!) снова пустил эти кадры. Опять полетели из глаз Южакова капли-искорки.
…Валентина Гавриловна сказала, что беседа получилась интересной, хотя ее участники не во всем согласились друг с другом. Ну, это вполне естественно, когда обсуждаются такие непростые вопросы. Возможно, и телезрители захотят высказать свои мнения. Пусть они пишут по адресу: Устальск, телестудия, редакция передач для детей и юношества…
На следующий день в школе Федю хлопали по плечу:
– Ну, дядя Федор, запузырили вы передачу! Прямо как 'Пятое колесо' из Питера…
– Проблематика!
– Только зря ты так сопел и морщился…
– Попробуй не морщиться, когда тебе в рожу десять тысяч ватт… – огрызнулся Федя. Не станешь ведь объяснять, что от обиды порой перехватывало голос и намокали ресницы.
Гуга снисходительно посоветовал:
– Ходи теперь с оглядкой. Не дай Бог, если в автобусе без билета окажешься или не там улицу
